От недоброго предчувствия у резидента засосало под ложечкой.
– А при чем здесь Петербург?
– При том, дорогой Шарль, – маркиза потянула собеседника за рукав и усадила рядом с собой, – что нам необходимо повторить твою миссию в Россию. На бис. Только, – она не без удовольствия наблюдала, как меняется выражение его лица, – с другой целью.
– Мадам!
– Сядь и слушай. – Помпадур резко дернула подбородком, она не любила, когда ей возражали. – Русская императрица – наша союзница умерла. У нее есть наследник. Я не говорю: законный государь. В России сейчас три претендента на престол, и все они законны. Несчастный император Иван VI, свергнутый еще в младенчестве. Великий князь Петр Федорович, племянник императрицы. Она давно провозгласила его своим наследником. Но ходят упорные слухи, что завещание может быть изменено в пользу царевича Павла. Ему всего семь лет, и за него, очевидно, будет править мать, принцесса Екатерина. Все эти люди для нас исключительно враждебны, поскольку являются пруссаками.
«Ну о принцессе я бы этого не сказал, – подумал де Бомон. – Она, кажется, постаралась стать русской. И ей это удалось даже чересчур хорошо».
– Что касается ребенка, то он не в счет, – продолжала маркиза. – Но у меня большие опасения относительно его отца. Если Петр наследует Елизавете еще до окончания войны, то положение на театре боевых действий может резко измениться. – Помпадур встала. – Он поклонник Фридриха, и Россия в одну минуту из нашего сателлита превратится во врага. Этого нельзя допустить.
– Вы предлагаете мне устроить переворот? – Шевалье наконец справился с потрясением. – Для этого нужны средства посолиднее ста экю.
– Таких денег нет, – отрезала собеседница. – Казна пуста. Идет война, и не мне объяснять вам… – Маркиза закашлялась и поспешно прижала платок к губам. Де Бомон заметил два бурых пятнышка, погубивших безупречную белизну атласа. – Поэтому ваша миссия будет скромнее. – Помпадур скомкала платок. – Надо порыться в бумагах и кое-что найти.
– Что же? Доказательства незаконности Петра Федоровича?
– Вы попали почти в точку, – собеседница кивнула. – Нам нужно отыскать настоящее завещание Петра Великого. С помощью этого документа…
– Но его нет! – едва не возопил де Бомон. – Об этом все знают. Петр не успел начертать свою волю. Сказано лишь: «Отдайте все…» – далее неразборчиво.
– Вы сами читали эти слова? – саркастически рассмеялась гостья.
Шевалье взялся обеими руками за подлокотники ее кресла.
– Вы даете мне заведомо невыполнимые задания. Как в Лондоне.
– Кто же виноват, что вы их выполняете?
Де Бомон остолбенел.
– После разразившегося скандала, – пояснила маркиза, – состояние короля Георга III резко обострилось. Его душевная болезнь прогрессирует. Он шестнадцать часов подряд говорил без остановки о том, что королева шлюха. Затем семьдесят два часа не спал и написал ко всем дворам Европы, будто Лондон затоплен его слезами. Приближенным кажется, что монарх более не способен править. Поэтому в Англии сейчас заняты внутренними делами и отказались от идеи поддержать Пруссию. Так или иначе вы добились своего. Поздравляю.
– Лучше наличными.
– И не рассчитывайте. Только на текущие расходы.
– Тогда и на меня не рассчитывайте! – не выдержал Шарль. – Успех моей первой миссии, это, как говорят в России: дуракам везет. Я еле ноги унес! Канцлер Бестужев едва не упек меня в Сибирь!
– Бестужева больше нет, – прервала его Помпадур. – Теперь канцлером Михаил Воронцов, большой друг и поклонник Лии де Бомон.
– Этого еще не хватало! – взвился Шарль, вспомнив щипки и неуклюжие ухаживания вельможи. – Я не поеду в Россию! Тем более под видом дамы.
– У вас небогатый выбор. – Маркиза холодно смотрела на него. – Отправиться обратно в Англию и до конца дней не снимать женского платья, потому что выезд за пределы Лондона будет вам запрещен. Или принять новую миссию в Петербурге.
«Бывают минуты, когда я жажду революции!» – подумал де Бомон.
– Кстати, вовсе не обязательно представляться дамой, раз уж этот образ вам так наскучил, – продолжала Помпадур. – Вы отправитесь в посольство вполне официально под своим собственным именем. И назоветесь братом Лии. Близнецом. Так ваше сходство не вызовет подозрений. Согласны?
Шарль развел руками. Что ему оставалось делать?
– Скажите на милость, маркиза, – осведомился он, садясь напротив нее, – зачем вам понадобилось это завещание, которое, быть может, даже не существует в реальности?
– Есть вещи, которые непременно должны быть, – заверила его Помпадур. – Если их нет, их следует придумать.
«Это что-то из Вольтера», – мелькнуло в голове у шевалье.
– Если мы будем знать, кому на самом деле Петр Великий завещал трон, мы всегда сможем припереть к стенке царствующую в России особу. Будь это хоть Питер Ульрих, хоть малолетний Павел. Мы станем угрожать обнародованием документа и заставим делать то, что хотим. В условиях войны это важно.
Де Бомон кивнул.
– А если документа нет?
– Я уже дала вам совет, – маркиза встала. – Странно, что вы позволили себе его не расслышать.
Через два дня после посещения Помпадур шевалье узнал, что в Париж по делам дипломатического ведомства прибыл де Герши. Ему, конечно, следовало обсудить с герцогом Шуазелем изменения при лондонском дворе и получить от министра точные инструкции, как действовать в условиях обострившегося безумия английского монарха.
У посла хватало хлопот, и он вряд ли вспоминал об угрозе, брошенной Шарлем незадолго до отъезда из Лондона. Вряд ли он вообще о нем вспоминал. Темная лошадка, тайные поручения, высокие покровители, шальные деньги – так во всяком случае казалось со стороны. Возник из ниоткуда и канул в никуда.
Нет, де Герши не ожидал встретить де Бомона в Париже.
А Шарль ожидал… Целый день под воротами особняка Шуазеля на Бар-сюр-Об. Дом самого графа де Герши надежно охраняли слуги. Не от де Бомона, боже упаси, кому он нужен? От любого наглеца, решившего помаячить под окнами посла, прекрасно спасали лакеи с дубинками. Особняк же министра иностранных дел – почти государственное учреждение, в нем всегда полно народу и мимо его ограды может разгуливать кто угодно.
Вот Шарль и разгуливал. Туда – сюда. С утра до вечера. И где-то около восьми, когда слуги уже покинули дом, к воротам подъехала карета де Герши. Вероятно, свидание с герцогом было назначено на поздний час. Ничего, де Бомон погулял еще немного.
Когда двери распахнулись, выпуская посла на тихую темную улицу, де Бомон отделился от стены дома напротив и нагнал своего врага у кареты.
– Не ждали? – Шевалье положил руку на дверцу экипажа и резко толкнул ее, закрывая. – Есть ли у вас право отказать дворянину в сатисфакции?
– Откуда вы здесь? – Де Герши отпрянул в сторону.
– Я же говорил вам: не переплывайте Ла-Манш. – Шарль сдернул ножны со шпаги. – Защищайтесь.
Де Герши попятился и неловко взмахнул рукой. С запяток кареты спрыгнули два лакея. Они собирались наброситься на де Бомона и защитить господина. Кучер тоже поднял кнут, чтоб полоснуть опасного прохожего по голове. Однако шевалье знал толк в уличных драках. Он пошатнулся, но выдержал удар и позволил ремню обвиться вокруг своего запястья. А потом резко дернул за кнут, свалив кучера с козел прямо под ноги нападавшим лакеям. Сам посол не хотел вступать в драку, пока противник не разогнал его людей. Но те, почувствовав в Шарле реальную опасность, ретировались довольно быстро.
– Дерись! – хрипло бросил врагу де Бомон. – Хоть шпагу вынь!
Де Герши не был трусом. Просто считал ниже своего достоинства дуэль с резидентом. Человеком темного прошлого и еще более темного будущего. Теперь, когда отогнать шевалье было некому, он отступил на шаг и обнажил клинок.
Салютовать Шарлю посол не собирался, но де Бомон пренебрег откровенным оскорблением. К чему церемонии? Этот человек сдал его. Помешал работать. Такого резидент прощать не должен. Ничего личного. Просто иначе его не будут ценить.
Посол сделал боевую стойку и нанес первый удар. Весьма опасный, если учесть, что он метил в кадык. Шарль крутанул восьмерку и легко отклонил клинок противника. Его совершенно не интересовал красивый бой. Не перед кем, улица абсолютно пуста. В сущности он пришел совершить убийство и лишь из уважения к себе превращал его в поединок.
Де Герши попытался контратаковать, попутно нанося удары кулаком левой руки. Грязный стиль. В наказание Шарль с силой стегнул врага шпагой по запястью. Посол взвыл, но оружия не выпустил. Он сделал выпад на поражение, но де Бомон вовремя прикрыл живот, кончик клинка де Герши едва не застрял у него в гарде.
Шарль ценил удобное орудие, на рукоятке его шпаги был крючок, и сейчас он намеревался обезоружить врага. При следующем ударе де Бомон позволил чужому клинку скользнуть по своей шпаге до самой гарды, зацепил его, а потом вывернул руку посла и перехватил ее за запястье.
Несмотря на средний рост и изящное сложение, шевалье был очень силен. Через секунду посол застонал и разжал пальцы, оружие со стуком выпало на мостовую, а уже в следующее мгновение де Бомон приставил клинок к горлу противника.
– Что тебе от меня надо? – с хрипом простонал де Герши.
– Ничего. – Шарль надавил на шпагу. – Ты предал меня. Я знаю, зачем. Я знаю, кому.
– Я не предавал! Это не я… – Посол с ужасом ощутил, как острый штырь погружается ему в горло.
Кончик клинка окрасился красным. Шевалье потянул оружие на себя. Воздух со свистом вышел из треугольной ранки, а затем оттуда фонтанчиком забила кровь. «Не ты, тогда кто же?» Шарль вытер шпагу платком, с лязгом втряхнул ее в ножны и, не оборачиваясь, зашагал по улице.
Глава 3. Виноград для Резль
Январь 1762 года. Вена
– Предатели! – Канцлер Кауниц с шумом выплюнул белую от зубного порошка воду в золотой стакан. – Изменники! Как это может быть? Никто не отступает после победы!
В воздухе захлопал крыльями желтоватый листок с сургучной печатью.
– Донесение нашего резидента Кейзерлинга при штабе русских союзников. Невозмутимый секретарь, весь в черном, как грач на поминках, зачитал канцлеру текст.
– Он пьян! – Кауниц выхватил письмо и впился в него глазами. – Согласитесь, ведь это возможно? Кейзерлинг много лет живет у русских, а там пьют изрядно.
Камердинер долил в стакан воды, проследил, чтоб на полных чувственных губах вельможи не осталось следов мыльной пены, и вытер свежим, разогретым над паром полотенцем румяные щечки Кауница.
– Или они сошли с ума, – сделал новое предположение Кауниц. – Они стояли в Берлине! Это разгром! Полный разгром пруссаков. А теперь выводят оттуда свои войска! Или русские испугались собственной победы?
– Кейзерлинг не пьет, у него язва, – медленно, почти через силу проговорил секретарь. – Что же касается русских, то они могут быть и пьяны, и сумасшедши, но более всего хитры. У них новый император, большой поклонник Фридриха. Что, если они не отступают из Берлина, а разворачивают войска лицом к французам?
– Подайте мне последнее письмо графа Эстергази из Петербурга! – Канцлер впился в донесение австрийского посла, как коршун в кусок сырого мяса, и молниеносно пробежал его глазами. – Есть! «Несмотря на то что вступление молодого государя на престол прошло спокойно, в столице с каждым днем нарастает напряжение. Вскоре в России могут произойти серьезные перемены, не вполне невыгодные для нас ввиду теперешнего почти враждебного отношения, которое демонстрирует Петр Федорович к бывшим союзникам». – Вельможа сорвал с шеи пудермантель и нервно потянулся к письменному столу, хотя утренний туалет еще не был закончен. – Штольц, живо ступайте к обершталмейстеру и испросите для меня высочайшей аудиенции тотчас, как монархи вернутся с прогулки.
– У Ее Величества или у Их Величеств? – переспросил секретарь.
– Конечно, у Ее Величества! У Резль! – чуть не с кулаками напустился на него Кауниц. – С каких пор Его Величество интересуется политикой?
Император Священной Римской империи скакал в хвосте пестрой процессии придворных, сопровождавших императрицу-королеву на прогулку за город. В этом году зима, кажется, и не думала начинаться. Легкие заморозки в начале декабря – все, чем можно было похвастаться. Вена была прекрасна в трепете алых кленов и золотых лип. Каштаны роняли резные листья в светлые, чуть сероватые волны Дуная. Он рождался высоко в горах и нес воды все дальше и дальше, через десятки городов и народов, туда, где смуглые турки у самого входа в Черное море могли запереть его на ключ.
Священный город – сердце империи – дремал на холмах и грезил прекрасными снами, в которых звучала музыка неземных арий, умопомрачительные декорации менялись каждую минуту и где-то высоко-высоко в небе пела волшебная флейта.
Кавалькада всадников на тонконогих лошадях пронеслась по уже прихваченной инеем траве на высоком берегу. Путь лежал на юг, туда, где по склоном холмов к реке террасами сбегали виноградники. Урожай был давно собран, но кое-где поздние сорта – синие, дымчато-розовые и фиолетовые, как грозовые тучи, – остались на ветках. Это была явная примета войны – рук в деревнях не хватало. Но сегодня думать о плохом не хотелось, и именно для того, чтоб добавить чернил в палитру золотого и красного, Мария-Терезия отправилась на прогулку.
Она могла себе это позволить. Война шла к концу, Фридрих сдавал русским провинцию за провинцией. Враг выдохся. Устал. И не далек тот день, когда из его хищных лап выпадет Силезия. Наследственные земли Резль, из-за которых и разгорелась кровавая бойня.
Сейчас королеве не хотелось вспоминать о крови. День был ясный. Солнце припекало так, словно на дворе сентябрь. На улицах, через которые проезжал кортеж, люди мыли окна и… пели. Прачки, смеясь, набирали воду у мостков за мельничным колесом и смеялись… Словно и нет войны.
Ни разу за последние пять лет Резль не было так легко на душе. Она оглянулась через плечо, чтобы увидеть мужа, и снова, как до свадьбы, у нее радостно заколотилось сердце.
Франц Лотарингский прибыл ко двору ее отца восьмилетним мальчиком. Она влюбилась в него с первого взгляда, а он принял маленькую принцессу как судьбу и с тех пор ни на день не разлучался с нею. Иногда это бывало нелегко. Ведь Резль, что ни говори, росла императорской дочкой и умела себя поставить. Но так или иначе они ладили, и королева рожала одного младенца за другим. Их было уже одиннадцать, маленьких принцев и принцесс, а хохотушка Резль все пела и танцевала.
Франц умел не забывать «свое место». Казаться простым, доступным для всех, подчеркивать, будто ничего не значит в «ее делах», и внушить это убеждение всем – от иностранных дипломатов до Кауница. Иногда ему и самому так казалось… Элементарная осторожность. Слаб – значит безопасен. А добрый малый Франц хотел выжить при великом дворе великих императоров. Ведь дома, во Франции, ему ничего не светило.
Он был просто муж. Просто отец ее детей. Просто тот, к кому в подушку она плакала, когда негодяй Фридрих откусил у короны Силезию, а собственные подданные отказывались признать за женщиной право на императорский титул. Но именно он, Франц-простак, посоветовал жене обратиться к венграм за помощью, и они на своих саблях принесли Резль императорскую корону. Именно Франц в самом начале войны шепнул, что не стоит всю жизнь колоть глаза соседке из Петербурга низким происхождением ее матери. Она ведь тоже императрица, у нее тоже империя, и большая. Спорных территорий нет, отчего бы не снизойти до дружеской переписки? Не послать подарки? Не поздравить с рождением внука? Не признать за ней императорский титул, наконец? А в замен за милые маленькие любезности попросить помощи, серьезной помощи в большой войне. Вышло, как с венграми. Простодушные импульсивные люди падки на добрые слова. А ведь русские – простодушные люди. Они легко откликаются на похвалу, пусть даже в глубине души чувствуют неискренность…