Павлов пригнулся, чтобы не разбить лоб о подвешенный каким-то умником прямо над входом скелет велосипеда. Тут же увернулся от изгнанных с кухни бросившихся прямо в ноги трех орущих котов. И тогда справа из темноты кто-то противно и хрипло захихикал:
– Кхе-хе-хе, пижончик залетел на пистончик.
Павлов, не мешкая, двинулся по длинному коридору, но обладатель сиплого голоса не отставал:
– Слышь? Дай полтинничек, мил-человек? У меня нутро сгнило. Сдохну щас, если не промочу глотку. Не жлобись…
Но Павлов уже толкнул дверь под нужным ему номером. Она оказалась незапертой, и его взору предстала абсолютно убогая комната величиной с обувную коробку. Может, в ней и было четыре квадратных метра площади, но все они уже были использованы и заставлены невообразимым барахлом. И вот поверх всей этой груды картона, тряпок, разобранных деревянных панелей от шкафов и столов громоздилась кушетка, на которой безжизненно лежал Василий Коробков.
Артем с трудом протолкнулся через мусор и скарб и легохонько потряс за плечо бывшего соседа:
– Василь Василич, проснитесь! Это я, Павлов. Вы меня… – Тут он и увидел, что Коробков не спит: глаза старика неестественно выкатились, рот был широко раскрыт, а лицо приобрело фиолетовый цвет.
– Только этого не хватало!
Артем попытался пощупать пульс на шее Коробкова. Бесполезно. И тогда он прижал застывшие веки бывшего соседа и закрыл глаза несчастного. Затем надавил на нижнюю челюсть и прикрыл его рот. Потом повернул тело на спину и с трудом сложил его руки на груди, как положено добропорядочному христианину. И тут же заметил клочок бумаги, зажатый в кулаке Коробкова.
«Неужели записка?»
Мгновение Павлов сомневался, ему ли предназначено сие послание. Но поскольку он уже и без того слишком расхозяйничался в новом и последнем жилище Василия Васильевича, то решил не стесняться. Листок, а точнее, фрагмент листка, был вырван из настенного календаря – из тех, что любили наши дедушки и бабушки. На нем стояла едва уцелевшая дата «9 мая». Остальная, большая часть страницы была оборвана, и клочков от нее не наблюдалось.
«Либо Коробков оторвал так неаккуратно лист календаря. Либо…»
Артем почувствовал легкую дрожь. Еще неделю назад он и не подумал бы выстраивать таких вот отдающих манией преследования версий. Но события последних шести дней многое поставили с ног на голову, и Артем был уверен: кто-то мог пытаться вырвать из пальцев Василия Коробкова этот лист. И нужная часть осталась у этого таинственного посетителя. Он еще раз осмотрел клочок.
– День Победы? Странно… – повертел он листок в руках. Никаких записей. Просто обрывок. – И что же случилось девятого?
Артем оглядел убогую конурку, заметил в самом углу небольшое бюро, сверху – груда бумаг, и вот из-под них выглядывал тот самый настенный календарь. Толстенький, как будто нетронутый. Бережливые старики, как правило, не вырывали листки по окончании дня, а аккуратно заворачивали. Именно поэтому к концу года томик календаря оставался нетронут.
Правда, особо деловые еще и оставляли собственные записи и пометки на каждый день. Таким, видимо, был и Василий Васильевич, его календарь за почти истекший и подошедший к концу год оказался нетронутым.
Артем взял в руки маленький аккуратный томик, но открыть не успел. Дверь с треском распахнулась, и Павлов резко повернулся на звук и машинально сунул календарь в широкий карман пальто. На пороге стояли два милиционера и бородатый мужичонка в телогрейке. Он кивнул в сторону кровати, как бы не замечая Павлова.
– Вот он, жилец-то новый. Кажись, Васька звать. С утра так и лежит. Мертвяк мертвяком. Я зашел в районе обеда спросить… ну, попросить… ну… – замялся дедок, но тут же нашелся и продолжил: – Ну, в общем, зашел. А он так и лежал. Смотрю – не дышит. Вот я и позвонил.
– А вы кто будете? – стоявший впереди прапорщик обратился к Павлову, и Артем сделал шаг вперед.
– Я сосед гражданина Коробкова. Адвокат Павлов. Московская адвокатская палата.
– Ух ты! – не выдержал молоденький сержант, который уже во все глаза разглядывал известного правозащитника. – Точно! Я вас сразу узнал, да не поверил, что вы и вдруг здесь! Автограф для мамы дадите?
Он протянул какую-то книжку, и Павлов кивнул и подхватил ее.
– Уголовный кодекс? Надо же!
Сержант улыбнулся:
– Я учусь в академии на заочном. Вот и приходится на службе заниматься. Напишите для Сергея и Раисы Матвеевны.
Артем размашисто подписался на второй странице обложки: «Стражу правопорядка и будущему коллеге-юристу Сергею и его маме Раисе Матвеевне с наилучшими пожеланиями. На добрую память от А. А. Павлова» – и поставил подпись и дату. Все молча следили за манипуляциями адвоката.
– Все это хорошо, – первым нарушил молчание прапорщик. – Только непонятно, что вы все-таки делаете в комнате этого Коробкина? И какой он вам сосед? Паспорт покажите, гражданин Павлов.
Артем начал шарить по карманам.
– Во-первых, Коробкова, а не Коробкина. Во-вторых, меня пригласил сам хозяин. Вчера передал через нашу соседку Варвару Штольц. Вот я и приехал. Только поздно.
Он протянул красную корочку адвокатского удостоверения, и прапорщик, шевеля губами, прочитал. Потер шею, наморщил лоб, вернул удостоверение и лениво приложил руку к шапке-ушанке:
– Извините, Артемий Андреич. Сами понимаете, служба. Вам придется пройти с нами. Надо дать объяснения, и все по форме, чтоб зафиксировать.
Артем ужаснулся: тратить драгоценное рабочее время на поездку в участок милиции было немыслимо.
– Прапорщик, какие объяснения? Я зашел за две минуты до вашего появления в комнату моего бывшего соседа. Он мертв уже, как минимум, часов пять. Скорее всего, сердечный приступ. Следов насилия нет. И что я могу вам пояснить?
Артем раздраженно надвинулся на милиционеров, и прапорщик невольно сделал полшага назад. Он совсем не был уверен в том, что этого здорового и нагловатого, а к тому же весьма известного юриста можно будет задержать и отправить в отделение. К тому же сержант, хоть и был младше по возрасту и званию, все же явно не одобрял подобной «бдительности» старшего коллеги. Прапорщик сплюнул в сторону и процедил сквозь зубы старику в телогрейке:
– А, ладно. Давай, дед, оформлять жмурика. Сейчас спецперевозку вызовем, а ты пока мне все расскажешь по порядку. Остальные свободны. А вас, гражданин Коробков, – наклонившись к лежавшему на кровати трупу, гоготнул он, – я попрошу остаться, – и вышел из комнаты.
Павлов, не дожидаясь специального приглашения, выскочил за ними вслед и, кивнув на прощание чуть задержавшемуся сержанту, поспешил прочь. И только в машине Артем достал календарь покойного и быстро пролистал его до нужной даты. Увидел записи седьмого и восьмого мая. Вырванный лист. Снова записи на странице за десятое число… Артем вздохнул и сунул календарь в портфель – разобраться в записях покойного при тускловатом освещении салона да еще посреди рабочего дня было нереально.
Эксперимент
Кладбище – место особое. Многие приписывают ему самые разные мистические свойства. Жучков, например, прекрасно помнил, как в детстве они пугали друг друга историями про зомби, мертвецов и привидения, которые обязательно должны были прятаться за кладбищенской оградой, а ночью тревожить покой мирных граждан. И только самые отчаянные парни брались на спор пройти в лунном свете между могилами, а кое-кто за хороший куш даже переночевать. Такая удаль давала не только хороший денежный выигрыш, но и внимание дворовых девчонок и уважение старших пацанов.
Сегодня, после тридцати лет массированного потока голливудской продукции в жанре «хоррор», кладбище утратило большую часть своей мистической власти над нашими умами. И все-таки место вечного упокоения остается местом особым, и какая нелегкая подтолкнула Игоря Михайловича Поклонского назначить деловую встречу именно здесь, начальник жэка № 3 категорически не представлял.
Да, следует признать, Поклонский слыл отчаянным малым. При своей неопределенной и невыразительной профессии – девелопера, он умудрился прославиться эпатажными выходками и акциями на всю страну. То арендует целый поезд-экспресс в честь дня рождения своего друга и компаньона. Посадит в него сто супермоделей весьма легкого поведения и вместе с другом объявит конкурс на новый рекорд полового гигантизма за время перегона Москва – Санкт-Петербург. А то снимет яхту на Лазурном побережье и соблазнит гостей бегать голышом по палубам, изображая из себя дикарей Новой Гвинеи. В общем, Игорь Михайлович Поклонский считался самодуром, гулякой, развратником, ловеласом, экспериментатором, кутилой, мотом и прожигателем жизни. Тяготел он и ко всему иррациональному, непознанному и аномальному. Выходил в астрал, впадал в транс, останавливал дыхание и сердце. Вот и сегодня назначил он встречу Жучкову не где-нибудь в кафе «Пушкинъ» или «Майклс», а в самом центре Москвы, на Пресненском кладбище, на участке номер 38 седьмой аллеи.
Жучков прищурился; место их встречи было заметно издалека: от самого начала аллеи номер семь до названного участка стояли крепкие молчаливые мужчины в теплых черных пуховиках и темных очках. Они лениво просканировали съежившегося колобка Жучкова, и под этими то ли испытующими, то ли презрительными взглядами Жучков сгорбился еще больше.
Над самим же участком номер 38 оказалось установлено некое подобие шатра. Такое бывает в детективных фильмах, когда следствие решает выкопать захороненное тело и провести так называемую «эксгумацию». Жучков задумчиво почесал щеку: Поклонский не был следователем и, несмотря на множество врагов, ни в каком убийстве не обвинялся. Ну а когда начальник жэка зашел внутрь шатра, загадочность происходящего возросла до поистине космических размеров. У выкопанной могилы сгрудились то ли работники кладбища, то ли родственники покойного, а сам Игорь Михайлович Поклонский – стоя в могиле – проверял качество ямы! Лично…
– А-а-а. Работник жилкомтруда? Верный раб коммунальной лампы? Товарищ Жучков! Га-ага-га-га! – громоподобно загоготал из могилы Игорь Михайлович. – Идите сюда, гражданин, – и снова загоготал – еще громче.
Смеяться над любой своей шуткой, смешной или не очень, было отличительной чертой Поклонского. С непривычки окружающие пугались, и даже Александр Дмитриевич, хотя и виделся с ним не в первый раз, все же втянул голову в плечи. Поклонский же выбрался по стремянке из могилы, подошел вплотную и навис двухметровым ранжиром над подрагивающим от жутковатости происходящего Жучковым.
– Э, да ты, Сан Митрич, совсем замерз! – заметил его состояние Поклонский и кивнул своим вассалам: – Ну-ка, спасайте пролетария недвижимости. Налейте ему для согрева сто пятьдесят нашего фирменного «Миру-Мира».
Крепкие руки подчиненных мигом подхватили ойкнувшего от неожиданности Жучкова, а не успел он закрыть рот, как в него залили полный стакан гадкой вонючей настойки. Жучков закашлялся, жадно хватая ртом воздух, но тут же получил вместо кислорода соленый огурец. Отхрустел под одобрительные взгляды окружающих и наконец выдохнул:
– Уф-ф-ф! Игорь Михайлович! Ну, вы и мастер на выдумки! Я поражен. Не ожидал. Во сне не приснится такое. А за подношение спасибо. В самый раз.
Хмель и впрямь помог справиться с волнением, и Александр Дмитриевич уже не боялся, не торопился и не стеснялся и даже расстегнул казенную фуфайку. Поклонский с хитрым прищуром осмотрел гостя и цокнул языком:
– Отлично! Хорош. Просто картину с тебя писать, Сан Митрич. Маслом. «С думой о ЖКХ» называется. Га-га-га-га!
– Ну, вы и скажете, Игорь Михайлович, – раскраснелся начкомжилхоз, но Поклонский уже перестал смеяться и перешел к делу:
– Ты, Сан Митрич, бумаги привез?
– Точно так. Все привез. Не беспокойтесь, господин Поклонский. Все в полном порядке. Страничка к страничке. Вот здесь.
Жучков протянул выцветшую картонную папку с ботиночными шнурками, и Поклонский брезгливо поморщился и принял ее – двумя пальцами. Он использовал только самые современные приспособления для жизни и работы – «гаджеты», как модно их называть. Но заменить Жучкова на «гаджет» было сложно, и Поклонский развязал шнурки, быстро пролистал бумаги и удовлетворенно кивнул:
– Кажется, все на месте. Ну что ж, молодец, товарищ Жучков! Хвалю. Будем работать.
Жучков подобострастно изобразил нечто вроде полупоклона.
– Рад. Очень рад, Игорь Михайлович, что наши интересы совпадают. Буду счастлив быть вам полезен и впредь.
– Ну и о’кей!
Девелопер достал из внутреннего кармана какую-то чудную ручку и быстро расписался в нескольких местах, позволяя услужливым работникам молча и споро перелистывать нужные страницы, захлопнул папку и вернул ее Жучкову:
– Держи! Береги свою пенсию, старик! Ха-ха-ха! – Он резко развернулся и скомандовал всем стоящим вокруг раскопанной могилы: – Закончили перерыв. Продолжаем эксперимент.
Захмелевший – теперь уже от удачной сделки – Жучков, придерживая папку, вытянул шею.
– Игорь Михайлович! Не сочтите за нахальство, но что здесь происходит? Уж простите старика за любопытство…
Поклонский развернулся и удовлетворенно хрюкнул:
– Хр-р. Ты действительно хочешь знать?
Он проговорил слово «действительно» столь многозначительно, что сердце у Жучкова екнуло. И Поклонский это почуял и, предвкушая дальнейшее наслаждение, загадочно пояснил:
– Здесь проводится эксперимент по испытанию возможностей человека.
Жучков бросил воровской взгляд в сторону уже готовой могилы.
– А в чем эксперимент-то, Игорь Михайлович?
Поклонский недобро усмехнулся, сделал знак, и вассалы подхватили управдома под руки, сгрудившиеся возле Поклонского работники расступились, а Жучков увидел стоящий на краю могилы огромный черный лакированный гроб.
– Нравится? Хочешь туда?
По спине Жучкова прошел холод, а на его лбу выступил смертный пот.
– М-м-е… н-не…
Поклонский захохотал и огромной ладонью хлопнул Жучкова по плечу.
– Не ссать! Гроб не для тебя, старик. И не рассчитывай! Слишком жирно будет.
Ноги отказали, и Жучков почти повис на руках вассалов Игоря Михайловича. После пережитого ужаса он с удовольствием растворился бы в воздухе… а нужно было демонстрировать лояльность.
– А д-для кого?
Поклонский оглядел вассалов и торжественно кхекнул:
– Э-эх-кхе-хе-э! Этот гроб для меня!
Гроб
Гроб заколачивали профессионально быстро.
– Бах! Бух! Трах! Бу-бух!
Поклонский гоготнул и подбодрил работяг:
– Давай-давай! Резче! Резче! Заколачивай! Ха-ха-ха!
Он лежал в гробу, время от времени ворочаясь и поудобнее пристраивая свое огромное сытое тело на его бархатной начинке. Работники продолжали вколачивать специальные соединительные костыли, и, наконец, зажужжали шуроповерты:
– Вжжжжжиуууукххх. Вжжжиииижжжжжуууиии-иккххх!
Поклонский дотошно отсчитывал количество забитого и ввинченного соединительного крепежа. Он настоял, чтобы все было «по-настоящему», и, с трудом согласившись на вентиляционные отверстия, категорически отказался от дополнительного обогрева внутри гроба. Теперь ему предстояло пролежать в этом тесноватом временном пристанище целые сутки.
Поклонский попытался по привычке хохотнуть, но тут же осознал, что это ни к чему – уже потому, что никто его не увидит и не услышит, и… просто вздохнул. Многие годы он жил «наизнанку». Что это такое? Он ощущал себя вывернутым наружу – всеми своими эмоциями, чувствами, поступками и мыслями. Всем, что нормальный человек обычно держит внутри и переживает исключительно интимно, Поклонский не просто делился с окружающими, а нарочито выпячивал. А однажды услышанную фразу «скромность – кратчайший путь к забвению» – он сразу и навсегда сделал своим антилозунгом. Ни дня без вечеринки, ни минуты без акций, ни секунды без пиара!