Именно так он называл ее с первого дня знакомства.
– Здравствуй, Кузя, – ответила она ему тем же.
Это было одно из его многочисленных прозвищ. Прежний муж действительно напоминал какого-то сказочного персонажа, вроде домовенка Кузи из одноименного мультфильма. Казалось, что между ними сохранились дружеские отношения. Но это был скорее призрак давно ушедшего чувства, которое ныне сменилось жалостью к невостребованности и одиночеству бывшего когда-то близким человека. Медянская положила руку на голову Кузьмина и слегка поворошила его спутанные длинные волосы. Этот жест не остался незамеченным для окружающих, поэтому она тут же отдернула руку и кивнула:
– Спасибо, Женечка. Приходи помянуть вечером в «Бистро».
– Прости, Витоша…
Кузя опустил голову и поднялся с колена. Он был помят, потрепан и выглядел совсем не респектабельно, но голову и спину держал прямо, – этакий списанный за пьянство тапер-интеллигент. А потом его отодвинули наступающие люди, и он затерялся в людской массе.
Четыре часа шел нескончаемый человеческий поток. Помимо тех, кто прямо или косвенно зависел от продюсера Шлица, в очереди стояли и простые женщины, любившие все, что создал за свою творческую жизнь Иосиф. Но их слезы были чистыми и искренними. Они восхищались каждым его проектом, находя в нем отзвуки своих несбывшихся ожиданий и надежд, искры давно погасшей в бытовой рутине любви, отблеск романтических чувств, погребенных под детскими пеленками и бельем надоевшего мужа. В их судьбе, как и в искусстве нашей страны, Иосиф Шлиц оставил самый глубокий след.
– Виктория Станиславовна, позвольте передать официальные соболезнования от Президента страны, – почтительно склонив голову, встали перед ней трое рослых мужчин. Один обращался к вдове, двое других держали венок, который сразу же по едва уловимому движению плеча говорившего поставили возле гроба Шлица.
Медянская медленно кивнула, мужчины отошли, и она увидела знакомые хитрые черные глаза-бусинки и роскошную челку во весь лоб. Не узнать это сочетание было невозможно. Леня Булавкин, с некоторых пор ставший придворным модельером, видимо, и организовал это «внимание» высших сфер. Заметив ее взгляд, он быстро подошел, приложился к щеке Виктории и так же молча удалился.
Виктории вдруг пришла мысль, что многие из тех, кто стоял в общей очереди, в отличие от VIP-очереди, готовы были лечь сейчас рядом с покойником или поменять свою жизнь на безвозвратно закатившуюся звезду продюсера. Эстрада, шоу-бизнес, искусство тревожить сердца и души людей действительно понесли невосполнимую в ближайшее десятилетие утрату. А вот для VIP-очереди физический уход Шлица из нашего мира, скорее, стал событием бизнеса, юридически значимым фактом.
Едва подумав об этом, законная наследница Медянская увидала сразу двух адвокатов, которые прошли с цветами и, положив их, на несколько минут задержались в почетном карауле. Это был мэтр Генри Резник и его коллега, считавшийся его же учеником, Артем Павлов. И тот и другой были очень хорошо знакомы с Шлицем. Хотя постоянно ни один, ни другой с ним не работали, но регулярно что-то ему подсказывали. Виктория пару раз принимала их в загородном доме, а Павлов даже приезжал на Лазурный Берег в Антиб, где сразу же после кризиса девяносто восьмого года Иосиф купил за бесценок дом разорившегося олигарха. Он как раз советовался с адвокатом за завтраком, как поступить с наследством отца, умершего тем же летом на Украине в Виннице.
Виктория хорошо запомнила, как размеренно рассказывал Павлов, что-то рисуя на листке бумаги и показывая Иосифу какие-то тексты из Интернета на своем ноутбуке. Шлиц молча кивал, и было заметно, что он доволен. А затем адвокат исчез, и поскольку Иосиф ничего не комментировал и не посвящал жену в свои дела, то и она про него больше не спрашивала.
– Здравствуйте, Виктория. Наши искренние соболезнования. Крепитесь!
– Мы с коллегой всегда очень уважали Иосифа и сожалеем о его смерти. Простите! – дуэтом вывели адвокаты и, чуть поклонившись, отошли.
Виктория заметила боковым зрением, что Павлов скрытно перекрестился.
«Это хорошо, что хоть кто-то просит боженьку за моего Иосю! А то ведь с отпеванием так девчонки и не решили вопрос. Вроде он и не крещен был вовсе. Правда, и иудеем тоже так и не стал. Сколько ни звали в синагогу, даже просто на праздник не приходил…» – пронеслось в голове у Виктории, и она вздрогнула. Иосиф лежал в гробу, но она вдруг остро почувствовала, что он вовсе не умер, а находится совсем рядом и даже как будто смотрит на нее со стороны. Она оглянулась: никого. Только сочувствующие грустные лица.
«Господи… как же я без него?!»
Звонок
Митя спрятался дома у родителей. В минуту опасности ноги, а вернее – колеса его спортивного «Порше» сами принесли Фадеева на окраину города, где он вырос и провел лучшие годы своего детства. Автомобиль он загнал в «ракушку» отца, которая пустовала вот уже два года после смерти родителей, а сам по возможности незаметно проскользнул в подъезд стандартной девятиэтажки спального района столицы. Холодильник был пуст, но и есть не хотелось. Митя налил воды в чайник, поставил на газ и встал у окна, разглядывая двор, в котором когда-то гонял с пацанами шайбу, мяч и девчонок. Деревья, посаженные в скверике двадцать пять лет назад, выросли и доходили уже до пятого этажа, но горка, песочница и теннисный стол остались те же и там же. И все-таки все это было из какого-то параллельного мира; сказка, закончившаяся много лет назад. Даже на скамейке возле песочницы, где любили сиживать пацанами, теперь сидел одинокий мужчина.
Фигура его показалась Мите знакомой, но разросшийся вяз скрывал его больше чем наполовину. А потом сидящий на лавочке вдруг поднял голову и посмотрел прямо в Митино окно, приложив руку «козырьком».
Митя похолодел: так делал иногда, в минуты сосредоточенного наблюдения за концертом или выступлением интересовавшего его исполнителя, его шеф, убитый и похороненный накануне Иосиф Давыдович Шлиц. Засвистел закипающий чайник, но Митя так и смотрел на разглядывавшего его окно знакомого незнакомца, и лишь звонок телефона в коридоре вернул Фадеева к реальности.
Митя напрягся: об этой его вечно пустующей квартире не знал практически никто, а звонок не умолкал, словно звонивший точно знал, что квартира не пуста. «Минута, две…» – отсчитывал Фадеев, а звонок требовал и требовал ответа. Митя прошел в коридор, поднял трубку и, изменив голос, по-девчоночьи пискнул:
– Алло!
В ответ послышался треск и щелчки переключаемого соединения, и к нему обратился строгий голос:
– Дмитрий Николаевич! Вас беспокоит следователь следственного комитета при Генеральной прокуратуре Агушин. Вы меня слышите? Алло!
– Д-да… – промямлил Митя и тут же прикусил язык.
Сколько его ни учил наставник Иосиф не спешить с ответом, он никак не мог усвоить эту простую в объяснениях и сложную на практике науку. И сейчас вполне спокойно мог бы повесить трубку и не отвечать. Нет же, дернула его нелегкая не только трубу поднять, но и вякать что-то, да еще и признаться. Он яростно сорвал бейсболку и швырнул ее в дальний конец коридора. Следователь же продолжал говорить:
– Вот и хорошо. Я предлагаю вам незамедлительно прибыть к нам на беседу. Считайте это официальным вызовом.
Тон следователя отбрасывал всякие сомнения в том, что собеседник обязан не только «прибыть», но и дать показания на всех, кого знает и когда-либо встречал. Но и Митя, как следовало из финальной сцены его общения с Бессарабом в день убийства, иногда проявлял чудеса храбрости.
– А как я могу проверить, что вы и правда следователь, а не самозванец?
Митя и сам удивился своей наглости. В ответ телефон затрещал, а затем кто-то сильно в него дунул:
– Фффуу! Алло! Слышите меня?
– Ну, слышу, – совсем распустился Митя.
– Так вот, я предлагаю вам прямо сейчас, незамедлительно приехать ко мне в управление. Адрес сейчас продиктует мой секретарь. Там и убедитесь, что я и есть тот, кем представился. Мой совет – не откладывайте визит. Поторопитесь! Вы ведь свидетель… Пока!
Это последнее слово «пока» как-то отбило охоту переспрашивать, и все то время, как секретарь диктовала адрес следственного управления, находящегося где-то в районе Бауманки, Митя раздумывал, что имел в виду следователь под этим словечком. Наивно было считать, что он таким образом попрощался с ним по-свойски. Выходило, что это «пока» обозначало то недолгое время, в течение которого Фадеев Дмитрий Николаевич будет считаться свидетелем по делу об убийстве Иосифа Шлица. А если это «пока» пройдет слишком быстро…
Митя вздохнул. Он знал, что следователи тоже иногда выступают в роли волшебников: злых, которые обвиняют и сажают людей, и добрых, которые отпускают невиновных и прекращают дела. Поди теперь отгадай, в кого нынче играют в прокуратуре.
Митя дописал адрес, попрощался с писклявой секретаршей и устало опустился на стул. Только сейчас он заметил, что беспомощный чайник выдудел через свой носик-свисток весь пар и теперь трещит от плавящей его газовой горелки. Фадеев, спасая чайник, закрыл газ, посмотрел на него тоскливо и выругался:
– Толку от тебя – ноль! Ни чаю, ни музыки! Ни душе, ни сердцу! Тьфу!
Вернулся в коридор, подобрал свою кепку-бейсболку, натянул ее поглубже и поспешил появиться перед ясными очами следователя Агушина в качестве добровольно явившегося свидетеля, а не доставленного с конвоем подозреваемого, а заодно чтобы взглянуть на странную фигуру под вязом возле песочницы. Но как ни спешил генеральный директор бизнес-структур Шлица, а все же опоздал. Лавка во дворе возле песочницы была пуста…
Клим
– Нельзя! У него люди! Вы опоздали.
Секретарша, голос которой, несмотря на некоторую писклявость, показался Фадееву по телефону вполне привлекательным, в жизни была еще симпатичнее, но одновременно и вреднее. Она не то чтобы была строга к посетителям, нет! Она просто их ненавидела, так как была твердо убеждена, что на допросы к ее шефу приходят и приводят лишь законченных мерзавцев и негодяев.
Некоторые основания для таких убеждений были. Несмотря на молодость, она работала в системе прокурорского следствия почти десять лет и даже видела, как в свое время сюда приходил «в качестве свидетеля» ныне невъездной в страну медиаолигарх Гусинский, а потом и как его вывели под белы рученьки прямиком в Бутырку. После побывал здесь и нефтяной узник Ходорковский, и многие, многие другие. Естественно, на такую мелочь, как Митя Фадеев, несмотря на все его заслуги в сфере шоу-бизнеса, она даже не стала особо тратить сил и времени. Да она и не смогла бы опознать в этом тощем шкете генерального директора компании, под крылом которой выросли и взошли на эстрадном небосклоне все ее любимые певички и певуны. Так что, пока она морщила носик, губки и брови, Митя топтался посреди приемной.
– Извините, я честно торопился, – попытался он оправдаться. В тот же миг у него зазвонил третий мобильный телефон, и секретарша сердито зашипела:
– Тише тут! Это вам не переговорный пункт, а следственный комитет! Говорите в коридоре!
Митя с виноватым видом шмыгнул к двери. Он твердо решил «сруливать» от Медянской и Бессараба, а потому отключил все телефоны, кроме того, что держал исключительно для разговоров с певцами.
– Кто это? – еще не закрыв двери, прошипел он.
– Але, Митяй, приветик! Это Клим. Клим Чук. Че, не просек?
– Ага. Салют, Клим! Слушай, ты был на похоронах?
– Не-а! Мне не в кайф. Я пахана запомнил живым и здоровым. Мне его в гробу видеть – как серпом по одному месту. Я так его помянул с пацанами. Тут Проша, Ксюнчик, Цецил. Я вот чего звоню-то. Слышь, Митяй, я, типа, больше не работаю…
Фадеев обмер:
– Клим, ты чего? Как не работаешь? Погоди! Ты чего, серьезно?
– Ну! Блин, куда серьезнее. Иосича нет? Нет! Он мне был как мама-папа. Сечешь? Теперь я сам по себе. Короче, край. Закончили совместный бизнес.
Митя заволновался:
– Ты погоди, погоди, Климчик. Давай перетрем этот вопросик. Не по телефону. Там же двенадцать корпоративов, клубы, три концерта… Куча выступлений запланирована. Клиенты же порвут меня на фашистский знак! Ты чего?
– Слышь, Митяй, а ты вали все на Шлица. Ему все одно теперь по барабану. Ну, типа, Шлиц откинулся и нам ничего не оставил. А мы за него не в ответе. Какой базар?
Фадеев утер взмокший лоб рукавом.
– Климуша, я тебя умоляю. Я же живой! Меня и так достают по поводу дня рождения Алимджана. Там крутая вечеринка. Гостей полторы тысячи. Они тебя ждут. Ты же знал за полгода и обещал Иосифу.
– Слышь, Фадеич! Ты на меня не дави! Я теперь свободен, – хохотнул артист и пропел на манер известного хита: «Ай эм фри-и-и. Лайк э рива-а-а!»
– А контракт? – напомнил Фадеев, но он уже понимал: этого зарвавшегося молокососа не вернуть.
– Слышь, засунь его себе в анус! Понял? Я никому не обязан. У меня другие нау контракты и планы. Я вообще уезжаю в Штаты.
Митя разозлился:
– Какие планы?! Какие Штаты?! Ты что, обкурился?!
Полученный от самого раскрученного, выращенного Шлицем певца отказ выступать означал не просто срыв контракта и возможные разборки с весьма неслабыми авторитетами Алимджана. Это означало, что Клим Чук, а в простой жизни, о которой он уже давно позабыл, просто Федя Климчук поднял бунт на тонущем корабле.
«Так… перспектива самая плачевная, – лихорадочно соображал Митя, – подобьет всех марионеток из театра Карабаса-Шлица «делать ноги», а сам загнется где-нибудь от очередного передоза!»
Так оно и было. Шлиц много лет боролся за спасение не только Климчука, но и других любителей «взбодриться косячком», «пробежать по дорожкам» и «лизнуть бумажку». Он категорически запрещал употребление любых наркотиков и дури. А тех, кто не слушался, отправлял или на принудительное лечение, или на улицу. Исключение делал лишь для Климчука, да и то, видимо, зря.
«Вот же сука! Гнида!» – кусая губы, думал Митя и отчаянно придумывал хоть какие-то аргументы.
Впрочем, он сам же знал: бесполезно. Видимо, кто-то, кроме «герыча» и «кокса», уже поработал над сознанием Клима Чука: воспользовался моментом и перехватил удачный проект Иосифа Шлица, оставшийся на пару дней без хозяйского присмотра.
«Что же делать?!»
Митя регулярно получал долю от всех выступлений Клима – хоть и небольшой, но все же приработок. Тем более что Клим Чук отличался колоссальной работоспособностью и давал по два-три корпоратива за вечер. Только от его «чеса», подогретого круглосуточно вертящимися клипами, песнями и рекламой, выручка зашкаливала под миллион в месяц.
– Клим! Подожди, Клим!
Но телефон уже отвечал голосом девушки-робота:
– Связь с данным абонентом прервалась. Попробуйте позвонить позднее.
Фадеев снова набрал простой номер Клима Чука, состоящий из двоек и единиц, но тот уже вышел из игры, бизнеса и эфирного пространства:
– Абонент находится вне зоны действия сети…
Митины мучения прервал голос секретарши следственного управления:
– Фадеев! Пройдите! Куда вы пропали?
– Да-да, иду.
Обескураженный Митя в два шага оказался в приемной, и на этот раз секретарша смотрела на него как-то странно: строго, но вместе с тем с интересом.
– Скажите, Фадеев, а что, это действительно был Клим Чук? – понизив голос, поинтересовалась она. – Ну, тот, с которым вы там в коридоре по телефону кричали.
Ее глаза светились хорошо знакомым Фадееву фанатическим любопытством.