Тирезий поклонился и вышел.
Петроний невольно стал думать об Эвнике. Сначала ему представилось вполне ясным, что молодая рабыня хочет, чтобы Виниций нашел Лигию только потому, чтобы не быть вынужденной заменить ее в доме трибуна. Но потом ему пришло в голову, что человек, воспользоваться услугами которого предлагает Эвника, может быть, ее любовник, и это предположение показалось ему вдруг неприятным. Проверить его было, конечно, не трудно: стоило только приказать, чтобы позвали Эвнику, но время было уже позднее, Петроний чувствовал себя утомленным после продолжительного пребывания у Хризотемиды и его клонило ко сну. Идя в спальню, он припомнил, однако, неизвестно почему, что в углах глаз Хризотемиды подметил сегодня морщинки. Он подумал, кроме того, что в действительности она далеко не такая красавица, какою слывет в Риме, и что Фонтей Капитон, предлагавший трех мальчиков из Клазомен за Эвнику, хотел купить ее, однако, слишком дешево.
III
На следующий день, едва только Петроний успел одеться в унктуарие, как пришел приглашенный Тирезием Виниций. Он знал уже, что от городских ворот не получено никаких новых сведений, и известие это, вместо того чтобы порадовать трибуна, как доказательство, что Лигия находится в Риме, еще более огорчило его, так как он стал предполагать, что Урс мог вывести ее из города немедленно после похищения и, следовательно, раньше, чем рабы Петрония были посланы сторожить у ворот. Положим, осенью, когда дни становились короче, ворота запирали довольно рано, но их также и отпирали для уезжающих, число которых бывало довольно значительно. За городские стены можно было выбраться и другими путями, которые были, например, хорошо известны рабам, желавшим бежать из Рима. Виниций разослал на все дороги, ведущие в провинцию, своих слуг, поручив им раздать начальникам стражи заявления о двух беглых рабах, с подробными приметами Урса и Лигии и назначением наград за их поимку. Представлялось, однако, сомнительным – настигнет ли исчезнувших эта погоня, а если настигнет, сочтут ли местные власти возможным задержать беглецов на основании частного требования, не засвидетельствованного претором. Между тем засвидетельствовать свои заявления Виниций не успел. Сам он весь вчерашний день отыскивал Лигию по всем закоулкам города, переодевшись рабом, но не нашел ни малейшего следа или указания. Он встречал лишь рабов Авла, но те, по-видимому, также чего-то искали, – и это подтвердило предположение, что похитили Лигию не Авл и Помпония и что они также не знают, что сталось с нею.
Когда Тирезий сообщил, что нашелся человек, берущийся отыскать Лигию, Виниций бросился опрометью к дому Петрония и, едва поздоровавшись с ним, принялся расспрашивать про этого человека.
– Мы сейчас увидим его, – сказал Петроний. – Это один знакомый Эвники, которая сейчас придет собирать складки моей тоги и сообщит нам о нем более подробные сведения.
– Та рабыня, которую ты вчера хотел подарить мне?
– Та, от которой ты вчера отказался, за что я, впрочем, признателен тебе, потому что во всем городе нет лучшей «одевальщицы».
Эвника вошла, едва он произнес эти слова, и, взяв лежавшую на кресле, отделанном слоновой костью, тогу, развернула ее, чтобы набросить на плечи Петрония. Кроткое лицо ее прояснилось, в глазах светилась радость.
Петроний посмотрел на нее, и она показалась ему прелестной. Когда, облачив его в тогу, она принялась собирать складки, наклоняясь иногда для расправления их, он заметил, что руки Эвники отливают дивным бледно-розовым оттенком, а грудь и плечи – прозрачным отблеском перламутра или алебастра.
– Эвника, – сказал он, – пришел ли тот человек, о котором ты говорила вчера Тирезию?
– Да, господин.
– Как зовут его?
– Хилоном Хилонидом, господин.
– Кто он такой?
– Лекарь, мудрец и предвещатель, умеющий читать в книге человеческих судеб и предсказывать будущее.
– Предсказал ли он будущее тебе?
Эвника вспыхнула, даже уши и шея ее порозовели от внезапно набежавшего румянца.
– Да, господин.
– Что же он предсказал тебе?
– Что меня ожидают огорчение и счастье.
– Огорчение нанесено тебе вчера рукою Тирезия, следовательно, должно исполниться и предсказание о счастье.
– Оно уже исполнилось, господин.
– В чем же состоит это счастье?
Она чуть слышно прошептала:
– Я осталась.
Петроний положил руку на ее златокудрую голову.
– Ты хорошо собрала сегодня складки, и я доволен тобою, Эвника.
Когда его рука прикоснулась к молодой гречанке, глаза ее мгновенно подернулись дымкой блаженства и грудь порывисто заколебалась.
Петроний с Виницием перешли в атрий, где ожидал их Хилон Хилонид, который, увидев их, отвесил низкий поклон. Петроний невольно улыбнулся, вспомнив о своем вчерашнем предположении, что это, быть может, любовник Эвники.
Человек, стоявший перед ним, не мог быть ничьим любовником. В его странной наружности было что-то и отвратительное и смешное. Он не был стар: в его неопрятной бороде и курчавых волосах лишь кое-где просвечивала седина. Живот он имел впалый, плечи – сгорбленные, так что на первый взгляд казался горбатым, а над этим горбом возвышалась большая голова с лицом обезьяньим и вместе с тем с лисьими пытливыми глазами. Желтоватая кожа его лица была испещрена прыщами, а сплошь покрытый ими нос свидетельствовал о чрезмерном пристрастии к бутылке. Небрежная одежда, состоящая из темной туники, вытканной из козьей шерсти, и такого же дырявого плаща, говорила о действительной или притворной нужде.
Петронию при виде его вспомнился гомеровский Терсит; ответивши поэтому склонением руки на поклон Хилона, он сказал:
– Приветствую тебя, божественный Терсит: что поделывают твои шишки, которыми наградил тебя под Троей Улисс, и как поживает он сам на Елисейских полях?
– Благородный господин, – ответил Хилон Хилонид, – мудрейший из умерших, Улисс, посылает через мое посредство мудрейшему из живущих, Петронию, свой привет и просьбу, чтобы ты одел новым плащом мои шишки.
– Клянусь Гекатой, – воскликнул Петроний, – ответ стоит плаща!
Нетерпеливый Виниций прервал дальнейший разговор, приступив прямо к делу. Он спросил Хилонида:
– Достаточно ли ознакомился ты с задачей, за которую берешься?
– Не трудно узнать, в чем дело, – ответил Хилон, – когда две фамилии двух знатных домов не говорят ни о чем другом, а вслед за ними повторяет известие половина Рима. Вчера ночью похищена девушка, воспитанная в доме Авла Плавция, по имени Лигия или, точнее, Каллина, которую твои рабы, господин, препровождали из дворца цезаря в твой дом. Я берусь отыскать ее в Риме, или, если, – что представляется маловероятным, – она удалилась из города, указать тебе, благородный трибун, куда она убежала и где скрывается.
– Хорошо, – сказал Виниций, которому понравилась сжатость ответа, – какими же средствами располагаешь ты для этого?
Хилон лукаво усмехнулся:
– Средствами обладаешь ты, господин, – я имею только ум.
Петроний также улыбнулся, так как остался вполне доволен своим гостем.
«Этот человек может отыскать девушку», – подумал он.
Тем временем Виниций сдвинул свои сросшиеся брови и сказал:
– Если ты меня обманываешь ради наживы, я прикажу насмерть заколотить тебя палками.
– Я – философ, господин, а философ не может льститься на наживу, в особенности на ту, которую ты великодушно обещаешь.
– Как, ты философ? – спросил Петроний. – Эвника сказала мне, что ты лекарь и гадатель. Как ты познакомился с Эвникой?
– Она приходила ко мне за советом, так как слава моя дошла до ее ушей.
– Какого же совета просила она?
– Касательно любви, господин. Она хотела излечиться от несчастной любви.
– И ты исцелил ее?
– Я сделал больше, господин, так как дал ей амулет, обеспечивающий взаимность. В Пафосе, на острове Кипре, есть храм, в котором хранится перевязь Венеры. Я дал ей две нити из этой перевязи, заключив их в скорлупу миндаля.
– И, конечно, ты взял хорошую цену?
– За взаимность никогда нельзя заплатить достаточно, я же, лишенный двух пальцев на правой руке, коплю деньги на покупку невольника-писца, который записывал бы мои мысли и сохранил бы мое учение для мира.
– К какой же школе принадлежишь ты, божественный мудрец?
– Я киник, потому что ношу дырявый плащ, я стоик, потому что терпеливо переношу нужду, а перипатетик я потому, что, не имея носилок, хожу пешком от виноторговца к виноторговцу и по дороге поучаю тех, которые обещают заплатить за жбан.
– А за жбаном вина ты становишься ритором?
– Гераклит сказал: «Все течет», – а станешь ли ты отрицать, господин, что вино есть жидкость?
– Он учил, что огонь есть божество, и это божество пылает на твоем носу.
– А божественный Диоген из Аполлонии учил, что мир создан из воздуха, и чем теплее воздух, тем совершеннее порождаемые им существа, а из самого горячего воздуха рождаются души мудрецов. А так как осенью наступают холода, – ergo, истинный мудрец должен согревать душу вином… потому что ты также не станешь утверждать, господин, что жбан, хотя бы полпива из окрестностей Капуи или Телезии, не разливает теплоты по всем костям бренного человеческого тела.
– Где твоя родина, Хилон Хилонид?
– Над Эвксинским Понтом. Я родом из Мезембрии.
– Ты велик, Хилон!
– И непризнан! – меланхолически добавил мудрец.
Терпение Виниция снова истощилось. Прельстившись блеснувшею ему надеждой, он хотел, чтобы Хилон тотчас же приступил к поискам, и весь этот разговор показался ему лишь бесполезной потерей времени, за которую он досадовал на Петрония.
– Когда начнешь ты розыски? – сказал он, обращаясь к греку.
– Я уже принялся за них, – ответил Хилон. – Находясь здесь и отвечая на твои благосклонные вопросы, я также ищу. Доверься мне, благородный трибун, и знай, что, если бы ты потерял ремень от обуви, я сумел бы найти ремень или того человека, который поднял его на улице.
– Случалось ли уже тебе исполнять подобные поручения? – спросил Петроний.
Грек возвел глаза к небу.
– Слишком низко ценят нынче добродетель и мудрость, чтобы даже философ не был принужден искать иных средств к пропитанию.
– Какими же средствами пользуешься ты?
– Я стараюсь разузнавать обо всем и снабжаю новостями всех, которые их желают.
– И которые за них платят?
– Ах, господин, мне надо купить писца, не то моя мудрость умрет вместе со мною.
– Если ты не скопил еще денег на новый плащ, заслуги твои, очевидно, не особенно замечательны.
– Скромность не позволяет мне рассказывать о них. Но прими в соображение, господин, что теперь перевелись такие благодетели, которым в прежние времена не было счета и которым осыпать человека золотом за услугу было столь же приятно, как проглотить устрицу из Путеоли. Ничтожны не заслуги мои, а людская благодарность. Если сбежит дорогой раб, кто отыщет его, как не единственный сын моего отца? Когда на стенах появятся надписи против божественной Поппеи, кто обнаружит виновных? Кто разнюхает, что у книготорговцев появились стихи на цезаря? Кто донесет, о чем говорят в домах сенаторов и патрициев? Кто передаст письма, которые не хотят доверить рабам? Кто подслушивает новости у дверей цирюльников, для кого не имеют тайн виноторговцы и помощники пекарей, кому доверяются рабы, кто умеет осмотреть любой дом напролет, от атрия до сада? Кто знает все улицы, переулки, тайные притоны, кто знает, что говорится в банях, в цирке, на рынках, в гимнастических школах, в сараях, у работорговцев и даже в аренариях.
– Ради богов! Довольно, благородный мудрец! – воскликнул Петроний. – Не то мы потонем в твоих заслугах добродетели, мудрости и красноречия. Довольно! Мы хотели узнать, что ты за человек, и узнали!
Виниций обрадовался: он подумал, что этот человек, пущенный по следу, как гончая собака, не остановится, пока не отыщет тайника.
– Хорошо, – сказал он, – нужны ли тебе указания?
– Мне нужно оружие.
– Какое оружие? – спросил с удивлением Виниций.
Грек подставил одну ладонь, а другой рукой показал, будто отсчитывает деньги.
– Такие уж теперь времена, – сказал он со вздохом.
– Значит, ты превратишься в осла, овладевающего крепостью при помощи мешков с золотом? – заметил Петроний.
– Я останусь лишь бедным философом, господин, – смиренно ответил Хилон, – золото имеете вы.
Виниций бросил ему кошелек; грек подхватил его на лету, хотя действительно на правой руке его недоставало двух пальцев.
Затем он поднял голову и сказал:
– Господин, я знаю уже больше, чем ты ожидаешь. Я пришел сюда не с пустыми руками. Я знаю, что девушку похитили не Авл и его супруга, так как я уже расспросил их рабов. Я знаю, что ее нет в Палатинском дворце, где все заняты заболевшею маленькой Августой, и, быть может, я даже догадываюсь, почему вы предпочитаете искать девушку при моем посредстве, а не с помощью стражи и воинов цезаря. Я знаю, что бегству ее содействовал слуга, происходящий из той же страны, где родилась и она. Он не мог найти пособников среди рабов, потому что невольники, действующие всегда сообща, не оказали бы ему поддержки во вред твоим рабам. Ему могли помочь только единоверцы…
– Послушай, Виниций, – прервал Петроний, – не говорил ли я тебе слово в слово то же самое?
– Я считаю это за честь для себя, – сказал Хилон. – Девушка, господин, – продолжал он, обращаясь снова к Виницию, – несомненно, поклоняется тому же божеству, которое чтит Помпония, – эта добродетельнейшая из римлянок, истинная матрона «stolatas». Слышал я и о том, что Помпонию тайно судили за поклонение каким-то иноземным божествам, но мне не удалось выведать от слуг, что это за божества и как называются поклоняющиеся им. Если бы я узнал это, я обратился бы к ним, сделался бы самым набожным среди них и заручился бы их доверием. Но ты, господин, как мне известно также, провел несколько недель в доме благородного Авла. Не можешь ли ты дать мне какие-нибудь сведения об этом?
– Не могу, – ответил Виниций.
– Вы долго расспрашивали меня о разных вещах, благородные господа, и я отвечал на вопросы, – позвольте же теперь мне расспросить вас. Не видел ли ты, благородный трибун, каких-либо статуэток, жертв, знаков или амулетов на Помпонии или на твоей божественной Лигии? Не заметил ли ты, что они чертят какие-либо изображения, понятные только для них?
– Постой!.. Да, я видел однажды, что Лигия начертила на песке рыбу.
– Рыбу? А-а! О-о-о! Сделала ли она это один раз, или повторила неоднократно?
– Только один раз.
– И ты уверен, господин, что она начертила рыбу?
– Да, я уверен в этом! – ответил заинтересованный Виниций. – Догадываешься ли ты, что это означает?
– Еще бы я не догадался! – воскликнул Хилон.
Поклонившись, он добавил в виде прощального приветствия:
– Пусть Фортуна осыплет вас поровну всеми дарами, благородные господа.
– Прикажи дать себе плащ! – сказал ему на дорогу Петроний.
– Улисс благодарит тебя за Терсита, – отвечал грек.
И, поклонившись еще раз, он вышел из атрия.
– Что же скажешь ты об этом благородном мудреце? – спросил Виниция Петроний.
– Скажу, что он отыщет Лигию! – радостно воскликнул Виниций, – но добавлю, что если бы существовало царство плутов, он мог бы быть царем его.
– Несомненно. Я должен поближе познакомиться с этим стоиком, а пока прикажу освежить курением атрий.
А Хилон Хилонид, задрапировавшись в новый плащ, побрякивал под его складками полученным от Виниция кошельком, радуясь как тяжести его, так и звонкости. Идя неторопливо и оглядываясь, не следят ли за ним из дома Петрония, он миновал портик Ливии и, добравшись до угла Clibus Virbius[30], свернул в Субурру.