Я должен был раз в неделю являться в участок, но «гласный надзор» этим не ограничивался: то и дело ко мне приходили городовые, будили на рассвете, стучали в окошко ночью. Как-то, возвратившись домой, я увидел на моей постели городового в башлыке; он укоризненно сказал «все ходите», взял со стола тетрадку-конспект «Истории философии» Куно Фишера, – аккуратно связал веревкой мои книги и уволок их.
Портной Браве, всхлипывая, попросил меня освободить комнату: в участке ему сказали, что, если он меня не выдворит, у него будут крупные неприятности. Снова начались унизительные поиски жилья. На третий или четвертый день я нашел удобную комнату, и хозяин в ответ на мое предупреждение рассмеялся: «Я сам поднадзорный…» Он сочувствовал эсерам, и мы по ночам спорили о роли личности в истории; иногда нашу дискуссию прерывал очередной визит городового.
Дядя предложил мне пойти в окружной суд он защищал горемыку, которого обвиняли в краже. Я начал каждый день ходить на судебные разбирательства – они мне показались куда интереснее романов. Я знал, что люди живут плохо, помнил казармы Хамовнического завода, видел ночлежки, ночные чайные, пьяниц, людей жестоких и темных, увидел тюрьму. Но все это было извне, а на суде передо мной раскрывались сердца людей. Почему тихая, скромная крестьянка зверски убила соседа? Почему старик зарезал падчерицу, с которой он жил? Почему люди верили рябому, уродливому чудотворцу? Почему они полны темноты, предрассудков, бурных и непонятных им самим страстей? Я и до того знал, что есть «база» и «надстройка», но в Полтаве я впервые серьезно задумался над уродливостью и вместе с тем прочностью «надстройки». Прежде мне казалось, что можно изменить людей в двадцать четыре часа – стоит только пролетариату взять в свои руки власть. Слушая признания подсудимых, показания свидетелей, я понял, что все не так просто. Я взял из библиотеки рассказы Чехова.
В Полтаве я продержался всего полтора месяца. Меня вызвал полицмейстер и сказал, что мне придется покинуть город. «Куда вы намереваетесь отправиться?» Я ответил первое, что мне пришло в голову: «В Смоленск».
Я не знал, что причиню хлопоты властям в Смоленске. Недавно Р. Островская, научный сотрудник смоленского архива, прислала мне справку. Оказывается, полковник Нестеров сообщил своему коллеге в Смоленске, генералу Громыко, что «бывший студент Илья Григорьев Эренбург 10 ноября изъявил свое согласие перейти на жительство в гор. Смоленск, куда ему полтавским полицмейстером было выдано проходное свидетельство». Одновременно полковник Нестеров предупреждал генерала Громыко: «Означенный Эренбург, проживая в Полтаве, успел войти в сношение с лицами, принадлежащими к местной организации Российской социал-демократической рабочей партии». Двадцать четвертого ноября начальник смоленского жандармского управления приказал тотчас сообщить ему о моем приезде в Смоленск. Меня долго разыскивали.
Из Полтавы я поехал в Киев и неделю прожил там без прописки. Каждую ночь приходилось ночевать на новом месте. Как-то я пришел вечером по указанному адресу, звонил, стучался в дверь, но напрасно. Может быть, я неверно записал адрес, не знаю. Я шагал по Бибиковскому бульвару. Было холодно, падал мокрый снег. Навстречу шла молоденькая девушка, на ней были летние туфли. Она позвала меня: «Пойдем?» Я отказался. Час спустя мы снова встретились; она поняла, что у меня нет ночлега, отвела к себе в теплую комнату – «отогреешься», – дала пачку папирос (я не курил, но от папиросы никогда не отказывался), а сама пошла на бульвар – искать клиента.
(Среди проституток есть много женщин с нерастраченной нежностью. Это понял итальянский кинорежиссер Феллини, работая над «Ночами Кабирии». Я видел его последний фильм «Сладкая жизнь», фильм чрезвычайно жестокий, в нем, пожалуй, единственное теплое, человеческое – это римская проститутка, которая доброжелательно принимает у себя парочку богатых изломанных влюбленных).
В Москве меня ждали те же трудности. Домой я не мог пойти и не знал, где мне приютиться. Пришлось разыскивать знакомых, не связанных с подпольем, так называемых «сочувствующих». Один мой товарищ по гимназии, увидев меня, чрезвычайно испугался, стал говорить, что он сдает выпускные экзамены, что я могу погубить всю его жизнь, предлагал деньги и выталкивал в переднюю. Ночевал я у одной акушерки; она так боялась, что не могла уснуть, да и мне не дала: все время ей казалось, что кто-то идет по лестнице, она плакала и жадно глотала эфирно-валериановые капли. Вскоре ночевки иссякли. Я провел ночь на улице. Я ходил и думал: вот мой город, вот дом, куда я приходил, и для меня нет места!.. Глупые мысли, их оправдывает только молодость.
Еще более глупым было дальнейшее: я направился в жандармское управление и заявил, что предпочитаю тюрьму «гласному надзору». Полковник Васильев долго надо мной смеялся, потом сказал: «Ваш батюшка подал заявление о том, чтобы вам разрешили кратковременный выезд за границу для лечения». Я решил, что полковник надо мной издевается, но он показал мне бумагу о том, что на юридическом языке называется «изменением меры пресечения». В бумаге говорилось, что надзор полиции признан недостаточным и что «для обеспечения явки на судебное разбирательство» мой отец должен внести за меня залог в размере пятисот рублей. (За Кору Ивенсон взяли четыреста, за Неймарка – триста, за Яковлеву – двести, за Осколкова – сто. Не знаю, кто устанавливал расценку и чем он руководствовался).
Обвинительный акт был вручен обвиняемым полтора года спустя – 31 мая 1910 года. Я тогда жил в Париже и писал стихи о средневековых рыцарях. Меня официально уведомили, что мой отъезд за границу был произведен незаконно, ибо «закон исключает возможность разрешения обвиняемым пребывания за границей, то есть за пределами досягаемости». Отцу было объявлено, что внесенный им залог «на основании 427 статьи Устава уголовного уложения будет обращен в капитал на устройство мест заключения».
(Судебная палата в сентябре 1911 года разбирала дело об ученической организации; дело о скрывшихся Эренбурге и Неймарке выделили и отложили до розыска виновных. Судили тех, у кого ничего не нашли. Защитники не без основания указывали, что зачинщики скрылись. Осколкова приговорили к восьми месяцам заключения, остальных оправдали).
Примечания
1
Из стихотворения «Люди, годы, жизнь» (1964).
2
С 1921 г. живя на Западе и приезжая в СССР в 1924 и 1926 годах, Эренбург месяц-другой ездил по стране, встречался с друзьями-писателями и с Бухариным, но каких-либо серьезных тревог не ощутил, а в следующий приезд в 1932 г. очертания единоличной власти уже были заметны всем.
3
См. наст. изд. С. 25–26.
4
Советские писатели. Автобиографии. <Т.1>. – М., 1958.
5
Сошлюсь и на свидетельство искусствоведа И. Голомштока, которому Эренбург сказал: «Я средний писатель. Я не могу писать в стол. Я знаю: то, что я пишу, сегодня нужно людям, а завтра это будет уже не нужным». Его слова так прокомментированы Голомштоком: «Это было точно! Даже в самых скучных своих романах 40-х годов Эренбург всегда доходил до грани запретного, слегка переступал за эту грань, за что неоднократно подвергался строгой критике в прессе. Я, по крайней мере, всегда находил в его романах что-то мне “нужное”. И кто бы из наших “письменников” назвал бы себя средним писателем! Температура моего уважения к Эренбургу подскочила на несколько градусов!» (Знамя. 2011. № 3. С. 161). Думаю, объективно говоря, что Эренбург не был «средним писателем» своего времени, он имел свое лицо.
6
Шварц Е. Я живу беспокойно: из Дневников. – Л., 1990. С. 294–295.
7
В одноименном стихотворении (1939 г.) Эренбург так назвал годы своей молодости.
8
См. наст. изд.: том 3, книга 7, глава 21.
9
См. наст. том, книга 3, глава 14.
10
Твардовский А. Новомирский дневник: в 2 т. – М., 2009.
11
Твардовский А. Памяти Ильи Григорьевича Эренбурга // Новый мир. 1967. № 9. С. 286; см. также: Твардовский А. Собр. соч.: в 5 т. Т. 5. – М., 1971. С. 379.
12
Дневники А. К. Гладкова за 1968 г. / Публикация М. Михеева // Звезда. 2015. № 1. С. 179. Доживи А. К. Гладков до наших дней, он наверняка не отказался бы от этих слов.
13
Гладков А. К. Поздние вечера. – М., 1986. С. 100–200; см. также: Воспоминания об Илье Эренбурге. – М., 1975. С. 261–262.
14
Эренбург И. Г. На цоколе историй. Письма 1931–1967 / Издание подгот. Б. Я. Фрезинским. – М.: Аграф, 2004. С. 477; далее: П2 и номер страницы.
15
П2. С. 478–479.
16
П2. С. 480.
17
Слуцкий Б. О других и о себе / Сост., подгот. текста, примеч. Петра Горелика; вступ. статья Никиты Елисеева. – М., 2005. С. 206.
18
Эренбург имеет здесь в виду невозможность напечатания главы по причинам политическим. Когда 16-ю главу о Т. И. Сорокине прочла мать единственной дочери Эренбурга Ирины Е. О. Сорокина, которая в 1913 году ушла от Эренбурга к его другу Т. И. Сорокину, она попросила И.Г. не печатать эту главу при ее жизни, и он пошел ее просьбе навстречу (впервые гл. 16 напечатана в бесцензурном издании мемуаров 1990 года по решению уже И. И. Эренбург).
19
Фрезинский Б. Я. Троцкий, Каменев, Бухарин: избранные страницы жизни, работы, судьбы. – М.: АИРО. XXI, 2015. С. 56–68.
20
Сарнов Б. У времени в плену // Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь: в 3 т. Т. 1. – М.: Советский писатель, 1990. С. 16–17. Далее – ЛГЖ-90.
21
П2. С. 482.
22
Кондратович А. Новомирский дневник. 1967–1970. – М.: Собрание, 2011. С. 178.
23
Они были реабилитированы только в самом конце 1980-х годов.
24
П2. С. 482–483.
25
П2. С. 483.
26
Архив автора.
27
Новый мир. 1960. № 8. С. 40.
28
Кондратович А. Указ. соч. С. 179.
29
Гладков А. Я не признаю историю без подробностей (из дневниковых записей 1945–1973) / Предисл. и публикация Сергея Шумихина // In memoriam: исторический сборник памяти А. И. Добкина. – СПб. – Париж, 2000. C. 549. Подробно об отношениях к мемуарам Эренбурга А. А. Ахматовой см.: Фрезинский Б. Я. Об Илье Эренбурге (книги, люди, страны). – М.: НЛО, 2013. С. 545–556; далее – Ф5 и номер страницы.
30
Этот скорее сатирический роман о войне и революции обдумывался Эренбургом начиная с 1916 г. и написан летом 1921-го в Бельгии за 28 дней; его полное название занимает страницу, напечатан он был впервые в Берлине в январе 1922 г., а в 1923-м издан в Москве с предисловием Н. И. Бухарина.
31
Сарнов Б. Указ. соч. С. 17.
32
П2. С. 490.
33
Архив автора.
34
Текст письма В. Овечкина см.: Север. 1979. № 10. С. 120.
35
Твардовский А. Т. Письма о литературе 1930–1970. – М., 1985. С. 210.
36
Хотя еще с 1922 г. цензурой руководило Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит), а с 1947 г. по-прежнему Главлитом СССР откровенно именовалось Главное управление по охране военных и государственных тайн в печати, ликвидированное лишь в конце 1991 г.
37
П2. С. 495–496.
38
Октябрь. 1961. № 6. С. 194–198.
39
Звезда. 1961. № 9. С. 195–202.
40
Речь, понятно, идет о романах, авторство которых не вызывает сомнений.
41
Мафусаил – дед Ноя, проживший 969 лет (библ.).
42
Липкин С. Жизнь и судьба Василия Гроссмана. – М.: Книга. 1990. С. 71. Полностью все письма В. Гроссмана С. Липкину с не всегда точными комментариями см.: Знамя. 2016. № 6.
43
См. Т. 2 наст. изд. Кн. 5. Гл. 20.
44
Решетовская Н. В споре со временем. – М.: АПН, 1975.
45
Замятин Е. Я боюсь. Литературная критика. Публицистика. Воспоминания. – М.: Наследие, 1999. С. 172.
46
Собрание автора.
47
См. наст. том. Кн. 3. Гл. 30.
48
О книге «День второй» см.: Ф5. С. 160–185; в 1991-м все купюры в издании «Дня второго» мной восстановлены.
49
См. наст. том. Кн. 3. Гл. 30.
50
П2. С. 498.
51
П3. С. 464–467.
52
Почта Ильи Эренбурга. 1916–1967 / Изд. подгот. Б. Я. Фрезинским. – М.: Аграф, 2006. С. 464–466.
53
Усенко Л. Неудавшееся воскрешение // Дон. 1962. № 6. С. 145–154.
54
См. одно из таких откровенно антисемитских писем 1961 года о третьей книге мемуаров Эренбурга, а также информацию о его авторе и резкий ответ ей А. И. Кондратовича: Ф5. С. 362–368.