Встревоженный водитель выскочил из грузовика и подбежал ко мне, не заметив, как из кустов у него за спиной появился разведчик, одетый в немецкую форму. Хотя я не знал ни одного слова, из того, что он тараторил, но понять смысл было нетрудно:
– Что случилось? Сколько людей выжило? Ты ранен? Где командиры? Сигареты есть?
Несмотря на свою трескотню, немец держался настороже и почувствовал, что сзади него кто-то есть. Как только он начал оборачиваться, я той же рукой, которой держался за живот, быстро выхватил из ножен трофейный штык и, сделав глубокий выпад, всадил его в бок противнику. Левой рукой я, правда, фехтовать не очень-то и умею, но здесь требовались только простейшие движения. В это время разведчик успел схватить немца за руку и пару раз пырнуть его ножом.
Минутку мы постояли, прислушиваясь, но больше сюда никто не ехал. Ну все, теперь можно возвращаться. Но тут передо мной встала дилемма, по своей сложности не уступавшая той, которая досталась буриданову ослу – какую из машин забирать. Легковушку мне было жалко, но и грузовики нашей армии нужны позарез. Я, наверно, стоял бы так до утра и ничего не решил бы, но бойцы нашли в кузове канат, с помощью которого можно было взять внедорожник на буксир, и проблема сама собой разрешилась. Достаточно было показать сообразительному Стрелину, как крутить руль и нажимать на тормоз, и он смог вести машину на гибкой сцепке.
Посадив красноармейца Белова – того самого разведчика, который помог мне заколоть водителя, в кабину грузовика и оставив второго бойца в легковушке за пулеметом, я поспешил к нашим минометчикам. Путь был коротким, но занял не так уж и мало времени. Проехав всего триста метров, я умудрился несколько раз заглушить двигатель, что, впрочем, неудивительно при отсутствии навыка. Ведь мало того что надо было не забывать про перегазовку и двойное отжатие сцепления, так еще и легковушка висела на прицепе. Но постепенно езда стала налаживаться, и, подъехав к нашим дозорным, я смог удачно развернуться на небольшом пятачке между деревьями. Сложив минометы с боекомплектом в кузов, мы направились к реке по уже наезженной колее. Фары я все это время не выключал, а в особо трудных местах посылал вперед бойца с фонариком, разведать, можно ли нам тут проехать.
Несмотря на некоторые опасения, погони за нами не было. На фоне разрывов снарядов, бухающих время от времени на севере, наши взрывы могли не вызвать особого интереса у немцев в селе, а вспышки и пламя из-за леса были видны плохо. Поэтому мы имели все основания надеяться на благополучное завершение операции.
Когда мы подъехали к берегу, там все еще оставалась одна гаубица. Если полковое орудие было очень легким, примерно на центнер легче нашей сорокапятки, то у гаубицы вес составляет несколько тонн. Поэтому возиться с ней пришлось долго. С десяток наших бойцов в немецких касках помогали закатывать орудие на мост, а другие заставляли лошадей идти вперед, успокаивая перепуганных животных, не хотевших ступать на хлипкий настил. На другом берегу работали солдаты в советской и в немецкой форме. Они толкали трофейные повозки, помогая им заехать на пригорок к нашим позициям.
Доверив новый грузовик молодому водителю, я оседлал джип и с чувством выполненного долга отправился докладывать командиру о наших успехах.
Искать комбата не пришлось, так как он уже ждал меня в окопе.
– Ну орел, – снова начал Иванов хвалить меня без меры, – да ты представляешь, что вы сегодня сделали?
– Да уж представляю, – отмахнулся я. – Завтра все эти снаряды немец высыпал бы мне на голову, а так ему придется репу чесать, как другую какую-нибудь каверзу придумать.
– А вот теперь мы эти снаряды ему же обратно и пошлем, мало не покажется.
Вырвавшись от поздравлявшего меня командира, я тут же заглянул под машину. Пока мы преодолевали не слишком трудный путь от реки до наших позиций, меня стали терзать сомнения, что немцы кинули меня с этим внедорожником. Ну так и есть. Посветив фонариком и разглядев переднюю ось, я не удержался от громкого ругательства:
– Вот черт, эта каракатица не полноприводная! А на вид – так самый настоящий джип. И что теперь, комполка должен на этой тарантайке ездить?
Немного успокоившись и пообещав себе найти в другой раз что-нибудь получше, я решил заняться более важными делами и обратился к комбату:
– Так, Серега, сделай одно одолжение. Мои хлопцы за ночь уже два боя провели и им отдохнуть надо, а вторая рота свеженькая как огурчик.
– Конечно, сделаем, – охотно согласился старлей, – а что нужно?
– Ну-у… – протянул я, – там всего-то делов, приготовить новую линию окопов перед нашей, метрах в двухстах. Главное, чтобы до рассвета успеть.
– Не получится, – огорченно покачал головой Иванов. – До утра никак не успеем.
– Ты не дослушал. Нам не надо копать окопы полного профиля, а нужно только наметить линию и снять слой дерна. На одном фланге поставим разбитую сорокапятку, а на другом можно соорудить похожий макет из бревен и досок. Если накрыть чехлом и замаскировать ветками, то с самолета разницы видно не будет. Еще желательно сделать хотя бы штук двадцать чучел. Взять старую форму, набить землей и камнями и положить в окопы.
– А-а, понятно, – обрадовался комбат. – Если нужен ложный окоп, то успеем его сделать по всем правилам, глубиной двадцать сантиметров. Старую форму одолжим в медсанбате. Готовить макеты и чучела нетрудно, вот пусть этим твои бойцы займутся. А почему ты думаешь, что нас будут бомбить?
– Сам посуди. Если немцы смогли столько гаубиц из соседней дивизии дернуть, то уж звено бомберов они тоже сумеют вызвать. Особенно теперь, когда мы им столько хорошего сделали. В общем, так: вторая рота пусть готовит ложные позиции, а мои бойцы пока замаскируют настоящие. Сорокапятку со сложенным щитом надо спрятать под деревьями подальше от прежней позиции, все равно с утра нас никто атаковать не будет.
Объяснив старшине все, что нужно сделать, я некоторое время контролировал, как бойцы маскировали наши позиции кустами и даже маленькими деревьями, пока наконец командир официально не приказал мне идти отдыхать. Наконец-то стащив с себя немецкую форму, которую мне было противно носить, я улегся на шинель, положенную поверх лавки в моем блиндаже.
Несмотря на усталость, уснуть я сразу не мог, а все пытался придумать способ, как предупредить руководство страны о готовящемся наступлении. Ну почему в книгах у всех попаданцев обязательно есть с собой хотя бы мобильный телефон, а у каждого второго – ноутбук? Некоторые вообще прилетают в прошлое на современных самолетах и вертолетах. Естественно, им не составляет труда доказать свое иновременное происхождение. А вот в грубой реальности у меня нет ни одного предмета из будущего, даже часов. Все осталось в машине. К счастью, такие грустные мысли мучили меня недолго, и я провалился в сон, не обращая внимания на жесткость мой импровизированной постели.
Разбудил меня вой сирен. Наспех натянув заляпанную кровью немецкую форму, я осторожно приоткрыл дверь и, согнувшись, вышел наружу. С первого взгляда было видно, что распоряжение об усиленной маскировке выполнено, и бойцы ночью потрудились на славу. Над входом в блиндаж не только висела новая маскировочная сеть, но и возвышалось деревцо, которого вчера не было, так что со стороны нельзя было догадаться, что здесь располагается ротный командный пункт. Поэтому я мог спокойно смотреть из укрытия, что творится на белом свете. А события, в масштабе нашего участка фронта, происходили примечательные. Похоже, мои предсказания сбылись, и немцы, понесшие ночью большие потери, смогли выпросить у командования «лаптежников». Они-то сейчас с воем и атаковали наши позиции, к счастью – ложные.
Мой расчет на высокую точность бомбометания Ю-87 оказался верным. Даже не очень опытные пилоты на этом пикирующем бомбардировщике клали бомбу не дальше пятидесяти метров от цели, и, сидя в окопах, мы могли не опасаться взрывов. Впрочем, кидать тяжелые фугасы на обычные окопы смысла не было, а у стокилограммовых бомб, которые, вероятно, нам приготовили, зона легких повреждений «всего» метров семьдесят. Поэтому, вооружившись новеньким трофейным биноклем и набив в уши ваты из аптечки, я спокойно наблюдал, стараясь запомнить тактику действия бомбардировщиков, как, встав в круг, «юнкерсы» по очереди пикировали на наши позиции и заваливали берег реки бомбами.
Не без злорадства я отметил, что «юнкерсов» было только семь штук, хотя в эскадрилье, или как там она называется у фрицев, должно насчитываться вроде бы девять или двенадцать самолетов. Видно, не так уж и спокойно им тут летается. Эх, еще хорошо бы нам поскорее освоить МГ-34. У нас имеются два станка, с которых можно вести огонь по воздушным целям, и надо научиться ими пользоваться. Сбить самолет мы, конечно, не собьем, но вот заставить его сойти с боевого курса вполне возможно. Но пока мечты о личной зенитной артиллерии оставались мечтами, «лаптежников» отогнать было нечем, и приходилось терпеливо ждать, пока они отбомбятся.
Наше поврежденное орудие немецкие летчики окончательно доломали в хлам, и так же методично они покончили с деревянной пушечкой, сооруженной из бревна, куска забора и тележных колес. Не пожалели самолеты и «блиндажи» с «окопами», столь беспечно оставленные русскими почти без маскировки. Под конец бомбардировщики уничтожили переправу, с таким трудом восстановленную ночью, и, гордые проделанной работой, немцы улетели на запад.
Солнце только поднялось над горизонтом и, следовательно, спал я недолго. Поэтому выслушав доклад о том, что потерь нет, и движения на западном берегу не наблюдается, я с чистой совестью отправился досыпать дальше.
Глава 3
19 сентября. День
Сколько я еще проспал, не знаю, но показалось, что меня сразу же растолкали.
«Кто бы это мог меня так бесцеремонно будить?» – думал я, спросонья отмахиваясь рукой.
– Сашка, вставай, форму тебе приготовили, так что собирайся.
– А, это ты, Сергей, – пробормотал я, зевая и потягиваясь. – Вот непоседливый. Сам не спишь и другим не даешь.
– Давай, давай, – продолжал теребить меня комбат, – быстро приводи себя в порядок, и идем к командиру полка знакомиться, а потом там же и пообедаем.
К счастью, бриться меня не заставляли. Об этой проблеме я подумаю позже, когда будет время. Естественно, в двадцать первом веке я брился только электрической бритвой, а здесь у меня нет даже станка. Конечно, раздобыть клинковую бритву нетрудно, но не зря же ее называют «опасной». Когда я представляю себе, что придется подносить к лицу острое лезвие и елозить им туда-сюда, меня просто охватывает дрожь. Нет, конечно, я смогу себя пересилить и попробую побриться «опаской». Но вот какая будет реакция окружающих, когда все увидят мое исполосованное многочисленными порезами лицо, даже думать не хотелось. Ладно, потом навру Сергею, что всегда брился в парикмахерской, и попрошу его провести мастер-класс для «чайника». А еще лучше, потребую себе ординарца.
По дороге я заглянул к старшине и напомнил, чтобы бойцы почистили ствол сорокапятки, а заодно собрали стреляные гильзы и отправили их на склад. Свиридов, конечно, поворчал, но возражать не стал. Что поделаешь, пока артиллеристов нет, нам самим приходится заботиться о своей пушке.
Пока мы шли, командир вручил мне командирскую корочку и обрадовал меня новостью, что за ночь всех немцев с плацдарма окончательно выбили. Да я и сам заметил, что стрельбы на юге почти не слышно. Но всю мою радость омрачали мысли о грозном особом отделе, который позже переименуют в СМЕРШ. Разумеется, мне было известно, что басни о «кровавой гэбне» не имеют ничего общего с действительностью. Но я-то действительно появился на линии фронта без всяких документов, и нет ни одного человека, который мог бы подтвердить мою личность.
– Слушай, Сергей, – осторожно попробовал я выведать у комбата интересующие меня сведения. – А особист Соколова в лицо знает?
– Конечно, Танин его знает. Ты же не думаешь, что мы можем принять тебя без согласия особого отдела.
– И что, теперь там в отделе меня должны проверять? Но у меня же настоящих документов нет!
– Ну зачем же, тебя бой проверил. И ты сам видел, командиров в полку катастрофически не хватает.
Немного успокоившись, я открыл командирское удостоверение. Оказывается, Соколов был моим полным тезкой. Лицо на фотографии, конечно, не мое, но небольшое сходство имеется. Единственное серьезное отличие – это возраст. Мне тридцать шесть лет, а по документам только двадцать пять. Ну ничего, я и так выгляжу моложе своего возраста, а тут у нас еще и война, которая людей быстро старит – все измотанные, невыспавшиеся, в состоянии постоянного стресса. Так что с этой стороны ко мне никто не придерется. Но все-таки я сделал последнюю попытку жить по-честному.
– Серега, но может, все-таки меня мобилизуют официально, а?
– Ага, – вскипел Иванов, – и знаешь, что будет, когда в штабе дивизии услышат, что мы мобилизовали целого старшего лейтенанта?
– Эм-м-м? – безуспешно попытался я сформулировать глубокомысленный ответ.
– Драка будет, и серьезная, вот что. Ты вот что, полагаешь, что всем батальонам в дивизии так же повезло, как и твоему, получить в комбаты целого старлей? Как бы не так. Скажем, у наших соседей слева, в 259-м полку, вторым батальоном командует, насколько я помню, лейтенант Бочкарев.[2] А тут вдруг старший лейтенант! Да тебя на куски разорвут, так что держи удостоверение и запоминай свои анкетные данные.
Штаб полка находился в уцелевшем подвале большого разрушенного дома. Присмотревшись, я понял, что дом был не разбомблен, а аккуратно разобран. Бревна были сложены в несколько слоев, чтобы служить дополнительной защитой, но издалека создавалась иллюзия развалин. Вход в подвал, естественно, замаскирован. Часовые у входа не маячили, а скрытно расположились в кустах. Так что первое впечатление было самое благоприятное.
Увидев, как я одобрительно рассматриваю расположение штаба, комбат с гордость заметил:
– Наш командир уже две войны прошел. Он у нас во какой!
Командир полка Козлов[3] оказался пожилым капитаном с военной выправкой. Вероятно, был призван из запаса, как и многие другие, решил я про себя.
Старлей на ходу буркнул «здравия желаю, тащ капитан» и юркнул к столу. Я вытянулся по стойке смирно, чего не делал уже лет двенадцать, и начал представляться:
– Товарищ капитан, разрешите доложить…
– Садитесь к столу, товарищ Соколов, – прервал он мое уставное приветствие. – Я хотел с вами познакомиться в неформальной обстановке. Да и ваш комбат предложил обмыть новое назначение, раз выдалось затишье.
Ах, вот почему у Иванова глаза были такие хитрые, а лицо обрадованное, когда мы сюда шли.
– Мы с вами побеседуем, я ознакомлю вас с текущей обстановкой и оценю уровень ваших знаний. Пока мы за столом, называйте меня просто по имени отчеству – Андрей Андреевич.
Хм, какой вежливый. Такое впечатление, что капитан раньше работал комиссаром и потому привык беседовать по душам с подчиненными.[4] Впрочем, насколько я уже разобрался, офицеров, вернее средних командиров, как говорят в этом времени, в полку можно по пальцам пересчитать, и это не метафора. Так что каждый старлей сейчас на вес золота. Между тем Иванов уже самолично разлил по кружкам прозрачную жидкость из обычного чайника, нарезал хлеб и открыл несколько банок консервов. И как только он все успел за несколько секунд?