Однажды (Генка хорошо запомнил эту ночь, потому что она случилась незадолго до отъезда) мать вбежала в комнату, когда Генка с Валькой уже заснули, подхватила под мышку сонного Вальку, за руку вытянула из кровати Генку и, что-то крича и не обращая внимания на их рев, потащила в гостиную. В гостиной буквально швырнула мальчишек на пол, перед диваном, на котором сидел босой отец. Валька кулем лежал на полу и орал хриплым басом, Генка извернулся еще в воздухе и приземлился на четвереньки.
– Вот! Вот смотри, что водка твоя поганая сделала! Еще хочешь?!
– Ну Вика, ну все! – бормотал отец, не поднимая глаз и потирая одной ступней о другую. – Ну ты же знаешь, что – все. Договорились же! Ты же знаешь, даже врачи не говорят, почему…
– Врачи не говорят! Я! Я тебе говорю! Я – здоровая! Я пятерых могла бы родить, как сестренка моя младшая! – бесновалась мать.
– Уложи ребят, Вик, они же спать хотят! Ну что ты, в самом деле! Ну все хорошо будет!
Восьмилетний Генка стоял на четвереньках, молча рассматривал родителей и ревущего Вальку, и думал о том, что в его жизни уже никогда и ничего не будет хорошо.
Спустя пару месяцев после ночной сцены семья Лисс навсегда уехала из Джамбула. А еще полгода спустя родился Ёська.
Глава 3. Сестры Ветлугины
Крепкий, широкоплечий мужчина в сером пиджаке «с искрой» сидел у стены на стуле и искал, куда бы положить руки. Руки никак не хотели никуда помещаться. Директор школы сидела за полированным столом и с деловым видом рисовала лягушек на лежащем перед ней бланке противопожарной инспекции. Таким образом, руки у нее были заняты.
– Николай Константинович, я хочу, чтобы вы правильно меня поняли, – сказала директор и пририсовала к пасти очередной лягушки стрелу. – Мы все очень благодарны вам за помощь и готовы дальше учить Владислава. Но… но мы не можем делать это насильно! Владик не хочет и, если смотреть правде в глаза, просто не может учиться по нашим программам…
– Почему не может? – удивился мужчина. – Он что, дурак, что ли?
– Да нет же, конечно! – всплеснула руками директор. – Просто у нас специализированная школа, физико-математическая. Для детей, одаренных именно математически. Вы понимаете? У Владислава нет математической одаренности, но наверняка есть какая-то другая. Надо только искать…
– А, понял! – обрадовался Николай Константинович. – Владек всегда тюфяком был, он просто себя еще проявить не сумел. Так я репетиторов найму, пусть они эту одаренность ищут и на поверхность вытаскивают. Пани директор кого-нибудь порекомендует?
– Николай Константинович! – директор с выражением отчаяния на лице потерла виски и одним росчерком пера нарисовала утонувшую в пруду лягушку с торчащими из воды жалкими лапками. – Владислав не может и не хочет учиться по программе специализированной математической школы. Ему нужна другая программа.
– Сможет… – с угрозой в голосе сказал мужчина и властно позвал в сторону приоткрытой двери. – Владек! Поди сюда! – тут же спохватился, снова посмотрел на так и не пристроенные руки, потом исподлобья глянул на директора. – Можно?
Директор тяжело вздохнула:
– Яжембский, заходи!
В кабинет неловко протиснулся Баобаб и, ни на кого не глядя, остановился у стены.
– Садись, Владик, – предложила директор.
– Спасибо, я постою, – угрюмо сказал мальчик.
– Постоит, – подтвердил отец, и, выдержав паузу в несколько секунд, спросил. – Владек? Ты в школе учиться хочешь?
Баобаб, словно собираясь нырнуть, набрал воздуху в широкую грудь, зажмурил маленькие бультерьерские глазки и ответил неожиданно громко:
– Нет! Не хочу!
Николай Константинович оплыл на стуле, как смятое неумелой хозяйкой тесто.
– А чего же ты хочешь?!
– Я хочу быть чемпионом по тяжелой атлетике. Олимпийским.
– Холера ясна! – вскричал Николай Константинович, не сдержавшись, стукнул кулаком по столу, и тут же виновато поморщился. – Да что же это такое!
Директор окинула взглядом кряжистые фигуры обоих Яжембских.
– Но, может быть, у Владика действительно есть данные?
Баобаб молча кивнул, а Николай Константинович страшно заскрипел зубами.
– У меня два сына, – глядя в стол, сообщил он директору. – Старший, от первого брака – Тадеуш, ему сейчас двадцать, и вот этот – младший. Когда я рос, у меня не было даже запасных брюк и велосипеда, я не мог учиться в институте, потому что надо было кормить семью. Я хотел дать им все. Я был не в ладах с законом, я покинул Родину, Польску, я занимался контрабандой, рэкетом, я зарабатывал деньги где только мог. Мои дети никогда ни в чем не нуждались… Вы знаете, чем занимается сейчас мой старший сын?
Директор отрицательно помотала головой, хотя старший Яжембский никак не мог заметить этого жеста. В дверях кабинета появилась взлохмаченная голова учителя истории. Директор осторожно приложила палец к губам, историк закрыл приоткрытый рот и аккуратно приклеился к притолоке.
– Мой старший сын живет в Испании и собирается стать тореадором. Сейчас он ученик тореадора. Фактически это слуга, мальчик на побегушках. Дома его нельзя было заставить вынести ведро с мусором. Сейчас он прислуживает какому-то безмозглому придурку, исполняет все его прихоти, лижет его сапоги, собирается потешать толпу и… и счастлив! Понимаете, счастлив!
Я надеялся, что мои сыновья вырастут… вырастут респектабельными гражданами. Я собирался учить их в Англии. Потом передать им дело. Для этого я… А теперь этот… – в какой-то момент директору и застрявшему в дверях историку показалось, что огромный поляк сейчас разрыдается, как мальчишка. Но Яжембский еще раз скрипнул зубами и переборол себя. – Холера ясна! Что же мне теперь делать? Что пани директор посоветует? Ведь учебный год только начался и…
После ухода Баобаба и его отца историк прошел в кабинет директора, развернул железный изогнутый стул и уселся на него верхом, поместив подбородок на сложенные на спинке ладони.
– Максим, прекрати! – попросила директор. – Сюда же дети могут зайти, родители…
– Ничего, Ксюша, не волнуйся, – успокоил историк. – Я и в классе так сижу. Дети привыкли.
– О-ох! – вздохнула директор. – Мало мне было заморочек, так я еще тебя на работу взяла. Ну, что ты скажешь? Разбойник, рэкетир, контрабандист… Что там еще? И надо же – такие обычные проблемы: хочется респектабельности хотя бы для детей, а сын-балбес не хочет учиться…
– Генетика, – вздохнул историк. – Сыновья такие же, как отец, только он этого ни в какую признавать не хочет. Вечная тема. Флибустьеры, ушкуйники, гайдуки, чайные клипера, веселый Роджер, опиумные войны, ускользающие сокровища… И полная невозможность респектабельной, стабильной, обычной и потому скучной жизни.
– А мне-то что со всем этим делать?
– Он у тебя кто – спонсор? Ну так тяни с него деньги, покупай компьютеры для школы, занавески, ремонт делай…
– Нехорошо как-то. Я деньги тяну, но ведь сын-то программу не тянет… Знаешь, какая у него кличка?
– Знаю, конечно, – Баобаб. Он на нее охотно откликается, между прочим. А что не тянет – так это не твои проблемы. Хочет папаша, чтобы сынуля у нас учился, будем учить. Если не выйдет: что ж – мы предупреждали! Пусть репетиторов по математике наймет, еще что-нибудь. Я с физруком поговорю, чтобы посоветовал пацану какую-нибудь секцию тяжелоатлетическую посерьезнее. А что? Будешь потом гордиться, что в твоей школе олимпийский чемпион учился…
– Тебе бы все хи-ханьки да ха-ханьки…
– Ты заметил, какая она красивая? – спросила Капризка, и глаза ее как-то странно блеснули.
Витек отрицательно помотал головой, подбирая слова. Они сидели на детской площадке возле Мак-Дональдса и по очереди ели чипсы из цветного пакетика. У основания блестящей горки чернела лужа, откуда-то сбоку летели мелкие капли дождя. Несмотря на дождь, двое малышей бодро лазали по лесенкам, а еще один, совсем рядом, отчаянно пытался раскачаться на пружинной уточке.
– Да нет, по-моему, она худая слишком. И бледная очень, – Витек от кого-то слышал, что девчонкам не нравятся красивые сверстницы.
– Нет, она красивая! – угрюмо повторила Капризка. – Она красивая, как чей-то глюк. Таких просто не бывает.
– Но она же есть, – нерешительно возразил Витек.
– Верно, – согласилась Капризка и надолго задумалась.
Малыш на уточке не удержался за металлические рожки и начал заваливаться спиной назад. Витек успел только приподняться, а Капризка уже метнулась вперед, подхватила малыша, стащила его с уточки и передала прямо в руки подбежавшей моложавой бабушки.
– Спасибо тебе огромное! – поблагодарила бабушка. – Такой стал, просто сладу с ним никакого нет! – она сильно тряхнула притихшего малыша.
– На здоровье, – равнодушно ответила Капризка, снова опускаясь на скамейку.
– Быстро ты, – несколько смущенно признал Витек. – Я не успел.
– У меня вообще реакция хорошая, – механически откликнулась Капризка, явно продолжая думать о своем. – Потому и в стрельбе успехи…
– В стрельбе?! – удивился Витек. – Ты – стреляешь?
– Угу. С прошлого года еще. В клубе на Петроградской. Из пневматической винтовки, из мелкашки и из пистолета. Третье место заняла. Со следующего года буду из арбалета стрелять.
– А зачем – стрелять? – спросил Витек, тут же понял глупость своего вопроса и испугался: сейчас Капризка его засмеет. Но Капризка смеяться не стала. И отвечать на вопрос – тоже.
– Придется Маринке рассказать, – сказала она вместо ответа.
– О чем? – не понял Витек. – О том, что стреляешь?
– Да не о том, придурок! – беззлобно окрысилась Капризка. – О девочке этой твоей, Аи…
– Зачем Маринке? Она же растреплет всем!
– Припугнем чем-нибудь. Скажем… ну, скажем, что она колдунья, может порчу напустить, если проболтается, или еще что… Маринка – дура, верит во всякое такое, журналы читает, ужастики смотрит, а потом сама боится и со светом спит… А сказать ей… Смотри сюда: она сама говорила, что у них на Карельском дача есть. Вот бы туда Аи эту и поселить, пока с ней чего-нибудь не прояснится. Маринка согласится, я знаю.
– Что прояснится-то? – снова не понял Витек.
– Ну либо станет ясно, что она психическая, либо вспомнит еще чего-нибудь, либо как-то сама освоится. Или искать ее будут, можно как-нибудь аккуратно в милиции узнать. Вдруг она все-таки откуда-нибудь сбежала?
– А Маринкины родители? Если они, к примеру, на дачу поедут? Отдохнуть там…
– В том-то и фишка! Маринка хвасталась, что папаша ее где-то шикарный коттедж построил с баней, водой и всеми делами. И дача на Карельском им вроде теперь ни к чему. Вроде они ее весной продавать будут. Или Маринке в наследство оставят, или еще что-то… Для нас важно, что никто туда до весны не сунется. Здорово?
– Здорово, – согласился Витек. – Ты с Маринкой сама поговоришь?
Ответить Капризка не успела, потому что к скамейке подошел мальчишка чуть помладше их, в широченных, словно стекающих на щиколотки спортивных штанах и рваных кроссовках.
– Оставьте чипсов маленько, а? – сказал он хрипловатым прокуренным голосом. – Вы себе еще купите…
– Вали отсюда, – с равнодушным презрением Капризка окинула взглядом щуплую и грязную мальчишескую фигурку и запустила руку в шуршащий пакетик.
– Капризка, дай ему! – неожиданно для себя сказал Витек.
Девочка взглянула на Витька с удивлением, но спорить не стала, отдала пакетик оборвышу, который быстро схватил его грязной рукой с обломанными ногтями и убежал в подворотню.
– Не сердись, я тебе еще куплю, – сказал Витек. – Видела, какой он… несчастный…
– Несчастный? – удивление на лице Капризки усилилось, как звук при повороте ручки громкости. Потом к нему прибавилась задумчивость. – А мы с тобой, значит, счастливые? Так? Вот ты, Витек, – счастливый?
– Я? – откровенно растерялся Витек. – Не знаю. Наверное, да…
Отвечая, он взглянул прямо на девочку, и подумал о том, что эта, сидящая сейчас рядом с ним, Капризка не очень похожа на ту Лизу Ветлугину, с которой он дружил до ссоры, полтора года назад. Он очень хорошо помнил глаза маленькой Капризки, потому что часто смотрел в них. По ее же требованию.
– Ты не врешь? Не врешь?! – спрашивала она, как будто все время подозревала в чем-то маленького, и в общем-то весьма честного Витька. – Смотри мне в глаза и говори!
Сейчас ему показалось, что глаза изменили цвет. И губы тоже изменились. И волосы. «Но так же не бывает!» – подумал Витек.
– Ты изменилась, – сказал он.
– Ага. У меня переходный возраст, – усмехнулась Капризка.
– А у меня? – спросил Витек. Видимо, сегодня ему суждено было задавать глупые вопросы. – Я тоже изменился?
– Нет, – улыбнулась Капризка. – Ты не изменился. Ты – такой же. Только подрос немножко. Так и будешь всегда свои задачки решать. А меня из гимназии в этом году выгонят, – неожиданно закончила она.
– Почему выгонят? – испугался Витек, и сам удивился своему испугу. Мало ли кого выгоняют из их гимназии! Вот в прошлом году четверых выгнали из их класса. И с Капризкой он последний год почти не разговаривал. Чего же испугался?
– Я этих задач, что мы сейчас проходим, вообще не понимаю, – грустно призналась Капризка. – Дома сижу, пытаюсь понять, ничего… Не потянуть мне…
– У тебя же сестра старшая, мать… – Витьку никогда не требовалась помощь в освоении программы, но он не сомневался в том, что при необходимости отец объяснил бы ему любой непонятный раздел.
– Ха! Сказал! – невесело рассмеялась Капризка. – Верка куда тупее меня, да и в школе почти не учится. Так, отсиживает… А мама… она бы и рада… Да у нее же образование – библиотечный техникум, она в математике ни бум-бум…
– Давай я буду с тобой заниматься! – быстро предложил Витек. – Я хорошо объясняю, это все пацаны говорят… Или буду за тебя задачки решать. И на контрольных… – Витек вспомнил про Баобаба и его наемного Воробья и поморщился.
– Да это же все поймут, что ты за меня решаешь, – возразила Капризка. – А заниматься… Может, и стоит попробовать… Если выгонят, мать с ума сойдет. Да и я привыкла уже…
– Конечно, попробуем, Капризка, – воодушевился Витек. Насчет объяснить задачку – это он умел и в этом хорошо понимал. Не то, что про девочек и переходный возраст. – Давай прямо сегодня. Ты сходи к Маринке сейчас, спроси про Аи, договорись с ней, а потом приходи ко мне. Придумаем, как все это лучше сделать, заодно и позанимаемся. А я пока Аи пожрать чего-нибудь отнесу. Я тебе говорил, что она сырое мясо есть может?
При упоминании Аи в глазах Капризки заклубился какой-то туман, и цвет их стал вовсе неопределенным.
– Аи просила ей достопримечательности показать, – задумчиво сказала она. – Ты что думаешь?
– Я думаю – Эрмитаж! – твердо сказал Витек. – И Русский Музей. Еще можно этот – Военно-Морской…
– Скучища! – отрезала Капризка. – Пыль и скучища! Она же девчонка, а не старушка-пенсионерка и не мышь в очках. Это они все по музеям шастают и ахают: «Ах, какое произведение! Ах, какая красота!» Смотреть надо там, где жизнь.
– А где это? – снова ничего не понял Витек. Для него наиболее напряженная жизнь протекала в дебрях математических задач и справочников. Но не давать же Аи читать учебники!
– Я подумаю, – снисходительно сообщила Капризка. – Есть некоторые идеи…
В свои пятнадцать лет и три месяца Вера Ветлугина считала себя вполне сформировавшейся личностью. Она любила рэп, рок-группу «Любэ» и чипсы с паприкой. При этом терпеть не могла школу, все супы, за исключением грибного, и младшую сестру Капризку. Впрочем, сама по себе Капризка могла быть даже забавной. Раздражало то, что она училась в гимназии, и мама любила ее значительно больше, чем Веру. Впрочем, и это можно пережить, – говорила себе Вера, отправляясь тусоваться с друзьями и поправляя перед зеркалом слегка размазавшийся макияж.
Именно в этот момент на пороге комнаты возникла младшая сестра.
– Верка, ты сейчас уходишь?
– А что – не видно?
– Дело есть.
– Как-кие у тебя могут быть дела, малявка?! – Вера презрительно наморщила нос, провоцируя сестру на драку. Подраться с Капризкой Вера любила. От этого у нее всегда настроение улучшалось. Особенно если Капризка начинала реветь и маме жаловаться.