– Как вам? – спрашивал он. – Недурное вино? Нравится?
Он был одновременно похож на страстно увлеченного мальчишку и на инквизитора, озабоченного тем, чтобы никого не обделить своей пыткой. Копируя европейский обычай, Август поил вином детей. Когда молодые матери отвлекались, чтобы налущить кукурузы или посоревноваться в украшении салатов, он разбавлял свое вино водой и вливал его детям – вплоть до трехлеток, – осторожно придерживая, если нужно, за подбородок и следя за тем, чтобы они глотали.
– Знаете, что это? – спрашивал он. – Это вино.
Если же ребенок после этого начинал странно себя вести, он говорил:
– Ты чувствуешь опьянение. Ты слишком много выпил. Ты пьян.
Патти, старшая из детей, наблюдала эти сцены с молчаливым ужасом, предоставляя кому-нибудь из младших поднять тревогу: “Дедушка поит детей вином!” Пока матери ругали Августа и разбирали своих чад, а отцы отпускали скабрезные шуточки насчет его пристрастия к ляжкам олених, Патти погружалась в озеро и там бесконечно плескалась на теплой отмели, отключая свой слух от голосов галдящих родственников.
Тут была одна подробность: на кухне каменного дома всегда имелась бутылка-другая сказочного старого бордо из легендарного Августова погреба. Это вино появлялось на сцене стараниями отца Патти и стоило ему невероятной лести. Именно он давал знак – едва заметный кивок – своим братьям и друзьям мужского пола слинять с пикника и двинуться за ним. Несколько минут спустя мужчины возвращались с большими пузатыми бокалами, до краев наполненными восхитительной красной жидкостью. Кроме того, Рэй нес французскую бутылку, в которой оставалось, быть может, на дюйм вина, – для жен и не столь почтенных гостей. Никакие мольбы не заставили бы Августа достать из погреба еще одну бутылку; вместо этого он предлагал “выдержанное “Бедро лани”.
На Рождество всегда повторялось то же самое: бабка с дедом приезжали на “мерседесе” последней модели (Август обновлял машину каждый год-другой) из Нью-Джерси в перенаселенный одноэтажный дом Рэя и Джойс за час до того времени, раньше которого Джойс умоляла их не появляться, и раздавали оскорбительные подарки. В памяти навсегда остался тот год, когда Джойс получила в подарок два потрепанных посудных полотенца. Рэю, как правило, доставался один из больших альбомов по искусству с распродажи в магазине “Барнс-энд-Нобл”, иногда на них сохранялись этикетки “$3,99”. Детей одаривали дешевой пластмассовой дрянью, сделанной в Азии: крохотными неработающими дорожными будильниками, кошельками для мелочи с названием некоего страхового агентства в Нью-Джерси, пугающе грубыми китайскими куклами на палец, наборами палочек для коктейля. Тем временем в альма-матер Августа строилась библиотека его имени.
Так как брат и сестры Патти были возмущены скупердяйством дедушки и себе в утешение выдвигали возмутительные требования к рождественским дарам от родителей (Джойс каждый сочельник до трех часов ночи заворачивала подарки, сверяясь с бесконечно подробными списками), сама Патти пошла другим путем и решила не интересоваться ничем, кроме спорта.
Ее дед когда-то был настоящим атлетом, звездой колледжа на беговой дорожке и футбольном поле. Возможно, она унаследовала свой рост и реакции от него. Рэй тоже играл в футбол, но в его школе в штате Мэн едва набиралась одна команда. Настоящей игрой для него был теннис, единственный вид спорта, который Патти ненавидела, хотя играла хорошо. Она считала, что Бьерн Борг[16] на самом деле слабак. Были исключения (например, футболист Джо Намат), но в целом спортсмены ее не впечатляли. Ее слабостью были популярные мальчики, которые были или настолько старше, или настолько привлекательнее, чем она, что шансов у нее не было. Будучи покладистой по натуре, она ходила на свидания почти со всеми, кто ее звал. Она полагала, что застенчивым и непопулярным мальчикам живется тяжело, и как могла жалела их. Почему-то многие из них занимались борьбой. Ее опыт говорил, что борцы были храбрыми, молчаливыми, увлеченными, хмурыми, вежливыми и не боялись спортсменок. Один из них признался, что в средней школе он и его друзья называли ее Обезьянкой.
Первым сексуальным опытом для семнадцатилетней Патти стала та вечеринка, где ее изнасиловал старшекурсник Итан Пост. Единственным видом спорта, которым увлекался Итан, был гольф, но он был на шесть дюймов выше и на пятьдесят фунтов тяжелее Патти. Как выяснилось, женские мускулы сильно проигрывают мужским. У Патти не было и мысли, что ее насилуют. Когда она начала отбиваться, она отбивалась от всей души, хотя и не слишком успешно и не слишком долго, поскольку впервые в жизни была пьяна. При этом она ощущала невероятную свободу! Возможно, в эту дивную теплую майскую ночь Итан превратно понял поведение Патти в просторном бассейне у Ким Маккласки. Она и в трезвом виде была довольно покладистой, а в бассейне у нее просто голова кружилась от желания нравиться и готовности услужить. Короче, ей было за что себя винить. Ее представления о романтике были словно почерпнуты из сериала “Остров Гиллигана” – “примитивнее некуда”. Что-то среднее между Белоснежкой и Нэнси Дрю[17]. Итан, без сомнения, выглядел надменно, а именно это привлекало ее в то время. Он походил на любовника из девичьего романа, где на обложке красуются парусники. Изнасиловав Патти, он заявил, что сожалеет, что “это” вышло грубее, чем ему бы хотелось, и ему очень жаль.
Лишь на следующее утро, когда действие пинаколады закончилось, Патти, лежа в своей крохотной спальне, которую она в силу своей покладистости делила с младшей сестрой, чтобы у их средней сестры была своя комната, где она могла бы творить и мусорить, – так вот лишь тогда она позволила себе возмутиться. Ее возмутило то, что Итан счел ее ничтожеством, которое можно просто изнасиловать и как ни в чем не бывало отвезти домой. А она не была ничтожеством.
Помимо всего прочего, она, юниор, уже была постоянной рекордсменкой по пасам в школе Хораса Грили! А в следующем году она побьет свой же рекорд. Кроме того, она была членом основного состава сборной штата, в который входили Бруклин и Бронкс. И тем не менее практически незнакомый гольфист почему-то решил, что может ее изнасиловать. И сделал это!
Чтобы не будить младшую сестру, она поплакала под душем. Это был без преувеличения худший час ее жизни. Даже теперь, думая о чувствах жертв несправедливости во всем мире, она вспоминает этот час. Ей вдруг открылись вещи, не приходившие в голову раньше: несправедливость того, что старшая дочь должна делить комнату с младшей только потому, что бывшую комнату Евлалии в подвале завалили до самого потолка древними предвыборными материалами. Несправедливость (только что осознанная), что мать, так увлеченная театральными ролями средней дочери, не пришла ни на один матч с участием Патти. Она была в таком негодовании, что почти решилась с кем-нибудь поговорить. Но нет, она бы не рискнула рассказать тренеру или товарищам по команде, что употребляла спиртное.
История выплыла наружу, как она ни пыталась ее скрыть, благодаря тому что на следующий день тренер Нэйджел заподозрила неладное и после игры подкараулила ее у раздевалки. Она усадила Патти в своем кабинете и потребовала отчета по поводу синяков и унылого вида. Патти унизительно сломалась, с рыданиями рассказав обо всем. К ее полному изумлению, тренер предложила отвезти ее в больницу и уведомить полицию. Патти только что засчитали три подачи из четырех, две пробежки, и она несколько раз отлично показала себя в защите. Было ясно, что случившееся не слишком ей повредило. А тут еще ее родители были политическими друзьями родителей Итана – короче, это было абсолютно невозможное дело. Она понадеялась, что смиренное извинение за пропуск тренировки плюс сочувствие и доброта Нэйджел закроют дело. Но она заблуждалась.
Тренер позвонила Патти домой. Трубку взяла ее запыхавшаяся мать, которая, как всегда, убегала на встречу и не имела ни времени для разговоров, ни моральных сил заявить, что у нее нет времени для разговоров. В бежевую трубку телефона, стоящего в физкультурном кабинете, были произнесены нестираемые слова: “Ваша дочь только что сказала мне, что вчера вечером ее изнасиловал парень по имени Итaн Пост”. Послушав с минутку, тренер вновь заговорила:
– Нет, она только что мне рассказала… Да… Вчера вечером. Да, здесь.
Она передала трубку Патти.
– Патти? Ты в порядке? – спросила мать.
– В порядке.
– Миссис Нэйджел рассказала мне о вчерашнем происшествии.
– Об изнасиловании.
– Боже мой. Вчера вечером?
– Да.
– Я же была дома утром. Почему ты мне не рассказала?
– Не знаю.
– Почему? Почему ты мне ничего не сказала?
– Подумала, что это неважно.
– Но ведь миссис Нэйджел ты рассказала.
– Нет, – ответила Патти. – Она просто оказалась более наблюдательной.
– Я тебя почти не видела утром.
– Я тебя не обвиняю. Просто говорю.
– И ты думаешь, что это действительно… что это могло быть…
– Изнасилование.
– Не могу поверить, – сказала ее мать. – Я сейчас за тобой приеду.
– Тренер Нэйджел хочет, чтобы я поехала в больницу.
– Что-то не так?
– Я же говорю, все нормально.
– Тогда оставайся там и ничего не делай, пока я не приеду.
Патти повесила трубку и сказала тренеру, что сейчас приедет ее мать.
– Мы засадим его в тюрьму надолго, очень надолго, – произнесла тренер.
– Нет, нет, нет, – запротестовала Патти. – Не надо.
– Патти.
– Этого не будет.
– Будет, если ты захочешь.
– Нет, не будет. Мои родители и его – политические партнеры.
– Слушай, – сказала тренер. – Это вообще не имеет отношения к делу. Понимаешь?
Патти была уверена, что тренер ошибается. Доктор Пост был кардиологом, а его жена происходила из богатой семьи. Им принадлежал один из тех домов, куда заглядывали Тедди Кеннеди, Эд Маски и Уолтер Мондейл, оказавшись на мели. На протяжении многих лет Патти постоянно слышала, как ее родители расхваливают “задний двор” Постов – по их словам, он был размером с Центральный парк, но еще живописнее. Возможно, одна из ее сестер – Круглых Отличниц, Вундеркиндов и Творческих Личностей – могла бы доставить Постам неприятности, но представить себе, что им наносит ущерб неуклюжая дылда-хорошистка, было невозможно.
– Я просто больше никогда не буду пить, – сказала она. – И дело с концом.
– Для тебя, но не для других, – возразила тренер. – Посмотри на свои руки. Посмотри, что он с тобой сделал. Он сделает то же с кем-нибудь еще, если его не остановить.
– Это всего лишь синяки и царапины.
Тренер произнесла программную речь о том, как важно стоять грудью за своих – подразумевались все молодые женщины, которые могли оказаться на пути Итана. Из речи выходило, что Патти ради команды должна идти до конца, подтвердить обвинение и позволить тренеру связаться с Нью-Хэмпширской частной школой, где учился Итан, дабы его могли исключить без диплома. Иначе Патти подведет свою команду.
Патти вновь зарыдала, поскольку больше всего на свете боялась подвести команду. Зимой, когда у нее был грипп, она провела на поле почти полматча, после чего упала в обморок на боковой линии и впоследствии лежала под капельницами. Проблема была в том, что накануне она была не со своей баскетбольной командой. Она пошла на вечеринку с подругой из команды по хоккею на траве Амандой. И пока в Патти не влили всю пинаколаду, обильно представленную в баре у Маккласки, подруга не успокоилась. El ron me puso loca. Среди остальных девушек у бассейна спортсменок не было. В общем-то, просто появившись там, Патти предала свою настоящую команду. И понесла за это наказание. Итан изнасиловал не одну из доступных девочек, а Патти, потому что она была чужой, она даже не умела пить.
Она пообещала тренеру, что хорошенько все обдумает.
Увидеть мать в спортзале для Патти было шоком, для той же, очевидно, было шоком там оказаться. Как всегда, на каблуках, она бросала неуверенные взгляды на металлическое оборудование, покрытые плесенью полы и сетчатые авоськи с мячами, всем своим видом напоминая Златовласку, заблудившуюся в темном лесу. Патти подошла к ней и дала себя обнять. Мать была гораздо меньше ростом, и Патти почувствовала себя дедушкиными напольными часами, которые та тщилась поднять и переставить. Она отстранилась и повела мать в маленький кабинет со стеклянными стенами, где должны были состояться намеченные переговоры.
– Здравствуйте, меня зовут Джейн Нэйджел, – представилась тренер.
– Да, мы уже встречались, – ответила мать.
– А, вы правы, мы один раз виделись.
К натужному красноречию Джейн прилагались неестественно прямая осанка и похожая на маску Доброжелательная Улыбка, уместная практически в любой ситуации. Она никогда не повышала тон (даже когда была в ярости, ее голос всего лишь дрожал сильнее, чем обычно, и звучал более напряженно), и Доброжелательная Улыбка могла сиять даже во время грандиозного скандала.
– Не один раз, – поправила она. – Несколько.
– В самом деле?
– Я в этом абсолютно уверена.
– Мне так не кажется.
– Я подожду снаружи, – сказала Патти, закрывая за собой дверь.
Переговоры длились недолго, и вскоре Джойс вышла из кабинета, постукивая каблуками.
– Пойдем, – сказала она.
Тренер, стоя в дверях, многозначительно взглянула на Патти. “Помни о команде!” – говорил ее взгляд.
Автомобиль Джойс остался последним на гостевой парковке. Она вставила ключ, но не повернула его. Патти спросила, что они будут делать теперь.
– Твой отец у себя в офисе, – сказала Джойс. – Мы едем к нему.
Но она не повернула ключ.
– Мне жаль, что так вышло, – сказала Патти.
– Я не понимаю, – вспыхнула мать, – как такая великолепная спортсменка, как ты… В смысле, как Итану, или кто это был, удалось…
– Итану. Это был Итан.
– Как кому-либо – или Итану – удалось… Ты уверена в том, что это был Итан? Как так получилось, что он – если это он… – Она зажала себе рот. – Господи, был бы это кто-нибудь другой. Доктор Пост с женой – такие хорошие друзья… друзья стольких хороших начинаний. И хотя я плохо знаю Итана, но…
– Я его вообще не знаю!
– Тогда как это могло произойти?
– Давай поедем домой.
– Нет. Ты должна мне все рассказать. Я твоя мать.
Услышав собственные слова, Джойс смутилась, как будто осознав, как это странно – напоминать Патти, кто ее мать. Сама Патти была рада, что этот вопрос наконец-то был озвучен. Если Джойс была ее матерью, почему ее не было на первом туре соревнования штатов, где Патти получила тридцать два очка, побив тем самым абсолютный рекорд женских соревнований в школе Хораса Грили? Остальные матери нашли время прийти на эту игру.
Она показала Джойс запястья.
– Вот что произошло, – сказала она. – В смысле, это часть того, что произошло.
Джойс взглянула на синяки, поежилась и отвернулась, словно не желая вторгаться на личную территорию дочери.
– Какой ужас, – сказала она. – Ты права, это ужасно.
– Тренер Нэйджел говорит, что мне надо обратиться к врачу и сообщить полиции и директору школы Итана.
– Да, я слышала, чего хочет твой тренер. Она, кажется, считает, что оптимальным наказанием была бы кастрация. Мне бы хотелось понять, чего хочешь ты.
– Я не знаю.
– Если ты хочешь обратиться в полицию, мы это сделаем, – сказала Джойс. – Просто скажи, что хочешь именно этого.
– Наверное, сначала надо все рассказать папе.
Они двинулись в путь по аллее Соу-Милл. Джойс регулярно отвозила остальных детей на уроки Рисования, Игры на Гитаре, Балета, Японского, Риторики, Сценического Мастерства, Фортепиано, Фехтования и Юриспруденции, но Патти ездила с ней очень редко. Как правило, по будням она возвращалась домой поздним вечером на школьном автобусе. На игры ее подвозили чьи-нибудь родители. Если они с друзьями где-нибудь застревали, она даже не пыталась звонить родителям, а доставала двадцатидолларовую банкноту, которые ей “на всякий случай” выдавала мать, и заказывала такси. Ей никогда не приходило в голову потратить двадцатку на что-нибудь, кроме такси, или направиться после тренировки куда-нибудь, кроме дома, где она в десять или одиннадцать часов снимала фольгу со своей порции ужина и спускалась в подвал, чтобы постирать форму, поесть и посмотреть запись игры. Часто там она и засыпала.