К окошечку кассы стояла небольшая очередь. Пьер назвал свою фамилию.
– У вас паспорт не сдан, – услышал он в ответ, – денег не получите!
– Куда не сдан? – не понял Пьер. – Почему не получу?
– Пройдите в бухгалтерию, – услышал он в ответ.
– Где же вы ходите? – строго спросил бухгалтер. – Неделю, как прилетели, и до сих пор ходите с паспортом! Телефона вашего в справочнике нет, где вас искать?
Выяснилось, что паспорт гражданину СССР нужен только для пересечения границы, а прибыв на место, он должен сдать его от греха подальше, чтобы не было соблазнов смотаться в соседнюю страну, открыть счет в иностранном банке, да и мало ли чего может натворить человек, имеющий паспорт… Главный документ гражданина немедленно перекочевал в сейф бухгалтерии, а взамен Пьеру выдали сомнительного вида бумагу с фотографией, печатью и текстом по-испански, мол, паспорт владельца находится в консульском отделе СССР «на оформлении».
– Идите теперь в кассу. И не забудьте заехать в Посольство – встать на физкультурный учет.
– Какой учет?
– Физкультурный, вам сказано!
Оказывается, согласно неведомому циркуляру, за границей комсомольцев надо было именовать «физкультурниками», а членов КПСС – «членами профсоюза». Соответственно платились и взносы – «физкультурные» или «профсоюзные».
Пьер получил деньги и внимательно рассмотрел зеленые бумажки, которые до этого видел только в кино в руках отрицательных персонажей. Доллары…
– Поехали в посольство, – легонько подтолкнул его шеф, – мне надо взносы профсоюзные платить.
– Вот, – потряс он пятидолларовыми купюрами, – каждый месяц целые джинсы им отвожу!
Пьер подумал, и решил на «физкультурный учет» пока не становиться.
* * *
Довольно быстро начали приходить письма из дома, так как они не пересылались с обычной почтой, а прилетали по понедельникам с рейсом Аэрофлота на адрес советского посольства. Оставалось только заехать и забрать их со стола в коридоре экономической миссии. Писали все: сестры, дядя, тетя, даже родители умудрились переслать письмо из Индии. Кэт прислала только свою фотографию с пририсованной слезой в полщеки – это было в ее стиле.
Сложнее было с Мели – Пьер знал ее адрес в Германии, но как быть с обратным? Он пытался выяснить адрес Дома приемов у Альберта, но тот только пожал плечами. Пришлось заняться этим вопросом вплотную. Выяснилось, что почтовых адресов в классическом понимании в Манагуа не существует. То есть были какие-то кадастровые номера участков под застройку, но никто ими не пользовался. Обычно адрес доставки выглядел так: «Два с половиной квартала вниз от места „где было деревце“. Донья Хуарес». Пьер начал выяснять, что за «деревце». Оказалось, что «деревце» («Arbolito» ) – название универмага. А когда он там был? До землетрясения 1972 года. Что значит «вниз»? Выяснилось, что все направления в Манагуа обозначаются словами: «к морю» – на запад; «к озеру» – на восток; «вверх» – к аэропорту, т. е. на юг; «вниз» – к кладбищу, т. е. на север. Итак, адрес писался следующим образом: «Манагуа. Район Болонья-1. Полтора квартала вниз от площади Испании. Дом приемов INE». Это по-русски. А по-испански – все то же самое, только в обратном порядке. Пьер описал свои первые впечатления от страны (без военных подробностей) приложил пару открыток с вулканами и отправил письмо в Германию.
Другим оперативным и на удивление дешевым видом связи, оказался телефон. Национализированная телефонная компания давно не корректировала цены на международные звонки и, с учетом роста «черного» курса доллара, связь оказалась почти бесплатной. Но был нюанс – звонить с номера Дома приемов на общем собрании обитателей было признано некорректным, т. к. счета приходили на INE, а злоупотреблять гостеприимством не хотелось. Приходилось по ночам (из-за разницы во времени) ездить на переговорный пункт, который находился в центральном здании почты в конце кварталов, разрушенных землетрясением.
* * *
В один из вечеров, когда Егорыч находился в очередном «пикé», Альберт предложил пройтись до переговорного пункта пешком, чтобы проветриться после дня, проведенного в офисе. Переговорив с родней, Пьер стоял на улице, ждал Альберта, курил и трепался «за жизнь» с охранником почты, угостив его «Космосом», привезенным из Ленинграда. Внезапно яркая вспышка осветила окрестности. Охранник и Пьер синхронно повернули головы – над холмом, на котором располагался район Болонья-1, поднимался на фоне ночного неба огненный столб.
– Альбе-е-ерт! – заорал Пьер. Альберт, спотыкаясь, уже бежал от здания почты. Все, стоявшие на улице, уставились на пламя на холме.
– Почти у нашего дома! Там же Егорыч! – сжимая кулаки, простонал Альберт. Пламя на холме стало угасать, но в это время новая вспышка осветила окрестности, а спустя несколько секунд гул взрыва накрыл окрестности. Не сговариваясь, ребята рванули по направлению к дому. Когда они подбегали к Болонье, район уже был оцеплен. «Компаньерос совьетикос!» – заорали Альберт с Пьером на патрулей, размахивая «филькиными грамотами», выданными вместо паспортов. Те расступились – с советскими здесь предпочитали не связываться. Бежать уже не было сил – пошли быстрым шагом. Пьер поднял взгляд – прямо над головой на фоне черного неба светился тонкий ярко-красный луч.
– Альберт, – показал рукой Пьер, – тут что – лазерное оружие применяют?
Шедший рядом Альберт посмотрел вверх, неожиданно схватил Пьера за руку и рывком швырнул его на середину улицы. В тот же момент раскаленный провод упал на то место, где они только что стояли.
«Замыкание – вот провод и расплавился, – понял Пьер, – хорошо, что на голову не прилетело!» По улице бегали испуганные люди с фонарями, что-то кричали друг другу. Охранника возле Дома приемов не было видно, оконные стекла были выбиты. Огромная дыра темнела в стене комнаты Егорыча.
– Альберт! – раздалось вдруг со стороны бассейна. – Альберт, я чуть не погиб!
В полумраке виднелись силуэты Бояна и Мирека, помогающих Егорычу вылезти из бассейна.
– Дмитрий Егорович, – удивился Пьер, – как вы туда попали?
Выяснилось, что опытный шеф, до этого служивший в Ираке, после первого взрыва моментально протрезвел и вспомнил, что вода спасает от взрывной волны. Так что во время второго взрыва он уже сидел в бассейне. Через некоторое время вернулся сбежавший от страха охранник. На проезжей части он подобрал простыню Егорыча. Как она туда попала, так и осталось для всех загадкой.
Спать после пережитых приключений не хотелось. Егорыч, успевший под шумок «принять на грудь», успокоился и пытался заткнуть дыру в стене подушкой. «Чтобы москиты не налетели», – объяснил он.
– А ведь тут рядом преподаватели из Минобразования живут, – вспомнил Альберт, – у них-то как дела?
Решили сходить проведать.
Организованность и спокойствие «доцентов с кандидатами» были просто удивительными. Мужчины убирали битое стекло и штукатурку, женщины – перемывали посуду от пыли и (sic! ) накрывали на стол.
– Привет, соседи! – поздоровался «старший по casa (дому)», пожилой профессор из МГУ. – Проходите, будем чудесное спасение отмечать.
Оказалось, что упавший от взрывной волны тяжелый светильник приземлился точно между двумя детскими кроватками. Детей отвели спать в другую комнату, а мать отпоили валерьянкой.
Рано утром приехал офицер безопасности INE и рассказал, что взрыв произошел на территории медсанчасти расположенного совсем рядом военного городка. Кто-то установил термитный заряд на хранилище кислородных баллонов. После первой вспышки чудом успели эвакуировать персонал и вывести раненых. После этого сдетонировал склад боеприпасов, расположенный рядом в подвале. Кусок бетона из стены этого склада и прилетел в комнату Егорыча.
Надо отдать должное никарагуанцам – электроснабжение восстановили на следующий день, а когда обитатели Дома приемов приехали на обед, в окна были вставлены новые стекла. Егорыча временно отселили в свободную комнату, замуровали дыру от осколка и покрасили стену.
* * *
«Черный» курс доллара дошел до 320, при этом официальный по-прежнему стоял на 28. Из больших магазинов, где государство пыталось регулировать цены, стали исчезать товары. Сеть фотолабораторий «Agfa» не успела откорректировать прайс-лист. Чтобы напечатать фотографии, очередь туда занимали в 4 часа утра… Газета La Prensa, не стесняясь, публиковала цены на черном рынке валюты. Оказывается, в порту Коринто курс уже зашкаливал за 400.
– Существенная разница, – задумчиво почесал ухо Егорыч, – а ты говорил, дружок у тебя в Коринто служит? И тоже переводчик?
Пьер понимал, куда клонит шеф. Это 150 верст в одну сторону по жаре. Дорога разбита танками, блокпосты у каждого населенного пункта – ехать часа четыре.
– Короче, сторговал я тут черных кораллов для жены. – продолжил Егорыч. – Договорились на 100 000 кордоб. Понимаешь математику?
Как тут не понять! На 100 000 при местных ценах можно было кремлевскую елку кораллами увешать. Ясен пень – на продажу шеф товар брал. В Москве комиссионки их с руками отрывали – товар редкий, добыча почти повсеместно запрещена. Навар получался под 1000%. С каждым отбывающим в отпуск Егорыч умудрялся отправить пакетик. «Любимой жене, – объяснял он, – матери моих детей».
До этого Пьер был в Коринто только один раз – ездили с Альбертом принимать оборудование, пришедшее на советском сухогрузе. Портовый городок с одноэтажной центральной улицей, в районе порта – несколько старинных деревянных гостиниц. Потом были долгие посиделки у соскучившихся по новым лицам моряков, обмен сувенирами (ананасы и ром на черный хлеб и селедку пряного посола), а после этого нужно было уже срочно гнать в Манагуа, т. к. езда ночью по местным дорогам была делом небезопасным. Так что где там «меняют» Пьер понятия не имел. Вся надежда была на друга Осипа. По телефону ничего объяснять не стал, сказал только: «Еду к вам в командировку на часок – поможешь?» Похоже, Осип все понял.
Денег пришлось везти неожиданно много – около двух тысяч зеленых.