– Так, может быть, отец еще жив?
– Когда я последний раз обернулся, – опустил голову Эмуро, – его голову уже насадили на пику.
Самурай опустил голову и мрачно уставился в пол.
– Мы, вассалы Сатоми, даже не можем попрощаться с Ёшитакой-сама. Какой позор! Господин, я очень виноват, что сбежал с поля боя, мне нет прощения. Я очень прошу разрешить мне смыть бесчестье и уйти в пустоту.
Вот, блин, нация самоубийц! В какой еще стране придумают столько разнообразных причин к суициду? Дзюнси (самоубийство из верности), фунси (самоубийство в знак протеста), канси (как упрек своему господину за его поведение) и т. д. и т. п. Как что не так, как моральная проблема – сразу животы резать. Взять того же Эмуро. Человек спас сына дайме, был ранен и при этом все равно чувствует вину за то, что не умер на поле боя. Насколько же въелись в кровь японцев эти «гиму» и «гири». Люди на островах живут, окруженные загонами и оградами бесконечных обязательств. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Причем в добровольном порядке. Если гири – аналог взаимного альтруизма (я должен тебе потому, что ты делаешь что-то для меня) – еще туда-сюда, то гиму – бесконечный неоплатный долг, в состоянии которого живет средний японец и по сей день, – мне совсем непонятен. Ты еще только родился, а уже по гроб обязан семье (что понятно), родственникам (почти понятно), сюзерену (ладно, сделаем скидку на сословное общество), императору (ему-то с какой стати?), предкам и нации в целом… По мне, такое моральное мышление направлено в прошлое и носит уж очень односторонний характер. Если общество ставит во главу угла долг перед другими, то пусть это будет лучше долг перед своими детьми, чем перед предками и абстрактным народом и императором. Не это ли является залогом прогресса, в том числе и социального?
– Так. Сэппуку делать не разрешаю. Вашей вины в том, что мой отец с охраной попали в засаду, я не вижу. Вы спасли мне жизнь, я вам за это благодарен. Назначаю вас, Эмуро Ясино, начальником своей охраны и жалую медалью за доблесть.
Вручаю самураю золотую китайскую монету. Тот, шокированный, кланяется до полу.
– Но это еще не все, – я поворачиваюсь к Тотоми: – Какой доход у семьи Эмуро?
– Двадцать коку в год, – без запинки отвечает жена.
– Я удваиваю ваше содержание. Выздоравливайте и займитесь организацией моей охраны. Подберите верных самураев, держите связь с мацукэ замка, чтобы история с засадой не повторилась. Если вы, я совершим сэппуку – значит, Огигаяцу победили. Ибо некому будет отомстить врагам.
Этот аргумент самурай принимает благосклонно, мщение – это японцам близко и понятно. Христианские заповеди из разряда «подставь другую щеку» тут еще долго не приживутся.
Так, одно дело сделано. После обеда ко мне приводят «писателя». Выглядит Мисаки Мураками значительно лучше – опрятное кимоно, выбритая макушка, чистые волосы и правильная самурайская косичка.
– Как вышло, что такого молодого парня назначили замковым мацукэ? – поинтересовался я для начала у рыжего самурая.
– Я сам сирота, из крестьян, – начал свой рассказ «главный шпион», – родители умерли от чумы. Жил я у двоюродной тетки, на птичьих правах. В шесть лет меня усыновил господин Цугара Гэмбан, который был проездом через нашу деревню. Чем-то я ему глянулся, и верховный мацукэ Сатоми не только выкупил меня у семьи тетки за полкоку, но и официально признал своим сыном. С самого раннего возраста Цугару-сан начал меня учить всем премудростям нашей профессии.
Из дальнейшего рассказа «писателя» выяснилась просто эпическая картина шпионской деятельности Сатоми. Разведслужба клана была поставлена на широкую ногу и включала в себя как органы по обеспечению внутренней безопасности, так и обширную агентуру за пределами домена. Цугара Гэмбан не поленился в специальном трактате классифицировать все возможные угрозы для Сатоми. По степени значимости к ним относились: 1) военное вторжения, сабатаж и диверсии со стороны враждебных соседних кланов; 2) предательство союзников, вассалов; 3) восстания крестьян или самураев; 4) внешняя угроза со стороны (христиане, пираты вако…); 5) мятежи и подрывная деятельность буддийского духовенства и насельников монастырей; 6) потеря расположения императорского двора, или сёгуната Асикага.
По первому пункту угроз Цугара Гэмбан, а затем и Мисаки Мураками проделали огромную работу. Были внедрены десятки агентов во все соседние кланы – Ходзе, Имагава, Огигаяцу, Яманоути, Уэсуги, Сатакэ, Датэ и др. Внедрялись агенты, используя легенду прикрытия, именуемую о-нивабан – «садовник». Именно на должности садовника замка, городского парка очень удобно следить за перемещениями войск, закупками оружия, ремонтом укреплений и т. п. Кроме нелегалов, у Сатоми были и полулегальные разведчики. Дайме участвовал капиталами в двух крупных торговых домах – Нийо Джинья и Самуёши Таиша. Те в свою очередь имели в каждом крупном городе соседних провинций официальное представительство. Где, как нетрудно догадаться, трудились агенты Цугары Гэмбана. Связь осуществлялась через тайники и голубиную почту, активно использовались различные коды и тайнопись. Однако внешняя разведслужба не только занималась пассивным сбором информации. Из нанятых ро́нинов[28] было сформировано три штурмовых отряда по двадцать человек в каждом. Их готовили к совершению силовых акций – захвату ворот замков, убийству высокопоставленны чиновников и вражеских генералов. Каждому ронину было обещано наследственное дворянство и поместья в землях Сатоми.
Внутренняя безопасность также базировалась на агентуре. За всеми более-менее значимыми фигурами обеих провинций велась слежка. Шпионы Гэмбана проникли как в свиту Ёшитойо Сатоми, так и в окружение всех крупных военачальников, включая Хиро. В основном это были слуги, повара, конюхи. Под особым контролем состояли злачные места, как-то: игорные дома и Ивовый мир. Под последним подразумевался квартал красных фонарей, состоявших из так называемых «окия». Окия – это не просто чайный домик, где гейша принимает гостей. Это, можно сказать, целое артельное хозяйство со своей общиной (ученицы, пожилые гейши, парикмахеры, массажисты…), активами (дорогие кимоно, драгоценности), пассивами (налоги, обучение), постоянной клиентурой. Вопреки моим представлениям, самыми ценными агентами были вовсе не гейши, в чьи обязанности, как оказалось, вовсе не входил секс с клиентами, а юдзё – проститутки. Именно в их присутствии развязывался язык мужчин и пополнялся архив мацукэ.
Да-да, японский образ жизни подразумевал полный учет и контроль, в том числе и в сфере безопасности. На каждую важную личность было заведено досье, куда заносилась вся существенная информация. Тотальный учет, кстати, помогал искать убийц и воров, выявлять фальшивомонетчиков и мошенников – все эти полицейские функции также вменялись в обязанности мацукэ.
Разумеется, я тут же захотел ознакомиться с этим секретным архивом. Но, уняв зуд любопытства, решил сначала дослушать рассказ Мураками.
По его словам, когда Цугара Гэмбан пропал во время секретной миссии в землях Ямоноути, Ёшитака Сатоми просто назначил Мисаки временным исполняющим обязанности главного мацукэ. Мол, Цугара объявится – он обязательно выкрутится! не тот человек, чтобы дать себя убить, – и все вернется на круги своя. А пока читай донесения агентов, следи за Ёшитойо, Ходзе и Огигаяцу – и вообще, что называется, держи руку на пульсе. И вот уже полгода Мураками тянет лямку начальника местного КГБ. Проблема только в том, что политического веса у «писателя» имелось меньше чем ноль. Если Цугара Гэмбан был сам легендарным шпионом, то Мисаки воспринимался дайме скорее как его сын, чем как специалист по секретным операциям. Глава клана интересовался тайными делами мало, в последние два месяца Ёшитака вообще лишь трижды удостоил мацукэ аудиенции. Последняя встреча была аккурат перед злосчастной охотой. Мисаки зачитал дайме донесение агента Окуня о том, что переправу через реку Эдогава прошел очень странный караван купцов, в составе которого тот узнал нескольких гвардейцев клана Огигаяцу. «Зачем торговцам боевые кони и зачем самураям представляться негоциантами?» – спрашивал Окунь. А за тем, что планируется какая-то диверсия, – сообразил Мисаки и просил главу клана воздержаться от поездок за пределы замка. Ёшитака на этот донесение лишь махнул рукой и сказал, что ни один самурай не опустится до того, чтобы наряжаться купцом.
Были сигналы и в отношении брата дайме, который последние годы стал жить на широкую ногу, держать в своем окружении подозрительных личностей и вообще тяготился своей второй ролью в клане. Наконец, глава тэмбан – «сопровождающих стражей дайме» – погибший Умэда Оки последние полгода начал здорово закладывать за воротник и поверхностно относиться к своим обязанностям по охране Ёшитаки Сатоми. Ночное дежурство в покоях велось спустя рукава, превентивные меры по охране маршрута следования не предпринимались, плановая переподготовка и ротация секьюрити вообще не проводилась. Менять Оки Ёшитака отказался и еще попенял Мураками за то, что тот лезет в личную жизнь верного вассала.
«И чего тут удивительного, – подумал я, переваривая всю эту информацию, – что однажды дайме просто убили? Странно, что Ёшитаку не подвели под монастырь полугодом раньше».
– Мисаки, а ты уверен, что в замке нет шпионов Ходзе или Огигаяцу? – осторожно поинтересовался я.
– В замке нет, – уверенно ответил парень, – а вот в городе есть. Год назад одна мама-сан открыла чайный домик в Ивовом мире. Привезла несколько известных куртизанок. И это в нашу глушь, где один коку за ночь с гейшей высшей категории могут заплатить всего с десяток самураев на всю провинцию. Спрашивается, в чем расчет? Цугара перед отъездом предупредил меня, что, скорее всего, это соглядатай. Мы несколько раз перехватывали голубей с донесениями, но расшифровать их так и не смогли.
– Ладно, завтра с утра жди меня, – решил закругляться я, – в час дракона загляну посмотреть твой драгоценный архив.
Остаток дня прошел достаточно бестолково. У священника была служба в одном из домов в Тибе – я велел не прерывать его и привести ко мне завтра. Хотел поговорить с женой о финансах – не удалось: пришел Кусуриури-сан, начал менять повязку на голове. Заживление шло хорошо, начал расспрашивать его о методах лечения. Названия большинства трав мне ни о чем не говорили, и разговор получился скомканным. Все, что понял, – фармакология тут на уровень выше, чем в Европе, а вот с хирургией – беда. Нет, наложить шину на перелом, зашить рану, даже сделать ампутацию вполне по силам местным врачам. Но вот банальная операция по удалению камней из мочевого пузыря повергла аптекаря в ступор. Или, не дай бог, воспалится аппендикс – ты гарантированный труп. Чума, оспа, холера выкашивают миллионы человек. Сильно тормозят развитие медицины синтоизм и буддизм, которые считают манипуляции с трупами очень скверным делом. Большой урон карме, угроза будущим перерождениям. Впрочем, и в Европе анатомички появятся еще очень нескоро.
Начало темнеть, вернулся в донжон. Зашел на женскую половину. Очень мило, уютно, но суетно. Семенят служанки, суетится вокруг Тотоми, не зная за кем ухаживать – за мной или за орущим сыном. Беру Киётомо на руки, показываю, сложив из пальцев, несколько забавных животных из театра теней. Благо фонарики дают хороший свет и можно на фоне бумажного сёдзи демонстрировать лающую собаку, жабу… В восторге не только Киётомо, но и все присутствующие женщины. Смеются, тут же организовывается ужин. Присутствуют Тотоми, совсем молоденькая зеленоглазая японка – новая наложница Хиро по имени Кёко. Самого генерала нет: объезжает заставы, повышает бдительность. Оно понятно – враги дайме ухлопали, а вассалы даже диверсантов поймать не смогли.
Был бы на моем месте настоящий Ёшихиро – сейчас бы каждый десятый самурай вскрыл себе живот над навозной кучей. И не просто бы сам вскрылся, но и всю его семью, включая младенцев, пустили бы под нож. Солидарное общество, коллективная ответственность. В местных условиях децимация[29] здорово поднимает дух и дисциплину. И кстати, искусственный отбор в действии. Выживают самые умные, целеустремленные, терпеливые… Свои лучшие качества они передадут потомкам. Кто сказал, что евгеника не работает? Слабые умирают, сильные размножаются. А еще не забываем про групповой отбор. Ой, не зря тут вся Япония разделилась на кланы. Свои гены передадут не только умные, но и самые верные, бескорыстные. Именно они, альтруисты – основы любой власти.
Подают теплое сакэ в маленьких бутылочках. Люди ошибочно считают сакэ рисовой водкой или вином. Ни то, ни другое не верно. Сакэ – больше всего похоже на очень крепкое пиво. Не помню кто рассказывал мне, что и в производстве сакэ здорово напоминает пенный напиток. Делают сусло, его смешивают с рисом, водой и дрожжами, дают забродить, еще какие-то манипуляции – и пожалуйста, сакэ готово. Чем плох (или хорош – кому как) теплый алкоголь – тем, что сразу бьет в голову. Наверное, быстро впитывается в кровь. С перовой же бутылочки моментально пьянею, но продолжаю пить. День был тяжелый, одних японских имен штук двадцать пришлось запомнить. Девушки пытаются меня накормить, но коса находит на камень. Ну не могу я эту черную икру… тьфу, сырую рыбу, моллюсков есть, да еще – это ж какая сволочь придумала подавать к столу дайме маринованных медуз?! Пытаюсь встать и сходить к поварам. Кое-кому пора там сделать харакири. Не удается. Ноги заплетаются, валюсь обратно на татами. Хватаю еще бутылку, пью по-русски, прямо из горла. Японки в шоке, закрываются веерами. Не нравится, дворяночки? Сейчас я вам еще спою. Русскую народную.
Желтолицые черти таращатся на меня квадратными глазами. Послушать песню сбежалось ползамка – слуги, самураи охраны… А ну и черт с ними. Допиваю последнюю бутылку. Как там писал Хайям про своих дам?
Пытаюсь перевести стих на японский, но получается трудно. Глаза слипаются, японцы качаются передо мной из стороны в сторону, я еще что-то пытаюсь сказать по-русски, спеть, но язык уже не слушается. Падаю лицом вниз и проваливаюсь в сон.
Глава 6
Где права сила, там бессильно право.
Японская пословица
С утра раскалывается голова. Сушняк – это еще мягко сказано. Что ж я вчера напился как свинья?! А где я, кстати? Оглядываюсь. Выходит, что сегодня я ночевал на женской половине. Под головой специальный валик а-ля подушка, кто-то заботливо раздел и укрыл меня одеялом. А вот и этот кто-то. Раздвигается сёдзи, и в комнату заходит Тотоми. Кланяется. Ставит поднос на татами, задвигает двери. Мы улыбаемся друг другу. Жена подходит ближе, кладет прохладную руку на мой лоб. Вот уж не знаю, что на меня накатывает, но я захватываю ее ладошку и целую. Тотоми краснеет, пытается отнять руку, но я уже левой рукой провожу по бедру, задирая кимоно. Какая гладкая и нежная кожа! Особенно на внутренней поверхности бедра. Девушка начинает порывисто дышать, а для меня это сигнал засунуть правую руку за вырез кимоно. Грудь маленькая, но соски уже затвердели.
– Господин, что вы делаете, – хриплым голосом говорит жена, а сама уже развязывает пояс.
Спустя пять минут лежим, обнявшись, успокаиваем дыхание. Все было замечательно, жена даже в процессе несколько раз громко застонала. Я, честно сказать, слегка напрягся – внутренние стены тут бумажные, окна открыты, вокруг полно людей. Но так получилось даже лучше, я отвлекся, слегка отсрочил финал и доставил Тотоми еще больше удовольствия.
– Что на подносе? – интересуюсь.
Жена одевается и начинает меня кормить. Никакого опохмела – в чайнике традиционный зеленый чай. Эх, хорошо бы раздобыть черный. Должен же он расти в Индии или Китае? В процессе принятия пищи расспрашиваю девушку, выражаясь современным языком, о финансово-экономическом состоянии клана Сатоми. Она настоящий кладезь информации, и это не удивительно – ведь двадцатилетняя Тотоми отвечает за все налоги, расчеты, платежи в двух провинциях! Жена видит мой ошарашенный вид и звонит в колокольчик. Появляются служанки. Короткий приказ – и комната начинает наполняться бухгалтерскими книгами, свитками и даже счетами с костяшками. С поклоном входит лысый казначей. Сабуро Хейко вносит свою лепту в мое просвещение. Картина вырисовывается следующая.