– Я скажу, чтоб выпустили да впустили потом, – вскинулся наследник.
– А и скажи, – склонил лоб Вовур. – И пусть коней седланными держат покуда. Всяко бывает, может, пара десятков воев в нужде пригодятся…
– Ни к чему это, – поморщился я. К демонам летели все мои планы по осторожной разведке. – Тихо уйду и вернусь. Чем меньше людей знает, тем меньше болтать будут.
– Тоже верно, – крякнул князь. – Но впустить и выпустить – пара надежных гридней смогут. Из тех, кто язык за зубами держать приучен.
Мне было все равно. Всеми мыслями, всей душой я был уже в лесу. И так мне хотелось действительно там оказаться, что готов был вытерпеть и парад всей дружины Ростока с фанфарами и полковыми барабанами. Лишь бы быстрее…
Жаль, ругаться не умею. В лесу-то такие слова знать – дело лишнее, а вот горожане такую вязь выплетают, даже завидно. И даже смысл почти всех слов понимаю, но так их умело в косы сплетать – это искусство! Мне недоступное искусство, а то паре бестолочей, лязгавших железом по спящим улицам, я б про ночные пристрастия их близких родственников рассказал бы. Благо, хоть факелы догадались потушить.
Калитка в городских воротах пела несмазанными петлями голосом мартовских котов. Покрытые металлом провожатые радостно выматерили привратную стражу, выпустили нас с соловушкой и наверняка заторопились в караулку – продолжить воспитание личного состава.
Лошадка отдохнула. И привыкла, что бег больше не приносит боли.
Как я и думал, шла она ровной иноходью, и клочья пара рваными лоскутами мигом терялись в клубах пыли за спиной. Дорога серебром изморози на обочинах сверкала в свете Звездного Пути. И, как всякий истинный путь, с каждой секундой все больше приближала к цели моей ночной прогулки.
В половине версты от Дальней Вехи спешился. Соловая лошадка осталась хрустеть молодой травкой на опушке, а я скользнул в чащу. И был счастлив, обняв первую же березу, поздороваться с Лесом. Хотелось отряхнуться от городской пыли, как псы отряхивают воду с шерсти…
Все-таки лук был слегка тяжеловат. И длиннее на четыре пальца, чем сделал бы себе сам. Ушки под тетиву были странной полукруглой формы. Только вырезанная еще в детинце руна на рукояти привычно кольнула в ладонь, стоило привести оружие в смертельно опасное состояние. И ветер – мой легконогий братик – приветливо шевелил податливые ветви печальной березы, пока я натягивал перчатки и вдевал пальцы в боевые кольца.
Мой лес, мой дом был мне рад. Я скользил от ствола к стволу, от куста к кусту, и ветви с молоденькими листиками нежно ласкали щеки. Мелкая сова, прервав бесшумный полет, уселась на сук, чтоб меня поприветствовать. Барсук хрюкнул мне в спину, обидевшись, что перепрыгнул его нору.
Сквозь редкие на опушке деревья я уже видел костры лагеря пришельцев. Казалось, могу пробежать у крайних шатров, и чужаки – такие же горожане, как и принц, – даже не посмотрят в мою сторону…
Посольский бивак был хорошо освещен. Между лесом и рядами палаток горело несколько костров так, что мне сидящих парами возле них людей было отлично видно. А вот для их глаз я в темном лесу на фоне тьмы был совершенно недосягаем.
Из-за огня, из темноты вышел еще один часовой. Расслабленной походкой, чуть придерживая болтающиеся ножны с коротким мечом, он брел от одного костра к другому, лишь на пару секунд задерживаясь возле каждого. Блеснуло несколько улыбок, сторожа задвигались. А потом, практически одновременно, все они встали и пошагали прямо на меня. Никто из них не вытаскивал оружия и не торопился, но по спине у меня пробежала струйка холодного пота. Я не мог понять – чего они задумали.
Наконец, когда до кромки леса им оставалось шагов десять, я не выдержал. Нет, мне и в голову не пришло сорваться с места, словно испуганная лань. Я медленно, дыша размеренно и тихо, отделился от тени толстой березы и переместился на три сажени в сумрак куста черемухи. Сердце билось, как у кролика в силке, но был абсолютно уверен – они пройдут в одном шаге и не смогут меня увидеть…
– А ты хорош, – тихонько кто-то проговорил прямо у меня над ухом. – Клянусь портянками Басры, если бы ты не двигался, я б тебя не нашел…
Я даже дышать перестал. Голос звучал рядом. Очень рядом, но я не чуял запах чужака, не слышал его дыхания, стука его сердца. Я не поверил, что он рядом.
Медленно, так медленно, что даже летняя улитка меня бы обогнала, стал поворачиваться в сторону голоса. И тут почувствовал, как что-то невероятно холодное и ужасающе острое коснулось шеи под левым ухом.
– Медленно встань, малыш, и я уберу нож, – почти доброжелательно приказал чужак.
Что мне оставалось делать? Начал привставать. Краем глаза я уже почти видел его…
И тут в глазах потемнело. Я даже сначала не понял, что меня ударили. Демоны! Как же больно, когда бьют в живот! Передо мной заплясали искорки, и мир вокруг поплыл. Второй удар, теперь уже в челюсть, воспринимался уже как милосердие…
Поперек столба, поддерживающего высокий полог, видимо, командирской палатки, была приделана жердь. К концам этой штуки, за большие пальцы, тонким шнурком – на ощупь, как тетива, – был привязан я. Так привязан, что мог только либо висеть, либо стоять на цыпочках. Челюсть саднила, ныли перетянутые веревками руки, болел отбитый живот.
Блеснув звездами в ночном небе, откинулся полог, и в шатер скользнул мой лесной незнакомец. Я сразу понял – он. Походку привыкшего красться по мягкой коварной перине изо мха и листвы не спутаешь с движениями сугубо городского жителя. А так – ничего необычного. Средний человек, в обычной одежде, с обычным тесаком на бедре. И с моим луком в руках.
Следопыт аккуратно пристроил мое оружие на небольшой походный столик и уселся рядом. Минуту внимательно рассматривал меня, давая возможность разглядеть его. Потом криво усмехнулся и выговорил:
– Ты и правда – хорош. Не хотел бы я повстречаться с твоим старшим братом на узкой тропке…
Настала моя очередь хмыкать. Посвящать незнакомца в страшную тайну, что братьев у меня нет, я не стал.
– Двигался ты отлично, – принявшись тщательно изучать лук, теперь не поднимая глаз, продолжил он. – Но охотник из тебя никакой… Попался, словно глупый заяц…
Я снова промолчал. И чего говорить? Он был прав. Попался я глупо.
– Неплохо, – удовлетворенно кивнул сам себе чужак, откладывая оружие. – Хоть что-то в этом варварском краю не разучились делать хорошо.
Я бы пожал плечами, но стоять на носочках было трудно и неудобно. Икры ног начинало сводить от напряжения, а висеть на вывернутых руках уже просто больно.
– Знаешь, – блеснув глазами, с деланным равнодушием, проговорил человек. – Ты меня удивил. Пока ты не попался, я даже тебя… опасался.
Он лгал. Пока я не попался, этот лесной хищник меня боялся. Потому и бил так, чтоб было больно, а не чтобы лишить возможности сопротивляться. Именно этой его искренности я и испугался. Я не мог понять – что этот страшный человек будет делать со мной дальше.
– Им, – он махнул куда-то себе за плечо и снова скривился, – хочется у тебя кое-что узнать. Они не слишком-то поверили мне, когда рассказал о глупом любопытном мальчишке из селения на краю леса… Просто… мой командир – вообще не слишком доверчив…
Лесовик подушечками пальцев провел по руне ветра на рукоятке оружия. Замер. Провел еще раз и мельком взглянул на меня так, словно только что увидел первый раз.
– М-да, – словно нехотя убрал руку от лука и потер пальцами виски. – Он хочет ответов и намерен их получить… И он не любит, когда ему лгут.
Сердце тревожно сжалось. Лесному народу нечасто доводилось встречаться с лазутчиками врагов. Но мои предки все-таки умели добиваться правдивых ответов. Как именно они этого добивались, я очень хорошо себе представлял.
Чужак легко вскочил и вышел из палатки. Через минуту вернулся в сопровождении двух хмурых воинов. Снова сел на свой стульчик и продолжил:
– Они станут тебя бить…
Неожиданно твердый кулак одного их хмурых пребольно врезался в живот. Я думал – тот удар в лесу – верх боли. Я ошибался.
– И бить…
Второй, зашедший мне за спину, саданул по почкам. От боли, от неожиданности, от полного мочевого пузыря – я почувствовал, как по бедрам потекла теплая жидкость. И это была не кровь.
Только не закричать! Я до хруста сжал зубы. Если бы взглядом можно было убивать, в шатре стало бы на три трупа больше… Ненависть, вспыхнувшая во мне, как ни странно, позволила легче пережить следующие побои.
Следопыт усмехнулся, глядя на мой позор, и почти равнодушно сказал:
– Они позабавятся еще немного. А потом я приглашу сюда командира Сократора. Пока ты станешь правдиво отвечать на его вопросы, бить тебя не станут. Я понятно объяснил?
Первый, скалясь, очередной раз въехал по печени и поднял мою голову за волосы.
– Ты понял? – любезно прошипел сзади второй.
– Вы все сдохнете, – геройски прохрипел я и тут же получил еще. Ярость спасала плохо. Страх и боль вырвали стон из-за разбитых губ.
– Значит, в лесу все-таки сидит старший брат, – засмеялся следопыт. – Продолжайте…
Возле поселка моего отца Крушинка обзавелась омутом. Детьми, когда летняя жара выгоняла нас из окрестных лесов, мы прыгали в него с ветвей склоняющихся к реке деревьев. Пробивали ногами поверхность и вниз до самого дна. И темная лесная вода забивала нос, пряталась в ушах и щекотала веки…
Я вынырнул, натужно вздохнул и разлепил глаза.
– Скоты, не смейте портить мне шатер, – взревел четвертый мой ночной гость.
– Простите, командир, – смиренно склонил голову второй и бросил под ноги опустевшее ведро.
– Он заговорил? – властно вопросил командир вытянувшегося у полога шатра главного моего мучителя.
– Ждем вас, – неопределенно, глядя куда-то над плечом огромного увешанного железом воина, выдохнул тот.
– Обязательно было доводить его… – Сократор кивнул на мои штаны.
– Ругался, – радостно улыбаясь, выпалил первый.
– Кретины! – почти натурально огорчился предводитель. – Вот как теперь я покажу его Мирославу?
Покачав головой, здоровяк подошел ко мне и сложил руки на груди.
– Малыш ты как?
Мне было плохо. Все тело болело. Но пока этот прикидывался добрым, меня не били. Одно это уже примиряло меня с его существованием.
– Как твое имя?
– Арч, – свернувшаяся кровь слепила губы, так что речь вышла не особо внятной.
– Что он сказал, быдло? – рявкнул бугай на второго.
– Кажется, его зовут Арх, командир.
– Что ты делал в лесу, Арх?
– Смотрел на лагерь, – снова признался я.
– Зачем?
– Мне было любопытно.
Лесовик слегка улыбнулся и опустил глаза в пол.
– Почему ты был вооружен?
– В этом лесу не ходят без оружия.
– Чем же так опасен этот лес?
– Хозяева леса не любят чужих.
Я не солгал ни разу. Но Сократор почувствовал недосказанность.
– Ты живешь в этой деревне? Скажи, кто из жителей твои родственники? Кто тебя может узнать?
– Я приехал из Ростока.
Воин повернулся ко мне спиной и обменялся взглядами со следопытом.
– Он не хочет говорить правду, – неожиданно зло выдохнул командир. – Продолжайте.
Любопытный ветерок лишь слабо шевельнул волосы, когда здоровяк вышел.
Следопыт взмахом руки остановил замахнувшихся было палачей.
– Идите отдыхать, – жестко приказал он. – Утром мы снимаем лагерь. И пришлите себе замену.
Истязатели торопливо выскочили на улицу, а следопыт вытащил из сапога мой нож и скользнул ко мне.
– Теперь Сократор меня не поймет. А мне это совсем не нравится. Клянусь Всеблагим, ты мне за это ответишь!
Он поддел застежки моей рубашки на животе и неторопливо повел остро отточенное лезвие к шее. Ветер открывающегося полога шатра заставил трепетать пламя факелов – вошел новый палач. Но чужак и не думал отвлекаться. Нож легко взрезал кожу на моей груди. Черта за чертой – кровь тонкими струйками сбегала мне на штаны.
Наконец, он положил ладонь на мою изрезанную грудь, резко придавил и провернул руку. Чудовищная, неудержимая, словно лавина, волна боли третий раз за ночь вышвырнула мое сознание из покинутого богами мира.
Очнулся от жажды. Купола провощенной ткани надо мной уже не было, и ласковое весеннее солнце вовсю жарило исходящую паром землю. Влажный ветер от леса силился помочь, да только ничего у него не выходило.
Рук я уже не чувствовал. Губы окончательно слиплись, и при малейшей попытке их раздвинуть голову простреливало болью. На груди – сплошная корка запекшейся крови… И пахло от меня так, словно ночь провел в выгребной яме, а не в шатре командира посольской охраны.
От лагеря остались лишь вкопанные жерди – опоры для палаток да черные пятна кострищ. Дружинники седлали лошадей.
– Воды, – собрав остатки сил, зажмурившись от вспышки в глазах, выкрикнул я.
Некоторые проходили совсем рядом, косились на меня, и ни один не потянулся за флягой.
– Воды!
Один из прохожих хмыкнул, подошел и, секунду повозившись с гульфиком, помочился мне на сапоги.
– На тебе водицы, заморыш, – с совершенно счастливой мордой выдохнул он мне в лицо. – Смотри не захлебнись.
Часть охранников уже сидела на лошадях. Слуги складывали мешки с припасами на телеги. Отряд готовился выступать.
На невысокой, необычайно лохматой лошадке подъехал следопыт. Долго смотрел на меня, прикрывшись от солнца. Потом вытащил наполненный жидкостью кожаный мешок из седельной сумки и сунул горлышко мне между губ. В рот полилась слегка подсоленная студеная вода.
– Ты случайно не родственник ростокскому князю? – щурясь, спросил лесовик, убирая бурдюк на место.
– Нет, – дергать головой было больно. Пришлось говорить.
– Жаль.
Коняшка вяло обмахивалась длинным неопрятным хвостом от первых проснувшихся мух и переступала с ноги на ногу. Следопыт выпрямился в седле и, сложив руки на груди, смотрел куда-то вдаль, над головами суетящихся слуг.
– Жа-а-аль, – протянул он еще раз. – Знатный был бы повод…
Воины построились двумя колоннами. Телеги начали выкатываться на дорогу между ними.
– Что-то твой старший брат запаздывает.
– У меня нет братьев.
– Жаль, – резко выдохнул он и подобрал узду. – Ну, тогда – прощай, человечек из леса.
Задорно гикнув, следопыт сорвал лохматого конька с места. По широкой дуге он объехал готовый к маршу отряд и скрылся на опушке леса. Пыль, поднятая его рывком, еще не успела осесть, как подъехал Сократор в сопровождении пары хорошо знакомых мне палачей. Спустя минуту к ним присоединился четвертый – нарядно разодетый мужик на тонконогой, нервной кобылке.
– Это и есть ваш лазутчик? – брезгливо поморщившись, процедил он.
– Да, Мирослав. Лонгнаф поймал его в лесу у самого лагеря. Малец говорит – пришел из Ростока взглянуть на чужеземцев.
– Далековато завело паренька его любопытство, – засмеялся посол.
– Это точно, – искренне поддержал Сократор и нагнулся ко мне. – Ничего не хочешь добавить, малыш? Что-нибудь такое, из-за чего я должен был бы сохранить тебе жизнь…
Мое тело нашли бы через час. Через три часа о моей смерти узнал бы Вовур. К вечеру отряд, прошедший тысячи верст от Модуляр до Ростока, уже хоронили бы на опушке Великого леса. Ибо в противном случае через трое суток мои родичи там же хоронили бы Вовура. Было ли мне что сказать этому большому и сильному человеку? Поверил бы этот, закаленный битвами и путешествиями воин связанному щуплому парнишке в обмоченных штанах?
– Если хочешь встретить завтрашнее утро, ты меня отпустишь, – прохрипел я. И понял – не поверит. Неожиданно сильно захотелось жить.
Я изо всех сил сжал зубы. Чтобы предатель язык не вздумал молить о пощаде.
– Отнесите его в лес, – вяло махнул рукой посол. – Прибейте гвоздями к дереву потолще…