В одном из зданий нашлись подмостки и каменный амфитеатр. На стенных барельефах, сохранивших яркость пестрых красок спустя все эти годы, резвились Старшие и драконы. В этом помещении Тимара впервые услышала то, о чем перешептывались другие хранители. Негромкие голоса, ведущие беседу, звучали то громче, то тише. Интонации были непривычные, и даже значения слов ускользали от ее понимания.
– Татс, – позвала она – больше для того, чтобы услышать звук своего голоса. – Ты слышишь?
Он быстро кивнул и предложил:
– Давай выйдем отсюда.
Она была рада следовать за ним, когда они спешили наружу, навстречу исчезающему дневному свету.
Скоро к ним присоединился кто-то еще из хранителей, и было принято молчаливое единогласное решение: вернуться к реке и заночевать там в заброшенной маленькой хижине. Она была построена из простого речного камня, а слежавшийся в углах ил красноречиво свидетельствовал о том, что домик пережил не одно наводнение. Двери и переплеты окон давно рассыпались в пыль. Ребята развели в старом камине небольшой чадящий костерок из влажного плавника и сгрудились вокруг него поближе к теплу. Только когда подтянулись остальные, стало ясно, что Рапскаль до сих пор так и не объявился. А на улице между тем начиналась гроза.
– Мы должны вернуться за ним, – настаивала Тимара.
И они как раз решили разделиться на поисковые группы по трое, когда он наконец-то появился. Влажные волосы прилипли ко лбу, одежда промокла. Он трясся от холода, но улыбался как полоумный.
– До чего же я люблю этот город! – воскликнул Рапскаль. – Здесь столько всего надо посмотреть и сделать. Это наше место. И оно всегда было нашим! – Он хотел, чтобы все хранители прямо сейчас, ночью, вернулись вместе с ним в Кельсингру и продолжили ее исследовать. Он искренне недоумевал, когда остальные наотрез отказались, но в конце концов угомонился и сел рядом с Тимарой.
Звуки дождя, ветра и несмолкающий гул реки наполняли ночь. С дальних холмов донесся стонущий вой.
– Волки! – прошептал Нортель, и все вздрогнули.
Для них волки были существами из легенд. Эти звуки почти заглушили бормочущие голоса. Почти. Той ночью Тимара плохо спала.
На восходе они покинули Кельсингру. Лил проливной дождь, резкие порывы ветра неслись вниз по реке. Ребята знали, что для того, чтобы вернуться на другой берег, им придется бо́льшую часть дня отчаянно сражаться с непогодой. Тимара могла слышать в отдалении рев голодных драконов. Недовольство Синтары гремело в ее сознании, и по напряженным лицам товарищей она поняла, что и другие хранители чувствовали себя точно так же. Ни в коем случае нельзя было оставаться в Кельсингре дольше. Когда они оттолкнулись от берега, Рапскаль с сожалением обернулся.
– Я вернусь, – сказал он так, словно давал обещание самому городу. – Непременно вернусь, как только представится такая возможность.
Благодаря тому что Хеби могла летать, он сдержал свое слово, но вот Тимара с тех пор больше туда не возвращалась. Любопытство и осторожность боролись в ней каждый раз, когда она начинала думать о новом визите в Кельсингру.
– Полетели, Тимара, я должен показать тебе кое-что.
Слова Рапскаля вернули ее к действительности.
– Я не могу, я должна принести Синтаре мясо.
– Ну пожалуйста! – Рапскаль тряхнул головой, откидывая с глаз густые темные волосы, и умоляюще посмотрел на нее.
– Но я правда не могу. Синтара голодна. – И почему ей так трудно дались эти слова?
– Ну… вообще-то, она должна летать и сама охотиться. Может, твоя драконица станет больше стараться, если ты не покормишь ее денек-другой.
– Рапскаль! Неужели ты оставил бы Хеби голодной?
Наполовину зло, наполовину смущенно он пнул опавшие листья. И признал:
– Нет. Я не смог бы. Но ведь Хеби такая милая, не то что твоя Синтара.
Слышать подобное было неприятно.
– Синтара не такая уж и плохая! – Тимара покривила душой, поскольку считала, что взаимоотношения дракона и его хранителя никого не касаются. – Я не могу полететь с тобой, Рапскаль. Мне надо идти на охоту.
Юноша поднял руки, сдаваясь:
– Ладно. – Он наградил ее улыбкой. – Тогда давай завтра. Может, будет не так дождливо. Мы могли бы отправиться пораньше и провести в городе целый день.
– Рапскаль, ну сколько можно повторять! – Ей так хотелось взмыть в утреннее небо на спине Хеби. Узнать, каково это – летать; понять, как драконы проделывают подобное. – Я не могу надолго покинуть Синтару. Мне надо охотиться для нее каждый день. Пока моя драконица не насытится, я не могу делать ничего другого. Не могу чинить крышу хижины или штопать одежду, совсем ничем не могу заняться. Она изводит меня своими мыслями, я чувствую ее голод. Ты что, не помнишь, как это бывает?
Она изучала его лицо, пока Рапскаль хмурил украшенные тонкой чешуей брови.
– Помню, – кивнул наконец юноша и тяжело вдохнул. – Я помогу тебе с охотой сегодня, – пообещал он.
– И я буду очень тебе признательна, и на сегодня это поможет решить проблему. – Тимара прекрасно понимала, что Татс ушел и вряд ли вернется. – Но завтра Синтара снова будет голодна.
Рапскаль закусил верхнюю губу и призадумался:
– Ясно. Что ж, я помогу тебе охотиться сегодня, чтобы добыть еду для твоего ленивого дракона. А завтра придумаю, как накормить Синтару, без того чтобы ты потратила на это целый день. Тогда ты полетишь со мной в Кельсингру?
– Полечу. И от всей души скажу тебе спасибо!
– О, погоди, ты будешь мне еще более благодарна, когда увидишь, какой сюрприз я там для тебя приготовил! А теперь пошли охотиться?
– Пошли!
Сельден проснулся, дрожа и не понимая, что происходит. Обычно в это время суток ему позволяли спать. Или сейчас не ночь? Сколько вообще времени? Свет фонаря ослепил его. Он медленно поднял руку, чтобы защитить глаза. И спросил:
– Что вам от меня нужно? – Он знал, что ему не ответят, но все равно произнес эти слова, чтобы напомнить себе, что он человек, а не тупое животное.
Но вошедший в шатер заговорил с ним:
– Вставай. Повернись и дай посмотреть на тебя.
В шатре было не совсем темно. Дневной свет проникал внутрь сквозь швы и заплатки, но ослепительные лучи фонаря все равно заставляли его глаза слезиться. Теперь он узнал говорившего. Это был не один из служителей, дававших ему черствый хлеб, затхлую воду и наполовину сгнившие овощи, и не тот, которому нравилось тыкать в него длинной палкой для развлечения зрителей. Это был человек, который считал, что владеет Сельденом. Низкорослый, с большим носом-картошкой, он всегда таскал на плече здоровенный кошель, словно бы не желал надолго расстаться со своими деньгами.
Сельден медленно поднялся. Он не мог стать более голым, чем уже был, но оценивающий взгляд тюремщика заставил его испытать невероятное унижение. И давешние посетители тоже были здесь. Большой Нос повернулся к человеку, одетому на калсидийский манер:
– Вот он, тот, кого ты собираешься купить. Ну что, достаточно на него насмотрелся?
– Уж больно он тощий, – произнес калсидиец с сомнением, как будто пытался сбить цену, но не хотел разозлить продавца. – И вид у него болезненный.
Большой Нос издал лающий смешок:
– Что ж, это все, что у меня есть. Если хочешь купить человека-дракона в лучшем состоянии, то поищи в другом месте – авось где и найдешь.
На мгновение все стихло. Калсидийский купец предпринял еще одну попытку поторговаться:
– Человеку, которого я представляю, понадобятся доказательства, что этот парень именно тот, за кого его выдают. Дай мне что-нибудь, чтобы отправить моему клиенту, и я посоветую ему принять твое предложение.
Большой Нос несколько секунд обдумывал это, а потом угрюмо спросил:
– Что, например?
– Палец руки. Или ноги. – Увидев возмущение на лице собеседника, купец поспешно добавил: – Или хотя бы кусочек пальца. Как знак доброй воли и честных намерений при совершении сделки. Согласись, ты просишь очень высокую цену.
– Да, прошу. И я не стану отрезать от него ничего такого, что не вырастет снова! Хорошенькое дело: я его порежу, а он возьмет да и заболеет и умрет. И потом, откуда мне знать, может, палец – это все, что тебе нужно? Нет уж. Если хочешь кусочек на пробу, то и заплати за него честь по чести.
Сельден слушал их беседу, и, несмотря на то что часть слов ускользала от его понимания, беднягу охватил ужас.
– Вы собираетесь продавать и покупать мои пальцы? Это безумие! Посмотрите на меня! Посмотрите на мое лицо! Я же человек!
Большой Нос зло воззрился на Сельдена. Их взгляды встретились.
– Если немедленно не заткнешься, то станешь окровавленным человеком. Ты слышал, что я сказал? Я не собираюсь отрезать ничего, что не отрастет снова. Так что хватит ныть.
Сельден думал, что уже испытал всю глубину жестокости, на которую способны эти люди. Два года тому назад один из смотрителей сдал его на вечер любопытному клиенту. При воспоминании об этом у Сельдена помутилось в голове, а когда ухмыляющийся помощник Большого Носа вытащил нож с черной рукояткой, несчастный юноша едва не лишился чувств.
– Мне просто необходимо доказательство того, что он и правда тот, за кого ты его выдаешь. – Покупатель продолжал настаивать; он даже скрестил руки на груди. – Хорошо, я заплачу тебе за это десять серебряных монет. Но потом, если мой хозяин останется доволен и захочет купить его, ты вычтешь эту сумму из стоимости товара.
Большой Нос призадумался, пока его помощник чистил ногти кончиком ножа, и наконец изрек:
– Двадцать серебряных монет. На меньшее я не согласен.
Калсидиец пожевал нижнюю губу:
– За кусок кожи, покрытой чешуей, размером с мою ладонь.
– Остановитесь! – закричал Сельден, срываясь на визг. – Вы не можете этого сделать! Это немыслимо!
– Размером с два моих пальца, – предложил Большой Нос. – И деньги вперед.
– Договорились, – быстро сказал покупатель.
Большой Нос сплюнул в солому и протянул руку. Монеты одна за другой упали в его ладонь.
Сельден забился в угол – так далеко, как позволяли его цепи.
– Я буду сопротивляться! – закричал он. – Я не собираюсь безропотно позволить вам резать себя!
– Как пожелаешь, – ответил Большой Нос. Он открыл свой кошель и бросил туда монеты. – Дай-ка мне нож, Ривер. И вот что: вы двое, садитесь на него, будете держать, пока я срежу кусок с его плеча.
Четырнадцатый день месяца Надежды, седьмой год Вольного союза торговцев
От Кима, смотрителя голубятни в Кассарике, – торговцу Финбоку в Удачный
Отправлено в двух почтовых футлярах: нижний запечатан зеленым воском, а верхний – синим. Если одна из печатей отсутствует или повреждена, уведомите меня немедленно!
Приветствую тебя, торговец Финбок!
Как ты и просил, я продолжаю просматривать все почтовые отправления из моей голубятни. Полагаю, что, прекрасно понимая, с какими опасностями для меня сие сопряжено, ты должен проявить большую щедрость при вознаграждении моих усилий. Мои наблюдения оказались немного обескураживающими и сбивающими с толку, но мы оба знаем, что где тайна, там и прибыль. Хотя до сих пор, к сожалению, нет никаких прямых упоминаний о жене твоего сына, равно как и об успехе или неудаче экспедиции, отправившейся на баркасе «Смоляной», я думаю, что сведения, которые я сообщил, могут иметь определенную ценность, хотя мы пока и не в состоянии определить, в чем именно она состоит. Позволь также напомнить, что, по условиям нашего соглашения, ты платишь мне не только за собранные сведения, но и за риск, которому я подвергаюсь.
Проще говоря, если это сообщение вдруг попадет в чужие руки, то меня сочтут шпионом и я лишусь должности смотрителя голубятни. Понятно, что, когда это случится, неизбежно возникнет вопрос, на кого же я работаю. Уверен, обещание сохранить твое имя в тайне, несмотря ни на что, заслуживает определенного вознаграждения. И впредь, пожалуйста, хорошенько подумай, прежде чем снова упрекать меня за слишком скудные сведения. При всем желании невозможно изловить рыбу в пустой реке.
Очень советую тебе поговорить с одним продавцом птиц в Удачном. Зовут его Шируп, он живет в квартале мясников. Шируп может организовать для меня партию птиц, которые будут возвращаться к нему, а не в клетки гильдии Голубиной почты, что обеспечит полнейшую конфиденциальность нашего общения. Он будет передавать тебе мои послания. Это обойдется недешево, но, полагаю, дело того стоит, и такой шанс упускать нельзя.
Передавай мой привет и наилучшие пожелания твоей Силии. Уверен, что комфорт и благополучие супруги чрезвычайно важны для столь почтенного и богатого торговца, как ты.
Ким
Глава 4. Кельсингра
Элис в одиночестве шла по пустынным улицам древнего города. Платье из мерцающей, медного цвета ткани, созданной Старшими, защищало ее тело. Изношенные башмаки и полинявший от долгой носки плащ, полы которого постоянно расходились, смотрелись в сочетании с ним странно. Непокрытая голова молодой женщины склонилась навстречу ветру, уложенные на голове косы растрепались. Элис прищурилась, поскольку из-за яростного порыва ледяного ветра глаза слезились, и упрямо продолжила свой путь, сжимая в онемевших от холода руках небольшой рулон выгоревшей ткани. Дверной проем ближайшего дома зиял пустотой, деревянные ставни на окнах давно сгнили.
Войдя внутрь, она вздохнула, дрожа от облегчения. Тут тоже было холодно, но, по крайней мере, можно укрыться от ветра. Платье Старших, подарок капитана Лефтрина, сохраняло тепло ее тела, однако не могло согреть голову и шею, не говоря уже о кистях рук и ступнях. Шепот, заполнявший воздух и привлекавший ее внимание, затих. Элис обхватила себя руками, согревая пальцы под мышками, и внимательно оглядела заброшенное жилище. Смотреть здесь было особенно не на что. На плиточном полу виднелись контуры деревянной мебели, давным-давно рассыпавшейся в щепки. Она провела ногой по полу. Плитки под слоем пыли были насыщенного темно-красного цвета.
Квадратная дыра в потолке и груда древних обломков на полу под ней напоминали о лестнице, превратившейся в пыль. Потолок сам по себе мог рассказать о многом. Вырезанные из камня балки поддерживали кладку. До того как оказаться в Кельсингре, Элис не видела ничего подобного, но, похоже, здесь даже самые маленькие дома строились исключительно из камня.
Камин в углу комнаты хорошо сохранился. Он вдавался в стену и был выложен изразцами. Элис подолом плаща протерла гладко облицованную каминную полку и ахнула от восторга. То, что она посчитала грязными пятнами на красной плитке, на самом деле оказалось черной гравировкой. Осмотрев свою находку, исследовательница поняла, что все рисунки были посвящены одной теме – приготовлению пищи. Здесь были жирная рыба на блюде, а рядом миска, наполненная круглыми корнеплодами с ботвой. На другой плитке она увидела дымящийся котел, а на третьей – поросенка, жарящегося на вертеле.
– Что ж, похоже, Старшим нравилась та же пища, что и нам.
Она говорила тихо, как будто боялась разбудить кого-то. Это странное чувство не оставляло молодую женщину с тех пор, как драконица Рапскаля впервые принесла ее сюда, чтобы осмотреть разрушенный город. Кельсингра выглядела пустынной, заброшенной и мертвой. И все же Элис никак не могла отделаться от ощущения, что за любым поворотом может наткнуться на местных жителей, занятых повседневными делами. В самых больших зданиях, построенных из черного камня с серебряными прожилками, она совершенно точно слышала шепот, а один раз даже пение. Но все ее поиски и призывы ни к чему не привели; повсюду обнаруживались лишь пустые комнаты, остатки мебели и другие предметы, обратившиеся в прах. Ее крики не переполошили белок, не распугали голубей. Здесь, похоже, вообще не водилась никакая живность – ни мыши, ни муравьи, – а редкие растения, попадавшиеся ей, были чахлыми. Иногда Элис казалось, что она первая живая душа, что посещает это место за долгие годы.