Всех волновала судьба Ася – главного из кышей Маленькой Тени. Его очень любили, хоть он был малообщительным, застенчивым и очень старым. Трудолюбивый Ась снабжал своих собратьев вязаными носками и жилетками. Именно он три года назад связал Сяпе большую панаму, с которой тот не расставался ни на минуту. Ась был самым старшим и самым мудрым на холме, он знал всё про всё. Кыши ждали Ася со дня на день и ежедневно осматривали северные склоны холма, болото и лощину, где ещё лежал снег.
Ась вытаял последним. На болоте вместе со сладкой клюквой. Всю зиму он спал крепким сном в кустиках дурман-травы и багульника. Солнце не спешило растапливать льдинку, приютившую старика. Но когда срок пришёл – лёд растаял. Ась чуть было не захлебнулся талой водой, его едва не вынесло половодьем на камни, но молодчина Ась уцелел. Он подсох, отдышался и добрался до своего домика у родника. Дом пережил уже пятую зиму и преданно ждал Ася.
Глава шестая
Почему дерутся феномены?
Другу надо верить всегда и сразу.
Близнецы Слюня и Хлюпа. С Законом не поспоришь.
Про кышесинкразию и передник с карманами
– Не ходи туда, – посоветовал Хнусь, – ты же знаешь, там живут близнецы Хлюпа и Слюня.
– Пусть, – сердито отозвался Тука. – Пойду, и точка. Я всегда иду, куда иду.
– Как хочешь, но лучше не надо, – нахмурился Хнусь.
– Нет, не уговаривай, – упорствовал Тука. – Мои лапы сами топают в сторону этого домика. Мне так хочется побывать у этих спорщиков в гостях, аж пятки чешутся.
– Ну тебя! – устало сдался Хнусь. – Давай! Иди туда, куда идут твои лапы. Только знай, что, увидев немытых Слюню и Хлюпу, ты захочешь убежать прочь. Но ночь уже близко, и тебе придётся остаться у них до утра. А ни один нормальный кыш не может выносить их ссор так долго. Все обходят дом близнецов стороной. Даже шалый Бяка не ходит к ним в гости.
– Я никого не боюсь, – неуверенно ответил Тука и опасливо огляделся. Упоминание Бяки насторожило его. Разум говорил: «Стой, не ходи!» А неуёмное любопытство нашёптывало: «Иди, иди…»
Так или иначе, но доводы осторожного Хнуся подействовали – решительность Туки постепенно стала слабеть, а вскоре и совсем улетучилась. Хватило бы полсловечка, чтобы заставить его повернуть назад. Но Хнусь, видно, отчаялся и молчал. Тука оглянулся: рядом никого, Хнусь пропал. Только кончики кустов чуть шевелились, потревоженные вечерним суетливым ветерком.
Другу надо верить всегда и сразу. Иначе может наступить минута, когда некому будет уберечь тебя от беды. Тука поёжился, почесал лапой хвост и нерешительно двинулся вперёд, туда, где виднелся маленький дом и безобидно светилось круглое оконце.
Плакучая ива уже проснулась от зимнего сна. Её почки вздулись, напряглись, готовые вот-вот вспыхнуть тысячами золотистых огней. В основании этого удивительного дерева, в его напряжённых корнях и была сложена кривенькая хижинка Слюни и Хлюпы.
Тука приблизился к дому братьев, чуть не увязнув в глинистой жиже. Подобравшись к дверце, за которой кто-то надрывно вопил, Тука трижды ударил в дверь колотушкой, подвешенной к дверной притолоке. Рыдания и вопли смолкли. За дверью послышалась возня. Потом сердитый голос грубо осведомился:
– Кто там?
– Это я, Тука, – неуверенно ответил кыш.
– Нечего всяким Тукам ходить в гости, куда их никто не звал, – грубо ответили из-за двери.
– Почему? – удивился тот.
– Таков Закон, – важно ответили из домика.
– Разве есть такой Закон?
За дверью довольно долго размышляли, сопя и хлюпаяносом. Потом дверь открылась. Перед Тукой предстал сердитый лохматый кыш, укутанный в тёплый оранжевый шарф. Он грозно топнул задней лапой:
– Ты глупый кыш, который не знает про Закон! Ты гадкий нахальный кыш, который ходит в гости без приглашения! Ты кислый, как незрелый кизил, и вонючий, как старый носок, ты…
– А ты негостеприимный хозяин, – прервал его Тука, – и больше ничего.
– Неправда. Я не ничего, я гораздо больше, я – кыш Хлюпа! – Кыш снова сердито топнул лапой.
– Тогда пригласи меня войти в дом и погреться у очага, как принято в нашем племени. Ведь мы, кыши, очень гостеприимные и добрые существа.
– Кто это сказал? Это сказал Закон? – заинтересовался хозяин.
– Это сказал я. Но думаю, Закон не был бы против, – улыбнулся Тука.
– Хотелось бы верить, – поморщился Хлюпа, но всё же впустил гостя в дом.
Гость огляделся. В хижинке, сложенной кое-как (что всегда считалось у кышей дурным тоном), царил страшный беспорядок. Тука пожалел, что не послушался Хнуся. Он попал в дом к неряхам. Скорее всего, об этом на холме знали все, кроме него. Неспроста Бяка обходил этот дом стороной. Кыши были аккуратными и чистоплотными существами, они не выносили разгильдяйства в работе. От давно не мытой посуды или плохо стиранных носков у них начиналась чесотка. Однако братцы Слюня с Хлюпой были исключением. С трудом преодолевая брезгливость, Тука попытался завязать разговор:
– Хлюпа, я знаю, что у вас с братом один дом на двоих. Но где же Слюня?
– Да кто он такой, этот Слюня? – поджал губы Хлюпа. – Знать не знаю никакого Слюни!
– Как это «кто такой»? Слюня – твой брат, такой же пачкуля, как ты. Да в придачу ещё и соня, если до сих пор валяется в постели.
– Что-что? Кто это соня? – ревниво заступился за брата Хлюпа. За стеной кто-то завозился и всхлипнул. – Не смей дразнить моего Слюню! И вот что я тебе скажу, вредный незваный гость: ты вонючий…
– Знаю-знаю, – перебил его Тука, – я вонючий, грязный носок. У тебя, Хлюпа, совсем не развито воображение, толком не можешь отвести душу. Ты за время спячки перезабыл все кышьи традиции. Забыл, что на Празднике Розового Кыша на Поле Брани любой из нас может без устали в течение получаса ласкать слух присутствующих утончёнными, выразительными, адресованными кому угодно рифмованными ругательствами? Ну например, рассердившись на брата, ты читаешь ему такие стихи:
– Понимаешь, – продолжал рассуждать Тука, – когда к кому-то испытываешь плохие чувства, надо непременно выплеснуть их, но только в стихах – такова наша традиция. Тогда низменная злость проходит и приходит благопристойное раздумье: следует ли ссориться из-за ерунды? Давай попробуй отругай меня как следует, но только складно.
Идея высказаться в адрес Туки очень понравилась Хлюпе. Он покрепче упёрся задними лапами в пол, втянул голову в плечи, сдвинул брови, открыл было рот… но поэтический слог к нему не пришёл.
– Ну нет! Я так не могу! – смутился Хлюпа. – Я же тебя в этом году всего второй раз вижу. За что тебя ругать? У меня ещё к тебе не накопилось злости.
– Во-о-от! – торжествующе заключил Тука. – Сначала нужно что-то узнать друг про друга, чайку вместе попить… У тебя чай есть?
– Да. Из молодой крапивы. И ещё найдётся немного желудёвых пряников, – примирительно пробурчал Хлюпа. – Слюню звать будем?
– А как же. Это ведь он подвывает за стенкой?
Хлюпа кивнул:
– Мы поссорились. Он мне проиграл в «шишки-камешки» и, стало быть, должен был идти мыть посуду. А он сказал, что не станет, потому что у него важное дело: он идёт качаться на качелях. Но это враньё! Его на качелях укачивает и тошнит. Значит, этот предатель просто-напросто собирался сбежать от грязной посуды!
– Подходяще! – обрадовался Тука. – Определённо ты на Слюню очень сердит. Из тебя злость так и сочится! Прочитай Слюне ругательные стихи, обида пройдёт, и вы помиритесь. Благодаря такой замечательной традиции кыши надолго не ссорятся.
– Ну, братуха, держись! – прошипел Хлюпа. И начал:
Хлюпа всхлипнул и замолк. И тут раздалось из-за стенки:
Услышав такое, Тука всерьёз испугался, как бы братья вконец не разодрались. Но Хлюпа, ударив кулаком по столу, лишь рассмеялся:
– Какой высокий слог! Молодец, Слюня! Поэт! – И, гордо поправив шарф, решительно отправился к брату.
Вернулись они вместе. Обнявшись.
Чай быстро организовался сам собой. Все расселись за столом. Кыши бросили жребий: Хлюпе досталась оранжевая чашка, Слюне – жёлтая, а Туке – белая с зелёным ободком.
– Хоть ты и гость, но я сейчас отниму у тебя белую чашку, – ни с того ни с сего сказал Хлюпа Туке.
– Почему? – удивился тот.
– Потому что я сильнее! – гордо выпятил живот Хлюпа.
– Да я тебе её и так отдам. Что, разонравился оранжевый цвет? Бывает. Я слышал, есть такая болезнь – кышья идиосинкразия. Это когда кышу кто-то или что-то очень не нравится. Говорят: «У меня на что-то там идиосинкразия». Ничего не поделаешь: болезнь. Главное, вовремя распознать, что тебе не нравится, тогда…
– Тогда можно забрать и поделить все Хлюпкины оранжевые жилетки и носки! – с энтузиазмом закончил Слюня.
– Нет-нет, я совсем не это хотел сказать, – возразил Тука. – Я хотел сказать, что тогда станет ясно, что ты любишь.
– Я люблю передники с карманами, – пробурчал Хлюпа, – про них рассказывал Ась.
– А что такое «передник»? – заинтересовался Тука.
– Глупый вопрос! Ты бы лучше спросил, что такое «карманы». Это гораздо интереснее.
– Что же это?
– Это то, куда можно складывать всё, что захочешь.
– И?..
– И носить с собой.
– Носить с собой? – засомневался Слюня. – Допустим, у меня есть енот. Ну зачем мне его класть в карман и носить с собой, если он может возить меня на спине?
– Енот большой и как пример не годится. Я говорю про разные там малюсенькие разности, – не сдавался Хлюпа. – Ма-а-алюсенькие такие, но которых очень много. Положил всё это в карманы и пошёл, а?
– Ужас! – передёрнуло от негодования Слюню. – Положил «много» в карманы и пошёл! Далеко ты с этим «много» уйдёшь? Да и зачем с собой таскать столько-то? Ты это «много» положи в большую супницу и крышкой накрой. А если не поместится, то в чайник. И никто не тронет это «много», потому что не найдёт. А не найдёт, потому что не догадается, что ОНО в чайнике.
Хлюпа сдвинул брови и сжал кулаки:
– Всё, Слюнька, всё! Сейчас я тебя точно отлуплю!
У Слюни задрожал подбородок, но он промолчал.
– Слова нельзя сказать этому Слюне, всё ему не так, – пожаловался Хлюпа. Потом он обернулся к брату и долго сверлил его гневным взглядом. – За твою вредность, Слюня, я тебе непременно наподдам. Да так, что ты улетишь вверх и размажешься по потолку! – Вдруг Хлюпина мордочка скуксилась, и он схватился за живот. – Ой! Ой! У меня на Слюньку уже начинается кышесинкразия.
Слюня стал раздуваться от злости. Его уши покраснели. Он угрожающе набычился, но в это время Тука тронул его за лапу:
– Слюня, дружище, передай, пожалуйста, чайник. Чай у вас замечательный. Выпью-ка я ещё чашечку.
Все опять расселись. Пять минут пили чай молча. Тука первым подал голос:
– Слюня, конечно, слабее тебя, Хлюпа. Но не легче. Если ты размажешь его по потолку, он когда-нибудь непременно отклеится и упадёт прямо тебе на голову. Так что лучше оставь эту затею.
Опять воцарилось молчание. Когда оно стало нестерпимым, Тука сказал:
– Кыши, вот вы знаете, что такое «близнецы»? – (Слюня и Хлюпа переглянулись.) – Это такое удивительное явление природы. Феномен. Два кыша вылупляются из одного яйца. Яйцо – чудо, а два кыша в одном яйце – это два чуда сразу. А потом эти феномены дерутся друг с другом, не моют посуду и не стирают носки. Обидно, кыши. Ну да ладно, за окном уже темно. Давайте спать ложиться. Чья эта оранжевая кроватка? Твоя, Хлюпа? Я, пожалуй, на неё и лягу. Тебе ведь разонравился оранжевый цвет, так чего зря мучиться? А мне всё равно… вымою уши – и на боковую.
Глава седьмая
Птичка Сяпа
Кто сглазил Сяпу?
Что Сяпа за птица?
Ась умный, он разберётся
Как мы уже говорили, самым красивым деревом на холме был одинокорастущий Дуб. Он и Тука были давними друзьями. Дуб укрывал малыша от непогоды, подкармливал желудями и терпеливо выслушивал лесные новости. Тука ставил вокруг Дуба обереги от молний и ласково называл его «Моё Дерево».
Однажды ранним апрельским утром Туку разбудил громкий гомон синичек, галок и грачей. «Эй, лежебоки, просыпайтесь! Выбирайтесь из нор, порадуйтесь теплу, погрейтесь на солнышке!» – кричали птицы. Тука сытно позавтракал болтушкой из первоцветов, надел жилетку, шарф и вышел на улицу.
– Привет, Моё Дерево! – крикнул он Дубу.
Дуб в ответ помахал кышу крепкими ветками. Тука огляделся. Мимо пролетело жёлтое облачко ольховой пыльцы. Мелькнула и пропала бабочка-крапивница. Глубоко вдохнув горьковатый запах набухших дубовых почек, кыш потянулся. «Ах, весна, сколько у тебя припрятано сюрпризов! Каждый день что-то новенькое. То склон зазолотится мать-и-мачехой, то меж камней распустятся разноцветные крокусы. А сегодня вот роща забелела ветреницами, будто снег выпал, – красота!» – подумалось кышу. Сегодня у Туки было прекрасное настроение. Ну как не разделить его с друзьями!
Дверь Туке открыл друг Сяпы Бибо. Он был бледен и немногословен:
– Сяпа заболел.
– Шутишь? – рассмеялся Тука. – Чтобы кыш, да заболел! – Но, заметив суровость в глазах соседа, прикусил себе язык. – Что с ним, Бибо?
– Не знаю, – ответил тот, – сидит и молчит. Только кукукает. Ку-ку да ку-ку.
– Страшное дело! – всерьёз испугался Тука. – Может, его кто-то сглазил? Вот, скажем, недавно Сяпа усыновил одинокого Сурка. Тот теперь ходит за Сяпой хвостиком, глаз с него не сводит.
– Что ты, Сурок добрый, а сглазить может только злой. Скорее всего, Сяпа объелся. Он ведь любит поесть. Может, сбегать к старому Асю? Пусть выкопает Книгу Мудрости, дело-то серьёзное. В книге есть про всё, даже про то, как лечить Сяпин живот, – сказал Бибо и тихо вздохнул.
– Послушай, – прошептал Тука, – а вдруг Сяпу куснул ядовитый паук или клещ? Сяпа часто играет с разными насекомыми. И любит поспать на солнечной лужайке у большого муравейника. Какой-нибудь бродячий муравей запросто мог заползти в его ухо и заблудиться там… внутри.
– Вряд ли. Тогда бы Сяпе нездоровилось уже вечером. А вечером с ним было всё в порядке. Мы допоздна играли в «шишки-камешки», смеялись, ели желудёвые лепёшки. Сяпа съел пять, я – три. Хнусь зашёл – тоже угостился. Очень вкусные были лепёшки. А после чая мы разбежались по хижинкам спать.
– А корни наперстянки не грызли?
– И ядовитые корешки не грызли, и в холодном ручье не купались, и ворон не дразнили. А Сяпа всё равно заболел. И вдобавок я так глупо пошутил сегодня… – Бибо виновато потупился.
– А ну выйдем! – Тука подтолкнул приятеля к выходу. И уже на крыльце, плотно прикрыв за собой дверь, потребовал: – Рассказывай, Бибо, рассказывай!
– Значит, так: проснулся я рано, умылся, сделал зарядку, позавтракал и побежал сюда, на этот берег Шалуна, разбудить Сяпу-лежебоку. Вошёл в дом и сразу понял: что-то с Сяпой не так. Обычно на рассвете его даже вороний ор не разбудит – у Сяпы утром самый сладкий сон. А сегодня наоборот. Прихожу, а он бегает по своей кухне, лапами машет и кукукает. Присядет, на минутку задумается… и опять давай бегать. Я тут возьми и ляпни: «Ты что, Сяпа, птичка?» А он мне: «Как ты догадался?» Я решил – шутит кыш! Говорю, смеясь: «Если ты птичка, то я бабочка. Значит, ты с завтраком, а я в дураках». Он как это услышал, так вздрогнул и затих. Вот так с тех пор и сидит.
Тука оглянулся. Сяпа действительно сидел у окна и задумчиво смотрел в небо.
– Что будем делать? – спросил Тука. – Может, умоем его родниковой водичкой, выльем её под ореховый куст и скажем: «Брошу под орехов куст, чтоб у Сяпы не болело, чтоб у Сяпы не щемило»?
– Это, конечно, не помешает. Но сначала надо докопаться до причины, почему он кукукает. Только как? Со мной он разговаривать не станет – обиделся. – Бибо почесал макушку. – Давай я совру, что иду за шишками для очага или к Асю за носками, а ты без меня попробуешь его выспросить, не болит ли у него живот.
Тука кивнул:
– Давай.
Кыши вернулись в дом. Там Бибо взял корзину для шишек и, от волнения всё перепутав, ласково сказал Сяпе:
– Сяпонька, я скоро вернусь. У тебя тут носки для очага кончились, так я к Асю за шишками схожу. – И ушёл.
Тука медленно обогнул кухню, поправил на столе скатерть, передвинул с места на место чашки. Приблизившись к Сяпе, он дружески похлопал его по плечу: