Меня это ничуть не удивило. Я давно потерял счет клиентам, которые обращались ко мне с подобной просьбой. Правда, о такой сумме речь шла впервые, но я сомневался, что это был последний случай, когда клиент просит у меня в долг.
– Этого я сделать не могу, Лайза. Во-первых, у меня нет таких денег, во-вторых, по закону адвокат не имеет права вносить залог за собственного клиента. Так что здесь я вам помочь не могу. Что вам нужно сделать, так это привыкнуть к мысли, что вы останетесь в заключении, по крайней мере на время процесса. Залог установлен в размере двух миллионов, это означает, что вам потребуется минимум двести тысяч, чтобы внести аванс. Это очень большая сумма, Лайза, и даже если бы она у вас была, я бы потребовал половину в уплату услуг защиты. Так что в любом случае вы пока останетесь в тюрьме.
Я улыбнулся, но она не видела ничего забавного в том, что я ей сказал.
– А если вы вносите такой аванс, вам его возвращают после суда? – поинтересовалась она.
– Нет, деньги отходят поручителю в оплату риска, поскольку, если вы сбежите, именно с него потребуют все два миллиона.
Лайза взорвалась.
– Я не собираюсь сбегать! – закричала она. – Я намерена оставаться здесь и бороться. Просто я хочу быть со своим сыном. Ему нужна мать.
– Лайза, я не имел в виду лично вас. Я просто хотел объяснить, как действует система залога и поручительства. В любом случае судебный пристав, который стоит в дверях, и так уже проявил большое терпение. Вы должны идти с ним, а мне необходимо вернуться к работе над вашей защитой. Поговорим завтра.
Я кивнул приставу, и он подошел, чтобы увести Лайзу в охраняемый бокс. Когда они выходили через его дальнюю стальную дверь, ведущую на тюремную территорию, Лайза обернулась и посмотрела на меня испуганным взглядом, хотя никак не могла знать того, что ждет ее впереди, и того, что это лишь начало самого ужасного испытания в ее жизни.
Андреа Фриман задержалась, разговорившись с коллегой-прокурором, и это позволило мне присоединиться к ней, когда она выходила из зала суда.
– Не хотите перехватить чашечку кофе и поболтать? – спросил я, догнав ее.
– А вам разве не нужно поговорить со своими людьми?
– С моими людьми?
– Ну, с теми, что обвешаны камерами. Они наверняка выстроились за дверью.
– Я бы предпочел поговорить с вами, в том числе мы могли бы обсудить и линию поведения с прессой, если хотите.
– Думаю, несколько минут я могу вам уделить. Предпочитаете спуститься в нижний буфет или пойти со мной и выпить прокурорского кофе?
– Давайте спустимся вниз. У вас мне придется постоянно озираться.
– Из-за вашей бывшей жены?
– Из-за нее и из-за других, хотя в настоящий момент мы с моей бывшей в хорошей фазе отношений.
– Рада слышать.
– Вы знакомы с Мэгги?
В ван-нуйсском округе работало по меньшей мере восемьдесят заместителей главного окружного прокурора.
– Шапочно.
Мы покинули зал суда и остановились плечом к плечу перед толпой репортеров, чтобы объявить, что не будем комментировать дело на столь ранней стадии. Когда мы направлялись к лифту, не менее полудюжины корреспондентов, большей частью не местных, сунули мне свои визитки – «Нью-Йорк таймс», Си-эн-эн, «Дейтлайн», «Салон» и их общий Священный Грааль – «60 минут». Менее чем через сутки после того, как отыскал в Южном Лос-Анджелесе стоивший всего лишь 250 долларов в месяц договор по делу о конфискации дома, я превратился в ведущего адвоката, неожиданно получив дело, которое обещало стать важнейшим событием современной финансовой эпохи.
И мне это нравилось.
– Их больше нет, – сказала Фриман, как только мы оказались в лифте. – Можете стереть с лица эту улыбку – словно вы дерьма наелись.
Я взглянул на нее и улыбнулся, на сей раз искренно.
– Это так заметно?
– О да. Единственное, что я могу вам сказать, – наслаждайтесь, пока можете.
Это было не слишком завуалированное напоминание о том, какого рода дело у меня на руках. Фриман считалась в окружной прокуратуре многообещающим сотрудником, поговаривали, что со временем она займет пост на самом верху. Как обычно в таких случаях, ее восхождение и высокую репутацию в окружной прокуратуре приписывали цвету ее кожи и внутренней политике учреждения, а также предполагали, что выигрышные дела достаются ей благодаря принадлежности к меньшинству, пользующемуся поддержкой другого меньшинства. Но я знал, что это было абсолютно ошибочное суждение. Андреа Фриман чертовски хорошо делала свою работу, и доказательством тому служил сухой счет наших встреч в суде – не в мою пользу. Когда накануне вечером мне стало известно, что обвинителем по делу Лайзы Треммел назначена она, для меня это было словно удар под ребра: больно, но ничего не поделаешь.
В нижнем кафетерии мы налили себе из электрической кофеварки по чашке кофе и нашли столик в тихом углу. Она заняла место, позволявшее видеть вход. Такова привычка, общая для всех служащих правоохранительных органов – от патрульных до детективов и прокуроров. Никогда не поворачиваться спиной к потенциальному источнику нападения.
– Итак… – сказал я. – Что мы имеем? Вы – обвиняемого, грозящего превратиться в героя Америки.
Фриман рассмеялась, словно я был ненормальный.
– Ну вы скажете. Насколько мне известно, мы не делаем героев из убийц.
Я мог напомнить ей о знаменитом деле, рассматривавшемся в наших краях, которое противоречило ее высказыванию, однако предпочел смолчать.
– Ну может, это небольшое преувеличение. Скажу так: я полагаю, что в данном случае сочувствие общества окажется на стороне моей подзащитной.
– В настоящий момент – да. Но не думаю, что общественное сочувствие сможет повлиять на исход судебного решения в свете улик и подробностей, которые откроются в ходе процесса. Во всяком случае, для меня оно значения не имеет. Так о чем вы толкуете, Микки? Хотите поговорить о признательном заявлении в первый же день процесса?
Я покачал головой:
– Нет, вовсе нет. Ни о чем подобном я говорить не собираюсь. Моя клиентка утверждает, что она невиновна. Я упомянул общественные симпатии только из-за того внимания, которое дело уже привлекло. Продюсер программы «60 минут» только что сунул мне свою визитку. Поэтому я хотел бы установить некие рамки и согласованные правила поведения в отношении средств массовой информации. Вы только что сказали об уликах и о том, как они будут становиться достоянием общественности. Надеюсь, вы имели в виду, что они будут представляться в суде, а не выдаваться выборочно в виде информации газете «Лос-Анджелес таймс» или какому-нибудь иному органу четвертой власти.
– О, я с удовольствием прямо сейчас вообще объявила бы эту зону запретной для полетов. Никто ни при каких условиях не разговаривает ни с какими СМИ.
Я нахмурился.
– Пока я не готов зайти настолько далеко.
Она понимающе кивнула.
– Я на это и не рассчитывала. В таком случае единственное, что я могу сказать: будем осторожны, мы оба. Я без колебаний обращусь к судье с жалобой, если мне покажется, что вы пытаетесь воздействовать на присяжных.
– Тогда и я тоже.
– Хорошо. Будем считать, что по этому вопросу мы договорились. Что еще?
– Когда я смогу начать знакомиться с результатами расследования?
Прежде чем ответить, она сделала большой долгий глоток кофе.
– По предыдущим делам вы знакомы с моим методом работы. Я не приветствую отношений типа: я покажу вам то, что есть у меня, а вы мне – то, что есть у вас. Это всегда улица с односторонним движением, потому что защита обычно не раскрывает своих козырей. Так что я предпочитаю все держать при себе.
– Думаю, нам придется найти компромисс, советник.
– Что ж, когда будет назначен судья, вы можете с ним поговорить. Но я не оказываю снисхождения убийцам, кто бы ни был их адвокатом. И да будет вам известно: я уже сделала реприманд вашему приятелю Керлену за то, что он вчера передал вам диск. Он не должен был этого делать и пусть радуется, что я не отстранила его от дела. Считайте это подарком от обвинения. Но больше подарков вы не дождетесь… советник.
Именно такого ответа я и ожидал. Фриман была чертовски хорошим прокурором, но, с моей точки зрения, играла нечестно. Предполагается, что судебный процесс – это живое состязание фактов и доказательств при равном положении сторон в отношении закона и правил игры. Однако Фриман всегда использовала правила, чтобы скрывать или придерживать факты и доказательства. Она любила подковерную игру. Она не терпела света. Она его даже не видела.
– Андреа, послушайте. Полицейские забрали компьютер моей клиентки и все ее бумаги. Они принадлежат ей, и мне они необходимы, чтобы хотя бы начать выстраивать защиту. Вы не можете использовать все это в качестве обнаруженных в ходе следствия документов.
Фриман прикусила губу и сделала вид, будто действительно ищет компромисс. Представление было предназначено для меня.
– Вот что я вам скажу: как только мы узнаем, кого назначили судьей, вы обратитесь к нему с этой просьбой. Если судья велит мне их вернуть, я верну. В противном случае они мои, и я не стану ими делиться.
– Премного благодарен.
Она улыбнулась:
– Не за что.
Ее уклончиво-ироничный ответ на мое предложение о сотрудничестве лишь укрепил меня в мысли, которая зрела в моем подсознании с того момента, как я узнал, что обвинителем назначена Фриман: придется найти способ заставить ее увидеть свет.
5
В тот день в гостиной кооперативной квартиры Лорны Тейлор в Восточном Голливуде состоялось общее собрание сотрудников «Майкла Холлера и партнеров». Присутствовали, разумеется, сама Лорна и мой дознаватель Циско Войцеховский – поскольку это была и его гостиная, – а также моя помощница, младший партнер фирмы Дженнифер Аронсон (Баллоке). Я заметил, что Дженнифер чувствовала себя неловко в этой обстановке, и был вынужден признать, что обстановка действительно непрофессиональная. Годом ранее, когда работал над делом Джейсона Джессапа, я арендовал временный офис и теперь отдавал себе отчет в том, что для дела Треммел тоже лучше всего было бы иметь настоящее служебное помещение, а не ютиться в гостиной одного из сотрудников. Единственная проблема состояла в том, что для этого я был бы вынужден пойти на значительные траты, не имея пока отчислений от гонорара за фильм или авторских прав на книгу по этому делу – и это только в том случае, если такие планы удастся осуществить. Вот почему мне не хотелось делать последний шаг, но разочарование, которое я прочел на лице Дженнифер, подтолкнуло меня к принятию решения.
– Итак, начнем, – сказал я после того, как Лорна подала кому содовую, кому чай со льдом. – Я знаю, что это не слишком профессиональный способ руководить юридической фирмой, поэтому, как только сможем, мы подыщем себе офисное помещение. А пока…
– В самом деле? – перебила меня Лорна, удивленная этой информацией.
– Да, в общем, я это только что решил.
– Что ж, спасибо, что тебе так нравится мой дом, – съязвила она.
– Дело вовсе не в этом, Лорна. Просто в последнее время, после того как мы взяли в штат Баллоке, у нас образовалось что-то вроде настоящей юридической конторы, и, наверное, нам следует завести свой юридический адрес. Тогда клиенты смогут приходить к нам вместо того, чтобы мы сами к ним выезжали.
– Меня это устраивает. Если не придется открывать офис раньше десяти и я смогу по-прежнему сидеть на работе в домашних тапочках. Я как-то уже привыкла к этому.
Я понял, что обидел ее. Когда-то мы были с ней женаты, правда, недолго, но эти признаки я хорошо помнил. Впрочем, с ней я все улажу позднее. Пора было сосредоточиться на защите Лайзы Треммел.
– В любом случае давайте сначала поговорим о Лайзе Треммел. Сегодня утром после первого предварительного слушания я встретился с обвинителем по ее делу, и встреча прошла не слишком удачно. Мне и прежде доводилось танцевать в паре с Андреа Фриман – она прокурор типа «ни пяди территории противнику». Если что-то можно оспорить, не сомневайтесь, что она это оспорит. Если существует доказательный материал, на котором можно сидеть, пока судья не прикажет его выдать, она будет сидеть на нем до победного. Я по-своему восхищаюсь ею, но только не тогда, когда мы работаем в связке. Вытягивать из нее материалы следствия будет все равно что рвать зубы.
– А суд вообще-то состоится? – спросила Лорна.
– Мы должны учитывать такое развитие событий, – ответил я. – Во время нашей короткой встречи с клиенткой она выразила единственное желание: бороться до конца. Утверждает, что она не убивала. Так что о признании вины и соответствующем досудебном соглашении речи нет. Будем готовиться к суду, однако не станем исключать и других возможностей.
– Минутку, – сказала Аронсон. – Вчера вечером вы прислали мне по имейлу задание просмотреть видеодиск с записью ее допроса. Это следственный материал. Разве он не был предоставлен вам прокурором?
Аронсон была миниатюрной двадцатипятилетней девушкой с коротко остриженными волосами, тщательно уложенными так, чтобы производить впечатление элегантной непричесанности. Она носила очки в стиле ретро, которые отчасти скрывали блеск ее зеленых глаз. Дженнифер окончила отнюдь не престижную юридическую школу и потому не обратила бы на себя внимания фешенебельных фирм, расположенных в центре города, но в ходе нашей предварительной беседы я почувствовал в ней драйв, подогреваемый негативной мотивацией. Она была готова из кожи вон лезть, чтобы доказать, что эти разодетые недоумки не правы. И я сразу же нанял ее.
– Видеозапись я получил от ведущего расследование детектива, и прокурорше это совсем не понравилось. Так что больше ничего такого не ждите. Если мы что-то захотим получить, придется обращаться к судье или добывать это самим. Что приводит нас к Циско. Скажи нам, Большой человек, что ты успел нарыть?
Все взоры обратились на моего сыщика, который сидел во вращающемся кожаном кресле возле камина, уставленного растениями в горшках. Сегодня он был одет, что означало наличие рукавов на его футболке. Накинутая поверх нее рубашка, впрочем, мало что скрывала, включая татуировки и кобуру. Со своими мощно накачанными бицепсами он походил скорее на вышибалу стрип-клуба, чем на опытного сыщика, в чьем арсенале имелось множество тонких методов.
Я долго не мог поверить, что этот гигантский кусок мяса заменил Лорне меня. Но в конце концов смирился с этим, более того, понял, что лучшего сыщика для адвоката и быть не может. В молодости, когда он гонял с «Ангелами дорог», копы дважды чуть не подловили его на наркотиках. Это выработало в нем стойкое недоверие к полиции. Большинство людей хоть и с сомнением, но благосклонно относятся к ней. Циско – никогда, и это делало его незаменимым специалистом в своей области.
– Так. Я разделю свой доклад на две части, – начал он. – Место преступления и дом обвиняемой, где полиция вчера в течение нескольких часов проводила обыск. Сначала место преступления.
Не пользуясь никакими записями, он подробно описал все, что смог разузнать в головном офисе «Уэстленд нэшнл». На Митчелла Бондуранта напали внезапно, когда он выходил из машины, чтобы отправиться на рабочее место. Его минимум дважды ударили по голове неизвестным предметом. Скорее всего сзади. На его руках не осталось никаких следов борьбы, это указывает на то, что он почти мгновенно лишился сознания. Рядом на полу найден картонный стакан с расплескавшимся кофе из кофейни «Джоуз Джоу». А также портфель, он лежал раскрытым возле заднего колеса его машины.
– А что же за выстрелы там кто-то слышал? – спросил я.
Циско пожал плечами:
– Кажется, они решили, что это были автомобильные выхлопы.
– Два подряд?