День был прекрасный, солнечный. Мундиры и оружие ярко блестели на солнце. Надя с нетерпением поглядывала вдаль, на дорогу, по которой должен был прибыть император Александр. Она сгорала желанием взглянуть на обожаемого войском и народом монарха.
– Дуров, что так пристально смотришь? – спросил Надю поручик Бошняков, заметив, что «молодой улан» не спускает глаз с дороги.
– Не хочу пропустить момент, когда появится государь.
– А ты прежде никогда не видел государя?
– Никогда, господин поручик! Я буду почитать этот день счастливым. Я увижу царя ангела, как называют императора Александра наши солдаты и народ.
– Он и на самом деле такой.
– Государь, государь! – послышались сдержанные возгласы между рядами войск.
Верхом на лошади, окруженный свитой, показался император Александр. На нем был генеральский мундир Преображенского полка, через плечо Андреевская лента, на голове треугольная шляпа с черным султаном и белым плюмажем по краям, на ногах белые лосиные короткие ботфорты.
С государем прибыли цесаревич Константин Павлович и король прусский Фридрих-Вильгельм.
Громкими и долго не умолкавшими криками «ура!» приветствовала наша армия своего государя. При взгляде на доброе, кроткое лицо обожаемого монарха Надя не могла скрыть своих слез – слез радости и счастья.
– Барчук, ты плачешь? – спросил Надю старый бравый улан.
– Да, плачу слезами радости и счастья – я увидел государя, – с чувством ответила улану молодая женщина.
– Это точно! Хоть кого слеза прошибет, когда взглянешь на нашего царя-батюшку, на его лицо ангельское.
Вот что Дурова говорит в своих записках о наружности императора Александра.
«Государь наш – красавец, в цвете лет; кротость и милосердие изображаются в больших голубых глазах его, величие души – в благородных чертах и необыкновенная приятность на румяных устах его! На миловидном лице молодого царя нашего рисуется вместе с выражением благости какая-то девическая застенчивость. Государь проехал шагом мимо всего фронта нашего; он смотрел на солдат с состраданием и задумчивостью. Ах, верно, отеческое сердце его обливалось кровью при воспоминании последнего (фридландского) сражения!»
На другом берегу величественного Немана тоже раздались приветственные крики – это прибыл Наполеон. На нем был неизменный серый сюртук с лентой Почетного легиона через плечо и треуголка; его окружали почетный конвой и свита.
В одно и то же время Александр и Наполеон сели в лодки и поплыли к павильонам.
Когда разукрашенные лодки отчалили от берега, громкие клики потрясли воздух на обоих берегах Немана.
Почти в одно и то же время оба императора подплыли к павильонам и взошли на плот. Вопрошающим взглядом посмотрели они один на другого, молча подали друг другу руки и вошли в павильон; двери за ними плотно притворились.
Благодаря свиданию на Немане произошло сближение двух великих империй.
Своей любезностью и предупредительностью Наполеон просто очаровал Александра.
Между тем как русский и французский императоры обсуждали в павильоне политические дела, прусский король Фридрих-Вильгельм не был допущен на конференцию, от которой зависела судьба его династии; он все время оставался на берегу, сидя верхом на коне.
Совещание двух великих монархов длилось более двух часов.
Второе свидание Александра с Наполеоном происходило тоже на Немане; на этот раз при беседе двух императоров находился и Фридрих-Вильгельм, король прусский.
Город Тильзит был объявлен нейтральным и разделен на две части: одну часть его заняли русские, другую – французы.
Император Александр прибыл в Тильзит 15 июня и встречен был Наполеоном на берегах Немана с большим почетом.
Александр и Наполеон жили в Тильзите в близком расстоянии друг от друга; обедали они вместе и каждый день прогуливались или делали смотры.
Почти всякий день вечером можно было видеть на городских улицах двух императоров, которые, гуляя, вели между собой оживленную беседу. Александр был в генеральском мундире, а Наполеон – в своем историческом сером сюртуке.
Все обещало прочный союз России с Францией.
Все пункты договора, лично условленные Александром и Наполеоном, были скреплены формальным договором, составленным в Тильзите с нашей стороны – князьями Куракиным и Лобановым, а со стороны Франции – Талейраном. Главные статьи договора заключались в следующем: Пруссия обязалась заплатить Франции с лишком пятьсот миллионов франков контрибуции и теряла около четырех миллионов жителей, которые переходили к Франции.
Хоть этот договор и тяжел был для Пруссии, но все-таки спас ее от окончательного падения. Наполеон хотел было Пруссию отдать кому-нибудь из своих приближенных друзей, а несчастному королю Фридриху-Вильгельму оставить только одну корону, но император Александр вступился за Пруссию.
По окончании договора в Тильзите были устроены в честь Александра и Наполеона балы и различные увеселения. Мир между двумя могущественными державами, казалось, был упрочен надолго… Но это только казалось.
Этот мир был непрочен, скоро произошел опять разрыв между императорами Александром и Наполеоном, следствием чего и была Отечественная война, покрывшая вечной славой русского царя и весь русский народ.
XIV
Граф Буксгевден, главнокомандующий русской армией, заступивший место Бенигсена, принял Дурову довольно ласково.
– Здравствуйте, герой или героиня! Не знаю, как и называть вас, – с улыбкой проговорил главнокомандующий, посматривая на Надю.
– Здравия желаю, ваше сиятельство! – по-солдатски громко проговорила молодая женщина.
– Где же у вас сабля?
При отправлении в главную квартиру у Нади отобрали саблю.
– У меня ее взяли.
– Разве вы под арестом? Я прикажу возвратить вам саблю – солдат никогда не должен оставаться без оружия. Скажите, сколько вам лет?
– Двадцать, ваше сиятельство.
– Я много слышал о вашей храбрости; начальство отзывается о вас с хорошей стороны. Обо всем этом я сделаю донесение государю.
– Я не найду слов благодарить вас.
– Вы не боитесь ехать в Петербурга?
– Откровенно скажу вашему сиятельству – боюсь.
– Совершенно напрасно.
– Я того боюсь, ваше сиятельство, что государь прикажет отправить меня домой, к мужу…
Надя покраснела, и на глазах у ней выступили слезы.
– Не бойтесь, государь наш очень милостив и очень великодушен. Вы это увидите сами.
– Я боюсь, мне прикажут снять мундир.
– Поверьте, у вас не отнимут мундира – вы с честью его носили и будете носить. Просите государя оставить вас в рядах армии – он вам не откажет.
– О, если бы так было!
– И будет. Я пошлю о вас донесение самое для вас лестное.
Дурова поехала в Петербург в сопровождении флигель-адъютанта государя Засса, которому поручено было доставить кавалерист-девицу во дворец к государю.
После довольно продолжительного путешествия Дурова приехала наконец в Петербург.
По приезде в Петербург Надежда Андреевна была принята императором Александром.
С каким благоговением и чувством вступила Надежда Андреевна в кабинет обожаемого всем народом монарха и преклонила перед ним колена!
– Встаньте, я рад вас видеть, познакомиться, – раздался тихий, ласкающий голос Александра.
– Государь, ваше величество!..
Дурова хотела что-то сказать, но слезы мешали. То были слезы радости и восторга. Видеть великого из монархов, говорить с ним составит радость всякому.
Она опустилась на колени
– Встаньте!
Государь протянул Дуровой руку, чтобы помочь ей встать.
– Я слышал, вы не мужчина? Это правда?
– Правда, ваше величество, – тихо ответила государю Надежда Андреевна, наклонив голову.
– Расскажите мне все подробно: как поступили вы в полк и с какой целью, – проговорил государь.
Он говорил с Дуровой стоя, опершись рукой о стол.
Надя дрожащим голосом в кратких словах рассказала государю историю своей жизни и причину своего поступления в уланский полк.
Император слушал со вниманием. Когда она окончила, государь стал хвалить ее неустрашимость:
– Вы первый пример в России; ваши начальники о вас отзываются с большой похвалой. Храбрость ваша беспримерна, и я желаю сообразно этому наградить вас и возвратить с честью в дом вашего отца.
– Будьте милостивы ко мне, ваше величество, не отправляйте меня домой, – проговорила Надя голосом, полным отчаяния, и снова упала к ногам государя. – Не заставляйте меня, государь, сожалеть о том, что в сражении не нашлось ни одной пули, которая бы прекратила дни мои.
– Встаньте и скажите, чего вы желаете.
– Милосердный государь, дозвольте мне носить мундир и оружие. Это – единственная награда, которую вы можете мне дать… другой не надо. Государь, я родилась в лагере! Трубный звук был моей колыбельной песней… я страстно люблю военную службу и чуть не с колыбели полюбила; начальство признало меня достойной носить мундир и оружие. Признайте и вы это, великий государь, и я стану вас прославлять, – тихо проговорила Дурова, смотря на государя глазами, полными слез.
– Если вы полагаете, что одно только позволение носить мундир и оружие может быть вашей наградой, то вы ее получите, – после некоторого молчания проговорил государь.
– Ваше величество! – с радостью воскликнула Надежда Андреевна.
– Вы будете носить мое имя, то есть называться Александром, но не забывайте ни на минуту, что имя это всегда должно быть беспорочно и что я не прощу вам никогда и тени пятна на нем… Теперь скажите мне, в какой полк хотите вы быть помещены? – спросил император Александр Надежду Андреевну.
– Куда вы, ваше величество, соблаговолите меня назначить.
– Назначаю вас офицером в Мариупольский гусарский полк – этот полк один из храбрейших. Я прикажу зачислить вас туда. Завтра вы получите от генерала Ливена денег, сколько вам надо будет на обмундировку.
Государь подошел к столу, взял с него крест Святого Георгия и собственноручно вдел его в петлицу мундира счастливой Нади.
Она вспыхнула от радости и в замешательстве схватила обе руки государя и стала их с благоговением покрывать поцелуями.
– Ваше величество! Мой всемилостивейший монарх!.. – заговорила было Дурова, но слезы радости и счастья мешали ей говорить.
– Надеюсь, что этот крест будет вам напоминать меня в важнейших случаях вашей жизни, – проговорил государь.
«Много заключается в словах сих! Клянусь, что обожаемый отец России не ошибется в своей надежде; крест этот будет моим ангелом-хранителем! До гроба сохраню воспоминание, с ним соединенное; никогда не забуду происшествия, при котором получила его, и всегда-всегда буду видеть руку, к нему прикасавшуюся!» – так пишет Дурова в своих записках.
Надежда Андреевна счастливой, довольной вернулась в свое временное помещение в Петербурге; обласканная государем, с Георгиевским крестом на груди и с офицерским чином, теперь почитала она себя счастливейшей в мире.
XV
Во время своего пребывания в Петербурге Надежда Андреевна остановилась в квартире флигель-адъютанта Засса.
Когда Дурова вернулась из дворца в отведенную ей комнату, ей сказали, что ее желает видеть какой-то человек.
– Кто такой?
– Не знаю-с! Чиновник с вашей родины, – ответила Наде дворовая девушка Засса, приставленная к ней для услуг.
«Странно, кто бы это мог быть?» – раздумывала молодая женщина.
– Прикажете впустить?
– Пусть войдет.
К Наде вошел ее муж, Василий Чернов. Он остановился у порога, как виновный, не смея поднять своих глаз на жену.
– Василий! Ты ли? – удивилась молодая женщина.
– Я… я… Наденька… Надежда Андреевна.
– Зачем пришел?
– Повидаться.
– Ведь между нами все кончено.
– Ты – моя жена.
– Да… по имени, по бумагам.
– Я… я любил тебя, Наденька, и теперь люблю.
Язык у Чернова несколько заплетался; идя в дом Засса, он для храбрости зашел в трактир и выпил.
– Ты любил и любишь вино, а не меня…
– Уверяю тебя, Надя, я скучал, плакал, когда ты ушла… Все мы думали, что ты утонула… А тут мы узнали, что ты живехонька, и я с радости…
– Напился?..
– Эх, Надя, не любишь ты меня!
– Ты это знаешь давно… Еще до нашей свадьбы я говорила, предупреждала тебя… Ты не хотел ничего слушать.
– Я любил тебя.
– Полно…
– Право же, Надя.
– Оставим об этом говорить. А лучше скажи, зачем ты приехал в Петербург?
– За тобой, – совершенно спокойно ответил Чернов.
– За мной?
– Да!.. Поедем домой…
– Вот как!
– Где муж, там должна быть и жена… по закону, по праву.
– Я советую тебе проспаться.
– Зачем? Я не пьян… Ты, Надя, собирайся, поедем.
– Куда? – с улыбкой спросила своего мужа молодая женщина.
– Домой.
– Я поеду, только не домой.
– А куда же?
– В полк.
– Опять в полк?.. Нет, зачем же… Домой поедем! – настойчиво проговорил Чернов.
Его робость теперь сменилась грубостью.
– Я – муж… Волей не пойдешь – силой прикажу ехать, – продолжал он.
– Поди вон, ты с ума сошел!
– Ты гонишь мужа.
– Не муж ты мне…
– А кто же?.. Надя, пожалей, ведь я бедствую! Сама знаешь: без хозяйки дом сирота… Прислуга тащит, ворует, порядку никакого нет… хоть живой ложись в могилу.
Чернов заплакал. Дуровой стало его жаль:
– Полно, успокойся, Василий! Постарайся меня забыть и женись на другой.
– От живой-то жены?
– Ты получишь разводную. Я стану просить, хлопотать, и нас разведут.
– Благодарю покорно… утешила.
– Ну, прощай, Василий, ступай.
– Что же теперь делать? Что делать? – голосом, полным отчаяния, проговорил Чернов.
– Ехать домой! – посоветовала ему Надя.
– Один я не поеду… как я без тебя покажу глаза? Твой тятенька наказывал непременно тебя привезти. Поедем, Надя! Если не ради меня, то хоть ради своего старика-отца поедем…
Сколько ни просил, сколько ни умолял Василий Чернов Надежду Андреевну ехать с ним, она осталась непреклонной.
Так ни с чем и пришлось ему вернуться в гостиницу.
На другой день в одном из грязных, дешевых трактиров или, скорее, в харчевне за столом, покрытым грязной скатертью, сидел Василий Чернов.
Напротив его помещалась какая-то сомнительная личность в поношенном платье, с опухшим от водки и багровым лицом, – по всем признакам канцелярист.
– Так ты говоришь, Кузьмич, мне присудят жену возвратить? – спросил Чернов у сидевшего с ним человека.
– Всенепременно, – хрипло пробурчал ему в ответ Кузьмич.
– Заставят ее со мной жить?..
– Разумеется. Ты сам чиновник, закон, чай, знаешь – что Бог сочетал, того человецы не разлучают! – поднимая свой жирный красный палец кверху, важно промолвил Кузьмич и подлил водки из стоявшого против него графина в свой стакан.
– Уж ты, пожалуйста, Кузьмич, устрой мне дельце.
– Сказано…
– Я десяти рублей не пожалею, награжу тебя.
– Ладно. Я просьбу тебе напишу, а ты ее подай в полицию. Полицейская власть присудит отдать тебе жену для совместного с нею жительства. Понял?
– Понял! Полиция водворит ее силой на жительство ко мне… А как жена, Кузьмич, развода потребует?..
– До развода долга песня!.. Графин-то высох, прикажи наполнить, – выливая остатки водки себе в стакан, проговорил Кузьмич.
Появился другой графин, полный водки. Чернов и Кузьмич продолжали совещаться.
Опустел и второй графин; потребовали третий, совещание все продолжалось. Наконец Чернова и Кузьмича благородным манером попросили о выходе.
Так как ни клиент, ни его адвокат собственными ногами не могли ходить, то хозяин трактира приказал слугам вытащить их обоих на улицу и положить на тротуар.
На улице Чернов немного отрезвился и поехал к себе. Кузьмич, спокойно лежа на тротуаре, богатырски храпел, как будто у себя на кровати.
XVI
Канцелярист Лука Кузьмичев, или Кузьмич, как называл его муж Дуровой, на кляузные и судейские дела был большой дока; законы он знал как свои пять пальцев.