Требуются фундаментальные исследования в области вексельного права, в частности исследования договорной теории о векселе, поскольку в этом разделе науки гражданского права имеются явные пробелы. Договорная теория не является предметом отдельного монографического исследования у русских авторов в разное время.
Проблемы юридической природы векселя в трудах ученых рассматриваются на протяжении последних лет, но с позиции теории договорного происхождения векселя они малоисследованы.
Не признавая аргументы сторонников теории одностороннего волеизъявления, профессор Г. Ф. Шершеневич справедливо указывает на следующее: «… рассматриваемая теория оставляет открытым вопрос, кто же является кредитором по векселю в момент его создания, пока еще никто не выразил своей воли приобрести его? Возможно ли допустить существование обязательства с одною обязанностью без права требования? Можно ли говорить о возникновении вексельного обязательства в силу одного создания векселя, когда тою же одностороннею волей должника вексель может быть уничтожен без всяких юридических последствий?»[143]. На эти вопросы в диссертационных исследованиях, ни в научных работах по вексельному праву сторонниками теории одностороннего волеизъявления (в том числе профессора В. А. Белова) не даются ответы до настоящего времени.
Однако с отрицанием договорной теории векселя вряд ли можно согласиться, поскольку судебная и судебно-арбитражная практика России не воспринимает теорию одностороннего волеизъявления векселя, констатируя его договорный характер. Несомненно, действует негласное правило: наука служит интересам практики, а не наоборот. Договорный характер основного вексельного обязательства следует также из норм ст. 17 Положения о переводном и простом векселе, согласно которым лица, к которым предъявлен иск по переводному векселю, не могут выдвинуть векселедержателю возражения, основанные на их личных отношениях к векселедателю или к предшествующим векселедержателям, если только векселедержатель, приобретая вексель, не действует сознательно в ущерб должнику. Таким образом, закон указывает на эти отношения как договорные. Одностороннее волеизъявление (одностороннее обещание) не может порождать основное вексельное обязательство. К примеру, я составил простой вексель, себя записал векселедателем. Данное обстоятельство не указывает на возникновение вексельного обязательства. Допустим, согласимся с мнением сторонников теории одностороннего волеизъявления и предположим, что возникло вексельное обязательство. Кто же выступает кредитором по обязательству? Кому я должен совершить платеж? Лицу, которое указано в векселе? Если вексель мною не передан никому, у меня, как у векселедателя, нет обязанности совершить платеж по векселю! Такая обязанность векселедателя возникает только с момента передачи векселя первому векселедержателю. Чтобы вексель был передан первому векселедержателю, только односторонней воли векселедателя недостаточно, необходимо встречное волеизъявление на принятие этого векселя. Следовательно, без совпадения воль и волеизъявления на выдачу и принятие конкретного векселя не может возникнуть основное вексельное обязательство. Когда имеет место совпадение воль и волеизъявления сторон по векселю на выдачу и принятие векселя, а это возможно только при наличии воли и волеизъявления на установление, изменение или при прекращении вексельных прав и обязанностей, – это значит договор, который мы называем, чтобы отличать от других договоров – вексельным. Таким образом, одностороннее волеизъявление выдавателя (или передающего) векселя не порождает основное вексельное обязательство без встречного волеизъявления с другой стороной векселепринимающего.
Специалисты справедливо отмечают, что «современная российская доктрина и правоприменительная практика сталкиваются и вынуждены разрешать во многом те же вопросы, что и сто лет назад, хотя в некотором смысле положение современных юристов (теоретиков и практиков) существенно сложнее. Объяснение тому кроется в определенной неразвитости национального вексельного законодательства, состоящего по существу всего лишь из норм Конвенции 1930 г. …»[144]. Представляется, что только договорная теория, судебная и судебно-арбитражная практика применения вексельного законодательства, исходящая из договорного понимания вексельного обязательства, позволяют в полной мере уяснить вопросы предъявления векселя к платежу (акцепту) и его правовые последствия, об определении момента возникновения и прекращения вексельного обязательства, об установлении систем вексельных обязательств, о месте системы вексельных обязательств в системе общегражданских обязательств и их взаимосвязь, а также другие вопросы развития векселя.
Качественный теоретический поиск нового в возникновении векселя и вексельного обязательства, их места в современном российском гражданском праве возможен только на базе ясного понимания того, что вексель является сложным и уникальным правовым явлением. Невозможно полностью понять вексель, не исследовав всех его составляющих. Юридическую природу векселя невозможно уяснить, если отвергать договорный характер вексельного обязательства.
В науке вексельного права наблюдается парадоксальное сочетание фактически двух взаимоисключающих теорий – договорной теории векселя и теории одностороннего волеизъявления (обещания). Эти теории не только уживаются, но и являются формами научного познания векселя, дают представление о векселе с разных правовых точек зрения. Следует отметить, что многие (а в России в настоящее время – абсолютное большинство) признают только теорию одностороннего волеизъявления, выдвигая ее в качестве непререкаемой истины. Они полностью отказываются признавать за договорной теорией векселя какого-либо объективного значения, однако не дают сколько-нибудь убедительного объяснения такого невосприятия ими договорной теории векселя. Представляется, что сторонники данной трактовки, абсолютизируя теорию одностороннего волеизъявления (одностороннего обещания), создают искаженное однобокое представление о векселе. Автор полагает верным утверждение Д. С. Пахомова о том, что монизм в вексельном праве невозможен[145]. Несостоятельность монизма в вексельном праве аргументирует В. Д. Катков: «…нельзя свести теорию векселя к одному началу. Никакой «монизм» здесь невозможен. Живая действительность векселя слишком разнообразна, чтобы можно было втиснуть ее в рамки одного какого-либо принципа…»[146]. Данный вывод профессора В. Д. Каткова о дуализме векселя не потерял своей актуальности и в наши дни. С. М. Барац, не разделяющий мнения о договорной теории векселя, писал: «Если за вексельным обязательством нельзя признать характер одностороннего обязательства, то и противоположная (договорная) теория, взятая в своей исключительности, тоже не может быть признана безусловно правильной»[147]. Следовательно, и С. М. Барац не отрицает дуалистическую концепцию векселя.
Между тем обе теории, по существу, истинны. Это обусловлено тем, что вексель следует рассматривать как дуалистическую конструкцию и вексельное обязательство как сложноподчиненное гражданско-правовое обязательство, состоящее из основного обязательства (возникновение которого возможно только на основании договора) и подчиненных обязательств, основаниями которых может быть как договор, так и односторонняя сделка. Таким образом, в науке вексельного права складывается такая специфическая ситуация, когда по одним и тем же вексельным проблемам, в объяснении одних и тех же вексельных институтов выдвигаются две (с учетом разновидностей и более) теории, объединяющие сущность векселя. Придет время (но не в ближайшем будущем), как полагает автор, на их основе будет создана новая вексельная теория, которая включит в себя переосмысленное истинное, положительное, которое содержит каждая теория.
1.2.Договорная теория векселя
Договорная теория как форма научного познания о векселе является самостоятельной теорией и представляет собой совокупность понятий и суждений, относящихся к векселю. В последние годы среди ученых-цивилистов все чаще звучат высказывания о «чистой» цивилистической теории, согласно которой только теория имеет какое-либо значение для гражданско-правовой науки, а практика применения гражданского, в том числе вексельного, законодательства, истолковывается как нечто, лишенное творческих начал. Но, если руководствоваться диалектикой или ориентироваться только на эмпирические чувства и потребности, можно установить, что именно практика (вексельного оборота) создает условия для познания векселя и выдвигает новые проблемы. Наука вексельного права развивается, главным образом, решая проблемы, поставленные перед ней вексельной практикой. Только вексельная практика является побудительной формой для исследования векселя. К примеру, вексель в России с 30-х до начала 90-х гг. XX в. внутри страны практически не использовался. Вследствие этого не было целенаправленных исследований векселя в науке гражданского права, в частности, теории вексельного права. Как только с начала 90-х гг. прошлого века вексель начинает активно использоваться в экономике, поднимается настоящий бум. Появляется большое количество публикаций по вексельному праву, в том числе диссертаций и монографических исследований. Следовательно, только практические потребности вызывают определенное развитие научного познания, а результаты научного исследования в любой области человеческого познания можно проверить только практическим путем. Вся история науки вообще и гражданско-правовой в частности подтверждает аксиому, что только практика является предпосылкой конкретных теоретических исследований. На это обращают внимание отечественные цивилисты. Профессор О. А. Красавчиков характеризует взаимосвязь науки и практики следующим образом: «Взаимосвязь советской науки гражданского права с юридической практикой (практикой работы суда, прокуратуры, арбитража и иных органов, применяющих нормы права) многопланова… Наука своими теоретическими исследованиями помогает юридической практике более правильно уяснить и применять нормы действовавшего права. Здесь, в частности, следует указать на монографические исследования, посвященные отдельным правовым институтам, статьи, в которых обобщается практика по тем или другим важнейшим категориям гражданских дел, и т. д. В этом смысле наша цивилистическая наука освещает путь практике применения норм гражданского законодательства. Изучая опыт применения гражданского закона, юридическая наука преследует и ряд иных целей, в частности пополнение и углубление собственных представлений о юридических законах, их жизненности, необходимости внесения соответствующих коррективов в действующие нормы и т. д. Юридическая практика не только воспринимает теории, представления и идеи, вырабатываемые юридической наукой. Она сама, проводя необходимые обобщения в целях стабилизации и единства правоприменительной практики, оказывается перед необходимостью теоретического осмысливания добытых результатов обобщения. Здесь имеются в виду прежде всего обобщения, проводимые нашими высшими судебными, прокурорскими, арбитражными органами. В руководящих разъяснениях этих органов содержится немало теоретических суждений не только о том, как, но и почему именно так следует применять соответствующие нормы права»[148].
В связи с этим сомнительными представляются выводы профессора В. А. Белова, содержащиеся в его работах по поводу взаимосвязи теории и практики. Так, В. А. Белов усматривает в кризисе теоретической юриспруденции вину практики в лице людей, причастных к ней (судей, юристов-практиков и т. д.)[149]. Направление исследования, ориентированного на чистую науку и теорию, русская цивилистика один раз (в XIX веке) уже проходила. Как указывает известный русский цивилист И. А. Баранов, в Новейшее время явилась смена направления науки гражданского права, с которым гражданское право обращается опять в доктрину, отрешенную от всякой связи с действующим правом и вводится в чистую науку (Выделено авт.), исследующую законы развития явлений частноправовой сферы …Такое направление исследования не имеет каких-либо перспектив без учета практических потребностей[150]. Далее он подчеркивает, что теория гражданского права должна заниматься не только раскрытием законов в области гражданско-правовой жизни, а историко-догматическом изучением отдельных вопросов действующего права, т. е. теория должна служить потребностям действительной жизни[151]. Высказывание профессора О. С. Иоффе является весьма актуальным: Важнейшая задача правоведения – обновление юридических наук, отказ от догм и утопий, сосредоточение на том, чего требует жизнь.[152]
Следует заметить, что взаимосвязь теоретической науки и практики универсальна. Любая конкретная форма познания (в том числе познание векселя) имеет свои границы. Договорная теория векселя обеспечивает выход за пределы непосредственных эмпирических фактов и способна глубоко проникнуть непосредственно в сущность векселя через призму договора. Взаимосвязь теории и практики эффективна при решении проблем, возникающих в ходе вексельного обращения. Эти проблемы должны быть решены исходя из многовековой истории развития науки вексельного права и вексельной практики. Обобщения профессора Г. Ф. Шершеневича об отношении теории и практики, сделанные более века назад, характерны и для современной российской юридической науки: «Ничего подобного не замечается в России, где не только нет общения между теорией и практикой, но, напротив, обнаруживается какая-то неприязнь, враждебность между теоретиками и практиками. Первые считают содействие правосудию ниже своего достоинства и относятся несколько презрительно к судебной практике, а на попытку отдельного ученого прийти на помощь суду смотрят как на измену научному делу. Вторые со снисходительной улыбкой посматривают на кабинетные эксперименты ученого, не имеющие никакого к ним отношения и, предполагая унизить значение науки, указывают на неумение ее воспитанников составлять канцелярские бумаги»[153].
В отличие от России, в западных странах иная правовая культура. Как замечает профессор Г. Ф. Шершеневич, «до половины XVIII в. юридические факультеты на Западе пользовались таким уважением со стороны практики, что на их усмотрение и заключение присылались наиболее трудные дела. Настоящее время дает не менее доказательств полного единения науки и судебной практики. Какая масса сочинений выходит из-под пера практиков, которые сегодня занимают судейское кресло или адвокатскую трибуну, а завтра восседают на кафедре в качестве профессора, и наоборот. Постоянные юридические съезды обнаруживают самую тесную связь между теоретиками и практиками. Судьи, прокуроры, адвокаты всюду на Западе вступают на свое поприще, не иначе как в полном научном вооружении и в последующей своей деятельности не прерывают сношений с наукой, но поддерживают постоянным чтением, что лучше всего доказывается массой расходящихся книг юридического содержания. На суде не стесняются приводить цитаты из наиболее известных сочинений, ссылаются на наиболее уважаемые авторитеты. Решения французских или германских судов представляют собой образцы умелого применения теории к практике. Тонкий анализ дела, умение выделить юридические элементы, точная и сжатая мотивировка – все это качества западных судов, прекрасно свидетельствующие о высоком практическом значении теоретической подготовки юристов»[154].