Васька уже не смотрит. Нет еды. И все ж интересно – кончил бы? У него не спросишь. Он скажет, что нет, а если его без хлеба подержишь, то разве узнаешь, что он выдумает, чтобы не сдохнуть?
Глава 10
Он прошел мимо собора, перебежал на красный через Советскую, а потом метрах в трех от него упал бомж.
Бомж нес в руках хлеб, спешил, хромал, не смотрел под ноги – и наступил на лед валенком.
Как он ругался матом!
Потом, когда он встал, их взгляды встретились.
У старика глаза выцветшие и будто скрыты под пленкой. Не по себе от его взгляда. Через мгновение отводишь свой. Но не проходишь однако и метра, оглядываешься и смотришь – как магнитом притягивает. Тому, кто каждый день моется и ест досыта, непросто представить себя в мире, где питаются в мусорках и одеваются там же. Воображения не хватает. И страшно. Человек приспосабливается ко всему, иначе он давно бы исчез как вид. Во что бы то ни стало жить – его цель. Этот пропитый старик в ушанке и грязной шубе, если спросишь его как жизнь, ответит, пожалуй, что жить можно и что бывает и хуже. Он приспособился и не изводит себя мыслями.
А что у нас?
Когда живут в коммуналках по четверо-пятеро в комнате и по десятку в квартире; когда одинокая мать работает на двух работах, а муж-пропойца бросил ее с ребенком; когда недуг приковывает к постели в расцвете лет; когда гибнут близкие – как выдержать? Если не справишься, то сопьешься или сойдешь с ума, или залезешь в петлю. Когда сбегаешь из реальности в алкогольное или наркотическое забытье, от этого только хуже. Пробуждение с похмелья – пытка. Миллионы отчаявшихся съезжают во тьму по спирали, не имея надежд и желаний, и еще отталкиваются сами от мертвого пластика, чтобы добраться скорее до финиша. Не трудности убивают, а жалость к себе. Взращивай ее денно и нощно, оплакивая свое счастье, если не хочешь вернуться наверх, к свету. И, напротив, вырви ее из груди как склизкого червя, если хочешь жить.
Для него это не просто слова. Четыре года назад он едва не покончил с собой из-за девушки. Из-за красивой девушки, в которую был безумно влюблен. Она ушла к его другу и еще напоследок сказала, что никогда его не любила.
Если так, то зачем жить? В безвоздушном пространстве нет жизни.
Попрощавшись с родителями на тетрадном листе в клетку, он принял снотворное мамы, двадцать таблеток, и нажал Play на музыкальном центре, чтобы уснуть под музыку, которая ему нравилась.
Закрутилась кассета. Зашипело в колонках.
И вдруг —
Guns’n’Roses.
Loaded like a freight train
Flyin' like an aeroplane
Feelin' like a space brain
One more time tonight!
Многометровая морская волна накрыла его, бросила в ванную и промыла желудок. Он лежал у воды, обессиленный и заново рожденный, прижавшись щекой к камням, и дышал. Он был жив. Он еще не знал, что через месяц он встретит Лену. Она поможет ему жить здесь и сейчас, и прошлое, которое никогда не изменится, отпустит его с миром. Надо думать о будущем. Будущее зависит от тебя, а прошлое – нет.
Лена ничего не знает. Он не рассказывает ей о том, что отмечает восемнадцатого октября свой второй день рождения: включает «Nightrain» и пьет пиво.
Глава 11
Ольга приезжала в офис в половине девятого.
Эти минуты до начала рабочего дня – ее священное время, когда она предоставлена самой себе. Ее не отвлекают, не напрягают, не нагружают проблемами. По-буддийски медленно течет мысль, Вооружившись чашкой кофе со сливками, можно обдумать планы на день, почитать новости, просмотреть какие-нибудь бумаги. Без фанатизма, вот что главное. Если ждет тебя Эверест срочных задач, не спеши в его тень, ибо не для того ты приехала раньше, чтобы прямо с порога взять альпинистские снасти и с маниакальным рвением броситься в гору.
Не вечна однако идиллия. Вот-вот оживет офис. К тому времени как короткая стрелка коснется девятки, а длинная – двенадцати, все вернутся сюда для подвига. Опоздания не приветствуются, нужно быть на рабочем месте вовремя, а уж потом можно общаться, пить чай, и даже дремать за компьютером.
Они арендуют офис в Западно-Сибирском речном пароходстве. Когда-то начинали втроем на тридцати метрах и не теснились (Ольга много слышала от Красина о том времени, ставшем местной легендой), а теперь и на двухстах тридцати тесно. Двадцать восемь душ. Здесь же склад и зал с витринами. Все с нетерпением ждут переезда в собственный офис, где отделочные работы закончатся через три месяца. Два этажа плюс подвал, шестьсот метров в отдельной кирпичной пристройке к жилому дому, и ни тебе кровососов-арендодателей, ни тесноты, ни – аллилуйя! – известного рода отхожих мест, куда не следует заглядывать без острой необходимости, особенно перед приемом пищи. Охватывает тебя чувство гордости за компанию? Думаешь о том, как долго шел «Хронограф» сюда, к доле рынка в треть и к недвижимости в центре города? И хотя в последнее время Геннадий ушел с головой в супермаркеты, он по-прежнему любит своего первенца. Без нужды не обременяя его опекой, он занимается стратегией, время от времени участвует в переговорах с партнерами и еще помогает в политике, с его-то весом и связями. Он доверяет Ольге, а Ольга оправдывает доверие. Когда-то, в самом начале, были небольшие сомнения, но это все в прошлом. Сейчас он знает, что решение было правильным. Они вместе плывут вперед, к цели, к острову Баунти, где ждут песок и пальмы, – но не смогут там расслабиться и сразу отправятся дальше. В этом непрерывном движении – их жизнь.
Между тем на часах без пяти девять.
Женя Костенко пришел как всегда первый. Ему двадцать семь. Трудолюбивый, умный. Парень с душой. По нему сохнут местные девушки – как цветы без воды в полуметре от речки – но он не для них у него есть подруга. Он логист. Успевает болтать и работать. Не трудоголик и не сухарь, а оптимист и шутник. Поскольку он ярко выраженный любимец директора, то кто-то улыбается ему дружески, а за спиной прячет нож. Что же Ольга? Если заглянешь к ней в мысли, то выяснится нечто пикантное: она почти уверена, что он ее любит. Она видит, как он на нее смотрит, какими глазами. Его улыбка, и взгляд, и голос – как понять все окончательно, чтобы не было больше сомнений? Быть может, она ошибается и зря себе льстит, но если это бред, то приятный. Он возбуждает, и не откажешься от него, так как привыкла. Как к сильнодействующему наркотику. Если не впрыснешь дозу в зрелое сердце, то поблекнет твой мир и станет враз черно-белым.
Ответишь на ряд вопросов? Детектор лжи ждет тебя, детка.
Вопрос:
– Тебе доставляют удовольствие его взгляды?
– Да.
– Иногда ты специально подходишь к нему и чувствуешь, как он волнуется?
– Да.
– И сама волнуешься?
– Да.
– Тебе хотелось бы, чтобы он еще сильнее в тебя влюбился?
– … Да.
– Знаешь, зачем?
– Нет.
– Ответ неверный. Знаешь?
– Да.
– Тебе стыдно?
– Да.
– Ты когда-нибудь представляла, как вы занимаетесь сексом?
– Да.
– Ты же знаешь, что этого никогда не будет?
– Да.
– Тебе грустно?
– Да.
– Ты чувствуешь, что однажды в твоей жизни случится безумство?
– … Да.
Она подумала о том, что если вернуться в реальность и взглянуть на себя, то увидишь симпатичную еще женщину, которой за тридцать и которая в последнее время не удовлетворена жизнью. Кто бы мог подумать, да? Работа, зарплата, семья – все есть. Но кто знает, что у нее внутри, в то время как она бодра и решительна, как и подобает быть лидеру? Сколько вопросов и страхов скопилось? Что она чувствует, глядя на то, как все быстрее стекает вниз песок жизни? От нее одной зависит, как использовать его остаток сверху. Трудиться сутками или поставить карьеру на паузу, лечь в клинику на операцию и сделать еще одну попытку зачать и родить? Ее незачатый ребенок смотрит на нее укоризненно. И еще тот первенец, которого она убила в утробе на первом курсе мединститута, еще не зная, что, скорее всего, он будет последним из-за проблем со здоровьем. Они обвиняют ее. Что у нее взамен? Машина? Квартира? Должность? Статус? Ей тридцать пять. Она знает, что шансы тают. Чего она ждет? «Не разменивай нас на золото», – сказал ей однажды Сережа. Она с ним согласна, но откладывает год за годом вопросы здоровья, задвинула мужа в тень и все трудится, трудится, трудится. Маниакально-офисный психоз – распространенная в современном безумном мире болезнь, вылечиться от которой непросто. На одной чаше весов работа, на другой – Сережа и их кроха, маленький комочек жизни, которого она любила бы больше всего на свете. В чем дело? Почему эта чаша не опустится ниже первой? Что может быть важнее для женщины, чем ее дом? Но она будто нарочно ускорилась и едва не ночует в офисе. Много дел? Чушь! Дела никогда не закончатся, а КПД сверхурочной работы низок, так как накапливается хроническая усталость. Почему же сидишь в офисе? Потому что тебе интереснее здесь, а не с Сережей, не дома, где правит балом его величество Быт? Здесь твой ритм, драйв, люди; успехи, за которые тебя хвалят, ты здесь нужна, это твое, а что дома? Скука? Сережа, который по инерции высказывает тебе за задержки, а между тем чувствует себя вполне комфортно, когда тебя нет? Уверена ли ты, что он хочет ребенка? Когда в последний раз вы говорили об этом? После неудавшегося второго ЭКО год назад? Вы оба расстроились, ты поплакала, но слезы давно высохли и надо что-то делать, но вы не делаете. Быть может, смирились, но боитесь в этом признаться? Быть может, прячешься в офисе от мыслей об увядшей молодости и бездетности? Уверена ли, что Сережа хочет ребенка?
Что дальше? Ты знаешь, чем это может закончиться. Приподнимая занавес между настоящим и будущим, что видишь? Усталую Олю, которой за сорок и у которой уже точно не будет ребенка. Работа не приносит ей прежней радости, приелась. Сережа еще с ней? Или он ушел, отчаявшись снова стать счастливым и почувствовать, что нужен ей больше, чем бизнес?
Остановишься и подумаешь?
Женя Костенко заглянул в приоткрытую дверь кабинета. С улыбкой.
– Ольга Владимировна, здравствуйте!
– Привет, – она кивнула ему в ответ. – Ты сегодня у нас первый.
– Второй, – уточнил он.
Она улыбнулась. Посмотрела ему в глаза, и – бог мой! – опять этот блеск, этот влюбленный взгляд, а между тем что в ее взгляде? Что он видит? «Я хочу тебя?» Это?
– Я готов приходить в шесть, если надо, Ольга Владимировна, – сказал он.
– В шесть не надо. В семь.
– Слушаюсь!
«Интересно, он и в постели называл бы меня Ольгой Владимировной? Или Олей?»
Моя милая, это уж слишком.
Он улыбнулся ей и ушел, а она попробовала избавиться от лишних мыслей при помощи отчета о выручке. Не тут-то было. Воображение не сдавалось. Не эротика, а немецкое порно. Сексуально озабоченная начальница и ее сотрудник. Стол. Она поднимает юбку и опирается руками о столешницу, а он входит в нее сзади. Она наваливается грудью на стол и кончает. Уже четвертый день она без мужчины, и надо срочно, то есть сегодня же вечером, заняться сексом, пока не наделала глупостей. Сотрудникам ты нужна другой: не расклеившейся неудовлетворенной сучкой, а уверенным в себе лидером. Твое племя расселось вокруг костра в леcу, готовясь продолжить войну, и не должно быть у их вождя, который выходит к ним, ничего, что показывало бы его (ее) слабость. Господин Фрейд однажды сказал, что, не находя идеала в себе, человек ищет его в других: в объекте своей любви, в начальнике, в известном актере – и придумывает себе идола, чтобы ему молиться. Насколько велик в этом случае кредит доверия?
– Ольга Владимировна, доброе утро!
– Доброе!
Олеся, ее секретарь, опоздала на семь минут. Она вообще имеет обыкновение опаздывать, но в остальном без претензий. Ей двадцать два, она подвижная и все делает быстро. Похожа на мышку. Темно-русые волосы собраны сзади в хвостик, глазки-бусинки блестят, вся такая резвая, хрупкая. У нее нет недостатка в поклонниках здесь, в «Хронографе», но она их динамит. Один, второй, третий отверженный – как это? Что это с ней? Почему она всем отказывает? В конце концов парни даже сплотились на этой почве и уже не конкурировали друг с другом, а покручивали пальцами у висков в курилке. Неужто нет никого достойного? Или у нее такой принцип – на рабочем месте ни-ни? Сначала заманивает тебя флиртом – словно вся твоя, бери – а стоит приблизиться, захлебываясь слюнками, как отказывает столь же игриво. Ты-то, осел, влюбился, а она и не думала. У нее все шуточки да улыбочки, жизнь понарошку. Невдомек ей, что однажды кто-нибудь залезет из-за нее в петлю или вскроет вены лезвием «Нева», улегшись в горячей ванне, или застрелится из папиного ружья.
Между тем она взялась за дело. За следующие десять минут она проверила электронную почту, приняла факс и сделала себе чай. Она всегда в движении. Легкость и беззаботность. Когда ей делают замечание, она распахивает милые глазки, бежит и старается все исправить. Если уже поздно, не исправить, то невинно просит ее простить. Разве поднимется на нее рука? Что касается опозданий, то Ольга давно махнула на них рукой, смирившись с этим как с данностью. Под ее неодобрительным взглядом Олеся лишь улыбается: «Да, я такая, ничего не могу поделать, это моя маленькая слабость, не злитесь, пожалуйста» – и правда, что тут поделаешь?
В десять Ольга вышла из кабинета.
– Олеся, я к нотариусу, а потом в банк. Через час вернусь.
– Хорошо, Ольга Владимировна!
Глаза-бусинки блестят, на губах улыбка, Олеся ждет дальнейших указаний от шефа.
Таковых не последовало.
Ольга вышла в коридор.
Она уже подходила к лифту, когда ее догнал широкоплечий кавказец. Это Зураб, их клиент. Короткая кожаная куртка, навыпуск майка, просторные джинсы, кроссовки – а на плече у него коробка с часами, килограммов на десять, которую он несет как пушинку. Заказывая часы мелкооптовыми партиями, он продает их в ларьках, расплачивается налом (иногда в долларах), а переводы не любит как класс. Зато он любит женщин и не раз предлагал ей руку и сердце, так как без ума в нее влюблен и не сыскать никого в целом свете, кто мог бы сравниться с ним.
– Оля! Здавствуйтэ! Какая встрэча! Все харашеэте и харашеэтэ! Маи глаза ослэплэны! Багиня!
– Здравствуйте, здравствуйте, Зураб! – сказала она. – Как ваши дела?
– Дэла во! Пасматритэ, какой бальшой каробка, а пакупают как быстро! Патаму что харощий. Какая вы жэнщина, такой и тавар!
Все время, пока они спускались в лифте, он одаривал ее комплиментами и в итоге закончил тем, что позвал ее в хорошее место, где есть «чудэсный Хванчкара из Сакартвело».
Она отказалась, а он не обиделся.
Насвистывая что-то себе под нос, он бросил коробку в «Паджеро» и уехал.
Она не села за руль. Постояв у машины с минуту, поняла, что с удовольствием прошлась бы сейчас до площади Ленина, около километра. Ответственная часть ее существа противилась: «Как же так, ты не имеешь права так расходовать свое время, нужно трудиться как можно больше»! – но она не слушала. В кои-то веки она нарушила правила, и ей это нравилось.
Через несколько шагов она улыбнулась.
Глава 12
«Хороший ли я начальник?»
Задумываясь над этим, она сравнивала себя с идеалом и всякий раз видела, что до него путь не близкий. Кто он – идеальный босс? Это образ, в котором много чувств и мало деталей и который – внимание! – имеет черты умудренного опытом привлекательного мужчины. Он не начальник, но лидер. Он ощущение. Недосягаемое, неуловимое совершенство. Если переберешь всех начальников, с которыми когда-то встречалась, то увидишь, что они в основной своей массе и в подметки ему не годятся.
Его опыт – это знание, полученное на фронте. Он учился на практике. Не надейся на многостраничные талмуды апостолов менеджмента с их теориями, равно как и на поверхностные книжицы из серии «Тринадцать секретов успешного босса»: ни те, ни другие не научат быть лидерами, с их интуицией, харизмой и умением вести за собой к светлому будущему. Даже книги известных предшественников, прославившихся своими успехами, надо рассматривать как монетки, которые ты складываешь в свою собственную копилку, чтобы потом вытащить из нее нечто цельное и самобытное. Те же, кто копирует чужой опыт, – не дивитесь и не расстраивайтесь, если в конце концов найдете себя не там, где хотели бы. «Я все делал как он, шаг в шаг. Почему я здесь?». Во-первых, нет двух одинаковых ситуаций. Во-вторых, и это главное, разве ты – это он? Разве сравнишься с ним по силе личности и почти сверхъестественного чутья? Твои источники не сказали тебе честно, что не все от природы гении и если не вложила она в тебя дар божий, то будешь ремесленником, а не Фидием, и то при условии, что потрудишься. Спроси себя, почему вокруг так мало лидеров, а менеджеров тьма. Они стараются, очень, до нервных срывов, но, увы, так и не становятся теми, о ком слагают легенды. Можно встретить немало страдальцев, изо дня в день ломающих себя в попытке стать (или что хуже – выглядеть) другими людьми, этакими супербоссами без страха и упрека, в то время как сами они трясутся в душе от ужаса и всякую секунду присматривают за собой, как наказывают им книжицы, чтобы, не дай бог, не раскрыться, не сделать что-нибудь естественное. Они на верном пути к неврозу. Не всякий способен вести за собой племя. Если кто-то рожден стать Мастером, но под влиянием массового психоза ломает себя, чтобы стать менеджером, то несчастный мир потеряет Мастера и получит посредственного начальника-невротика. Почти всякий может научиться играть на гитаре, писать маслом, равно как и приказывать, но если таланта нет, то результат предсказуем.