– Чашкан, 18—й. Цвиллинга, 40. Кажется, квартирная кража. Подозреваемого взяли с поличным…
– Это не я! – возопил голос лохматого.
На пороге жилой комнаты грязной и сырой землянки Володя удивленно замер. По помещению словно тайфун прошелся. Вверх дном было перевернуто все. Каждая полка, каждый ящик. Распоротые ножом подушки и диван. Пол был завален вещами, кусками поролона из выпотрошенного дивана и перьями. Такого Володя еще не видел. Что можно искать так рьяно?…
В этот момент Володя даже не подозревал, чем все это аукнется. Ему, его знакомым и близким, его отделу… и всему их городку.
|-
– Чей это дом?
– Говорю вам, это не я… не мы!
– Чей это дом, ты знаешь? – повторил Буров.
Всем своим видом опер выражал усталость и раздражение по поводу того, что ему пришлось заниматься этим лохматым чучелом. Так оно и было на самом деле. У Бурова были свои дела, а еще он хотел уйти с работы пораньше – чтобы купить пива в магазинчике около дома и снова забыть обо всем. О своей паршивой работе и о своей паршивой жизни.
Лохматый с несчастным видом вздохнул.
– Барыги.
– Барыги, – согласился Буров. – Барыги по кличке Барыга. Шикарная, кстати, погремуха. Главное, оригинальная. И что ты там делал?
– Я… да ничего! Зашел…
Буров грубо схватил руку лохматого, рывком дернул рукав вверх. Желтая кожа с язвами на локтевом сгибе от многочисленных уколов. Вен почти не было видно. Буров с отвращением оттолкнул руку лохматого от себя, и тот едва не упал со стула.
– Давно торчишь?
Лохматый не ответил. Буров закурил. Лохматый поднял робкий взгляд:
– Угостите сигареткой?
– Слушай сюда, торчок драный, – игнорируя просьбу, Буров выдохнул дым в лицо наркоману. – Ты с каким-то своим корешом вломился в хату к Барыге, который банчит герычем. Об этом весь город знает. Перевернул там все вверх дном. Тебя взяли с поличным. Так что хорош юлить, или я тебе, чушок, почки отобью. Давай по делу. Ты дозу искал?
– Это не я! То есть… ну да, я зашел, потому что типа это… открыто было, – сбивчиво принялся оправдываться лохматый. – Но я ничего этого не делал, в натуре! Там кто-то до меня!
– Значит, не ты? Может, мне тебя отпустить тогда, а? Только придется пригласить Барыгу для дачи показаний. И само собой, я скажу ему, какая гнида такую фигню у него дома учудила. Как думаешь, торчок, что потом с тобой будет?
Лохматый побледнел.
– Да я вам в натуре, отвечаю, не я это! – чуть не плача, залепетал он. – Мы с Рафиком приперлись к Барыге, потому что у него белый крутой появился. Недорого. Купить хотели. Просто купить, в натуре! Давай стучать, а там открыто везде. Ну, мы зашли, а там… сами знаете. Рафик на шухере встал, а я давай искать… Только не нашел ничего. А тут красные приперлись…
– У Барыги, значит, крутой белый появился? – задумчиво уточнил Буров. Лохматый закивал. Буров пододвинул к нему пачку сигарет и зажигалку. Трясущимися руками наркоман жадно закурил. Лишь после этого Буров осведомился: – И давно?
– Что?
– Герыч крутой у Барыги появился, твою мать. Давно?
– Ааа. Ну, хэ зэ, в натуре. Типа с неделю назад где-то… Мы ему звонили. Ну, Барыге. Вчера звонили. А у него мобила в отрубе. Сегодня опять звонили… ни фига. Ну решили сходить. Фиг ли, вмазаться-то… хочется, типа.
– То есть, у него мобила отключена?
– Ну да. Хотя на него это не похоже. Он же, ну, типа, должен на связи быть. Чтоб с клиентами, ну, типа договариваться… – лохматый поднял глаза на Бурова. – Я вам отвечаю, это не мы. Там кто-то конкретный шмон устроил. И знаете, что? Я думаю, поэтому и мобила молчит. Походу, вляпался Барыга в какую-то ж… пу.
Бурову было плевать на Барыгу. Но он все-таки спросил:
– Как ты узнал про Барыгу? Что у него герыч хороший появился?
Лохматый поколебался. Но, видя, что опер сменил гнев на милость, судьбу он решил не искушать.
– От бабы его.
– Что за баба?
– Нинку Юренко знаете?
Полуразвалившаяся грязная одноэтажная общага около магазина «Продукты» в народе величалась «кошкин дом». ППСники приезжали сюда едва ли не каждое дежурство по очередному вызову. Вот и в этот раз рация голосом дежурного изрыгла знакомый адрес с еще более знакомой формулировкой «Семейный скандал».
Когда «воронок» подъехал к дверям общаги, Володя уже услышал пьяные вопли внутри. Внутри их с Маржановым встретил темный и вонючий коридор, заваленный мусором. И грудной бас за одной из дверей. Когда они подходили, дверь распахнулась, и оттуда выскочил одутловатый краснорожий мужик в майке.
– Порву, сука! Убью, падла!
– Полиция, успокойтесь, – рыкнул Маржанов требовательно. При виде полицейских мужик оторопел. Из комнаты высунулась такая же пьяная и краснорожая баба в грязном халате.
– Ага! И заткнулся сразу? Козел! Заберите его!
– Тихо! – рявкнул Володя. – Что произошло?
– Приперся, козел, пьяный опять, и полез с кулаками сразу! Че, ушлепыш, слова кончились? А только что такой смелый был!
– Да я тебя…! – пьяно взревел мужик и замахнулся. Баба отчаянно завизжала, прячась за дверью. Маржанов перехватил руку мужика и заломил ее. Мужик ойкнул от боли. Через секунду Маржанов ткнул его лицом в грязную стену.
– Еще раз так сделаешь, руку сломаю, понял? – прорычал он.
– Да она сама! – оправдывался мужик, от испуга перейдя едва ли не на фальцет. – Сама в г… но бухая, вы посмотрите на нее! Мочалка!
– Козел! – взвизгнула баба из-за двери. Володя торкнулся и шагнул в комнату. Такая же грязная и темная, как и все вокруг. Немытое окно, заставленный засаленной посудой стол. Володя сразу различил бутылку водки и два потемневших от въевшейся грязи стакана. Баба плюхнулась за стол.
– Заберите его, заберите, все нервы мне измотал…!
– Разберемся, – привычно отозвался Володя сухим тоном. И вдруг его взгляд замер. В углу комнаты, между стеной и шкафом, сидел человечек. Немытый, в стареньком платьице. Девочка лет 7—8. Она затравленным взглядом смотрела на Володю. Огромные глаза, в которых были паника, страх и ужас.
– Все нормально. Все будет хорошо, слышишь? – сказал он девочке. Володя старался, чтобы голос звучал уверенно и успокаивающе. Но девочка лишь еще сильнее вжалась в угол. Володя непроизвольно сжал зубы, повернувшись к пьяной мамаше.
– Что ж ты творишь, а? – процедил он. – Твою мать, у тебя ребенок здесь!
– Ба! – мамаша удивленно икнула. – Ты меня учить будешь, как мне детей воспитывать? Алкаша вон этого лучше забери! Вас для чего вызвали?
Сама баба потянулась к бутылке. Володя хотел выбить ей зубы. С трудом сдержавшись, он вышел в коридор. Взглянул на мужика, который, затихший, сидел на старой табуретке, явно принесенной отсюда со свалки.
– Фамилия?
– Ярошенко.
Володя нахмурился, вспоминая.
– Это твоя мать на 8 Марта живет?
Мужик в майке-алкоголичке удивленно посмотрел на Володю, попытался что-то сообразить, неуверенно кивнул. Пожилую Ярошенко Володя знал хорошо, она обитала также на их с Маржановым маршруте. Одинокая старушка, которая сетовала на болезни, маленькую пенсию и непутевого сына-алкаша. Володя сразу же вспомнил нужный дом.
– Гулнар, доедь до 8 Марта, 23. Привези бабушку, чтобы внучку забрала.
– Куда забрала? – подал голос алкаш.
– Сиди уже.
Маржанов не успел скрыться, как из комнаты выползла баба в грязном халате.
– Че?! – визгливо и пьяно квакнула она. – Какую бабушку? Куда вы Машку собрались…?! Не дам, понял?!
– Заткнулась! – не выдержав, рявкнул Володя. Подавив ярость, сухо продолжил: – Тебя предупреждали, что еще один скандал, и будет решаться вопрос о лишении родительских прав?
– Не дам! – завизжала она, скрываясь в комнате. Дверь хлопнула так, что зашаталась. Алкаш попытался встать, но Володя дубинкой ткнул его в грудь. Мужик снова ойкнул и остался на табуретке. Володя достал сотовый и набрал дежурку.
– Это Буров, наряд 18. Мы в «кошкином доме» на Саратовской. Пришлите нам дежурного из ПДН и участкового.
А в глазах Володи так и стояло лицо маленькой затравленной девочки. Уроды, клокотало в его голове. Уроды.
– Второго, который на шухере стоял около дома Барыги, зовут Вася, – сообщил Муртазин. – Этот Васек на Светлом Клине живет. Я к нему участкового заслал. Чтоб передал, что если Вася в отдел завтра не придет, кирдык ему.
– Да хрен с ним, с Васей, – отозвался Буров. – Нам Барыга нужен, чтоб заяву накатал.
– А если это не они?
– Да мне плевать, – пожал плечами Буров. – Их с поличным взяли. Готовая палка. Сами потом чистуху напишут, лишь бы мы их на улице не оставляли.
Муртазин развеселился.
– Коварный ты мужик, Иваныч.
Буров не ответил, следя за дорогой. Они как раз подъезжали к пункту назначения – панельной двухэтажке.
Нинка Юренко жила в первом подъезде. Первый этаж, угловая квартира. Этот адрес Буров, оттарабанивший в уголовке Елецка почти 25 лет, знал хорошо: отец Нинки, трижды судимый домушник, загнулся на зоне от туберкулеза, брат Нинки сторчался и сейчас мотает срок за наркотики, мать спилась и крякнула несколько лет назад. Веселое семейство. Типичный сброд, с которым Буров работал все эти 25 лет.
Машину Буров остановил на углу здания, около балкона и окон квартиры Юренко. Из окон доносилась музыка, хриплоголосый шансон.
– Кто-то дома, – отметил Муртазин. Буров двинулся к подъезду, приказав младшему по званию и должности оперу:
– Поторчи здесь, чтоб Барыга через окно не смылся.
Дверь в квартиру была старой, но крепкой. Буров громко постучал.
– Нина, открой. Полиция.
В ответ хриплоголосый исполнитель выдал что-то про воровскую жизнь. Буров постучал еще раз.
– Нина, полиция, разговор есть.
«Жизнь такая штука», – заунывно хрипела запись из-за двери. Буров начинал терять терпение. В третий раз он потарабанил так, что дверь зашаталась.
– Открой дверь или выломаю!
Никакой реакции. Буров вдруг подумал, что было бы забавно, если внутри никого нет – лишь работающий магнитофон, бардак и распоротая ножом мебель. А может… может, и труп? Находить труп ему не хотелось, тогда придется работать до ночи. Но раз приехали – не уезжать же.
– Шалава, – пробормотал он, выходя из подъезда. Муртазин прохлаждался, сидя на капоте машины. – Крышку не продави, сам выпрямлять будешь.
– Не открывает?
– Куда денется, когда разденется, – отозвался Буров. Дойдя до балкона, он подтянулся и, кряхтя, перелез через перила. Дернул дверь в комнату. Она оказалась открыта. На всякий случай потянувшись к кобуре, Буров вошел в балконную дверь.
Нинка лежала на диване. На руке выше испещренного «дорожками» локтевого сгиба красовался резиновый жгут, который она после «прихода» забыла снять. Нинка, идиотски улыбаясь, перевела на Бурова мутный взгляд. Зрачки в точку. Она была основательно заправлена какой-то дрянью. Нинка издала какой-то странный звук – было неясно, усмехается она или хрюкает.
– Сало, – выдала она. – После пяти… Хайло раззявил… Сцобака.
– Не вопрос, – согласился Буров, осматриваясь. На столе у стены он обнаружил весь дамский набор: упаковка от шприца, ложка, все еще горящая свечка. Проверив пару ящиков, он наткнулся и на самую интересную находку – два крохотных свертка из газетной бумаги. Дозы.
– Кучеряво живешь, Нинка, – хмыкнул он. Выглянув на балкон, крикнул Мурзину: – Машину вызывай! И понятых мне нарисуй где-нибудь!
– До березы сцобака, – продолжала бормотать Нинка, обращаясь к потолку. – Кишки на… Кузя… не доехал…
&
– Спокойно посидели, с подружкой, че не так?
– Водку пили?
– Может, и водку, ваше какое дело? Чего хотим, того и пьем!
– У вас дома антисанитария, вам уже несколько раз предупреждение выносили…
С сумкой на плече Володя прошел мимо приемника – кабинета для работы с посетителями – где участковый Жданов разбирался с Ярошенко. Напоследок заглянул в дежурку. Маржанов, тоже переодевшись в штатское перед уходом со службы, травил байки дежурному.
– Серьезно, на газонокосилке! Сел, врубил – и вперед! Гайцы ему дорогу подрезать, а он – бам! – вильнул в сторону и попер дальше. Они чуть в дерево не врезались. И не останавливается, зараза! И ты прикинь такую картину: едет этот черт, на газонокосилке, со скоростью блин один километр в час! В одних трусах, орет что-то! А за ним сразу две тачки гайцов! С мигалками, все дела! И вот тут я вообще выпал, первая через матюгальник выдает: «Водитель транспортного средства! Немедленно прижмитесь к обочине!»
Дежурный, полный добряк по фамилии Акулов, хохотал и похлопывал себя по ноге. Зазвонил телефон, но дежурный на него не отреагировал.
– Они мне рассказывали, – Акулов продолжал смеяться и вытирать слезившиеся от смеха глаза, – Говорят, а что нам делать? У нас инструкции! Блин, и почему это никто не записал! У всех же телефоны с камерой!
Зашел помдежа Гончар. Видя, что Акулов не реагирует на телефон, он с терпеливым и усталым видом взял трубку.
– Полиция, помощник оперативного дежурного Гончар слушает…
– Да записали они все, – уверял Маржанов. – У гайцов же тоже камеры на лобовухе, как и у нас! Только хрен они дадут поорать. Позорище блин.
– Надо поискать в интернете, может, выложил кто, – смеялся Акулов.
В дежурку зашла Вера. Дотронулась до плеча Володи, чтобы он посторонился. Вера принялась листать журнал вызовов, ища что-то. Маржанов с усмешкой покосился на нее и на напарника.
– А, у нас на прошлой смене прикол был. Вован, расскажи. Ну, с бабкой.
– Да ничего особенного, – хмыкнул Володя. – Бабулька одна вызывает. По журналу как ложный прошел. Бабулька с Илекской. Ну, где двухэтажки.
– Говорит, требую, мол, принять меры к соседям сверху, – поддержал Маржанов. – Мы спрашиваем: «А в чем дело?». Вован, что она там тебе зарядила?
– Они шумят, говорит. По ночам. Громко занимаются ЭТИМ. Бабулька смутилась еще так. Видно, что достали ее совсем. А сказать как есть, не может. Ну, говорит, ЭТИМ. И бровками так многозначительно дергает. Ну, мол, вы понимаете – ЭТИМ.
Вера покосилась на Володю, пряча улыбку.
– И как? Помогли вы бабушке?
– Пообещали провести с соседями профилактическую беседу. Особенно с женщиной. Та уж очень громко шумит, когда…
–… Они занимаются ЭТИМ? – заржал Акулов.
– Злые вы, – чуть кокетливо сказала Вера, выходя из дежурки. В дверях они с Володей встретились глазами. Теперь он был рад, что решил заскочить в дежурку перед уходом.
Гончар скептически наблюдал за Володей.
– Ничего не выгорит.
– Что? Ты о чем?
– А то я не вижу, как ты на следачку пялишься нашу.
– Давай громче, шеф на втором еще не слышит! – буркнул Володя.
– За ней половина отдела увивается, – сообщил Гончар. – А еще на нее вроде нач СО глаз положил. Так что… Сам понимаешь, лейтенант.
Володю это выбесило. Он терпеть не мог, когда посторонние пытались лезть не в свои дела. Особенно в такие.
– Да плевать, – буркнул он. – Ладно, бывайте.
Он подхватил сумку и двинулся к выходу из участка. На крыльце толпились сотрудники, обсуждая главную тему для отдела на протяжении последних шести месяцев – строительство нового здания ОВД.
– Уже неделя, и никого!
– Ага, уроды, хоть бы одного рабочего прислали для приличия.
– Заморозили они что ли?
– Обещали через год достроить.
– Какой год? Там и конь не валялся!
– В местной брехушке писали, типа из бюджета мало выделили, – сказал Володя, пожимая им руки. – Через месяц вроде начнут строительство по-настоящему.
– Да они полгода уже это говорят, Вован! Верь им.
– Разворовали уже все, уроды…
– Они начнут шевелиться, только когда наша халупа развалится. Вот тогда резко и бабки найдутся, и вообще!
Предмет обсуждения был прямо напротив ОВД. Это должно быть длинное, в целых четыре этажа, современное здание, где разместилась бы вся городская и районная полиция, со всеми подразделениями – начиная от руководства и заканчивая ГИБДД и ФМС. Но сейчас напротив отдела виднелась лишь огороженная площадка с залитым фундаментом и груда кирпичей и бетонных плит. Причина строительства нового здания заключалась не только в тесноте старого. Сейчас ОВД располагался в двухэтажном строении дореволюционной постройки, тесном, с гнилой проводкой, подтекающей канализацией и обваливающейся штукатуркой.