До 1925 года П. М. Журавлев – Макар работал на различных должностях в ВЧК на губернском уровне, а затем был переведен на работу в Москву в иностранный отдел ОПТУ. Через год началась его работа за рубежом. С 1926 по 1928 год он работал в Литве на должности 2-го секретаря представительства СССР в Вильно. С 1928 по 1930 год – на той же должности в представительстве СССР в Праге.
С 1931 года – в Турции на должности атташе в полпредстве СССР в Анкаре. В 1933–1938 годах П. М. Журавлев работает 2-м секретарем полпредства СССР в Риме, где с наибольшей силой раскрылись его организаторские способности. Резидентурой НКВД в Италии в этот период было приобретено значительное количество ценных агентов, и среди них агент Д-36.
Агент Д-36 – это Пиетро Капуцци, итальянец, владелец авторемонтной мастерской с бензоколонкой и в то же время сам вербовщик. С ним Макар – Журавлев работал с 1937 по 1938 год.
С началом второй мировой войны Пиетро Капуцци организовал партизанский отряд, который под его руководством мужественно сражался за свободу итальянского народа от фашизма. Сам П. Капуцци в одном из боев был убит немецкими оккупантами. В марте 1945 года о нем много писалось в итальянских газетах как о борце за свободу. А после окончания войны итальянское правительство наградило Пиетро Капуцци посмертно золотой медалью.
С 1938 года Павел Матвеевич Журавлев находился в Москве и возглавлял сначала второе, а затем первое отделение 5 отдела НКВД. Это ему и его группе аналитиков, куда входила и Зоя Ивановна, было поручено «отгадать» день нападения фашистской Германии на Советский Союз.
В 1940 году восстановил связь с полномочным представителем Болгарии в СССР Иваном Федоровичем Стаменовым, с которым установил контакт еще в Риме, где последний работал в то время первым секретарем посольства Болгарии в Италии. Через Стаменова Макар получал информацию о политике Болгарского государства накануне второй мировой войны.
Началась война. Однако И. Стаменов как представитель Болгарии находился в Советском Союзе. В архиве сохранился меморандум о настроениях И. Стаменова в те годы, составленный по агентурным данным. Интересно высказывание Стаменова, сделанное им в интимной обстановке в сентябре 1942 года. «Я люблю Россию и русский народ, – говорил он, – восхищаюсь его мужеством и тем не менее предвижу, что в недалеком будущем вы будете тем же, чем и мы. В определенной степени вы будете порабощены после войны, будете рабами. Это будет неизбежно. Ведь вы одни выносите всю тяжесть войны, и это кое-кому очень не нравится. Ведь вы же будете слабыми, народ устанет от войны. И жертв, хотя он и будет победителем.
Вы, русские, очень гордые, и это мешает вам оглянуться на прошлое и настоящее маленьких стран, вроде нас.
Оглянитесь на историю, вспомните, как после войны (имеется в виду Первая мировая война. – Ред.) с нами поступили союзники, и сделайте выводы и для себя. Ведь к этому направлена политика ваших теперешних друзей» (архивное дело № 34467, л. 134).
В личном деле Макара № 30535 записано: «С 9 мая 1942 года по 7 апреля 1946 года находился в долгосрочной загранкомандировке в Тегеране сначала в качестве первого секретаря, а затем поверенного в делах СССР в Иране».
Государство Иран и его столица Тегеран вписаны в историю Второй мировой войны одним значительным событием – в 1943 году (28 ноября – 1 декабря) там состоялась встреча глав государств антигитлеровской коалиции, на которой была принята Декларация о совместных действиях в войне против Германии и о послевоенном сотрудничестве трех держав, а также решение об открытии не позднее 1 мая 1944 года второго фронта в Европе.
Разведывательные службы фашистской Германии знали о готовящейся конференции и приняли соответствующие меры по ее срыву. Они намеревались уничтожить И. Сталина, У. Черчилля, а Ф. Рузвельта захватить живым. В Тегеран были заброшены пять опытнейших германских разведчиков, снабженных денежными и материальными средствами (золото, оружие, спецустройства и т. п.). Они создали сильную конспиративную прогерманскую группировку в правящих кругах Ирана и оборудовали военную базу в пустыне на территории одного из племен. Возглавлял всю эту работу доверенное лицо начальника 6 Управления бригаденфюрера СС Шелленберга Отто Скорцени. Тот самый Скорцени, который 25 июля того же 1943 года по личному указанию Гитлера освободил Муссолини, арестованного в то время заговорщической группой офицеров королевской гвардии Италии. Непосредственно группу агентов в Ираке возглавлял один из доверенных боевиков Скорцени – штурмбанфюрер Рудольф фон Пфлюг. Руководящее ядро немецких диверсантов собиралось периодически в доме иранского подданного Эбтехая, завербованного абвером, а позднее перевербованного разведслужбами Союзников.
Планы гитлеровской разведки провалились – 2 декабря 1943 года в 6 часов утра все пятеро немецких разведчиков были арестованы.
Павел Матвеевич Журавлев получил звание генерал-майора, а в личном деле Макара осталась одна скудная запись: «Раскрыл и предупредил о подготовке со стороны гитлеровской разведки террористического акта в отношении глав союзных держав антигитлеровской коалиции в Тегеране».
Вернулся П. М. Журавлев в Москву из Тегерана в апреле 1946 года. По служебной линии его возвращение из командировки сопровождалось служебной характеристикой из двух лаконичных фраз от 27 апреля 1946 года: «Павел Матвеевич Журавлев, находясь в долгосрочной командировке, проделал большую работу: в 1944 году в сложных условиях создал новую резидентуру МГБ СССР, регулярно снабжавшую Центр ценными разведывательными материалами и активно работающую до настоящего времени.
Лично Журавлевым П. М. и сотрудниками руководимой им резидентуры завербован ряд весьма ценных агентов».
Товарищи и коллеги Павла Матвеевича тепло и с большим уважением отзывались о нем и о методах его работы с подчиненными. Вот что, например, писал по этому поводу ветеран службы внешней разведки Д. Г. Федичкин, работавший вместе с П. М. Журавлевым еще во второй половине 30-х годов, и в том числе в резидентуре в Риме, тот самый Федичкин, о котором Зоя Ивановна во второй главе своей книги расскажет один эпизод: «Честность и справедливость были отличительными чертами Павла Матвеевича. Ему были чужды корыстные и эгоистические мотивы в отношениях с людьми. Он прямо в глаза говорил правду, невзирая на лица. Не терпел карьеристов и двуличных людей, презирал тех, кто искал легкой жизни, выгод, не любил людей беспринципных, способных на ложь и обман. Он не скрывал и не приуменьшал недостатков и просчетов в работе, если они были.
По натуре Журавлев был мягким, вежливым и выдержанным человеком, таких называют «человечный человек». Однако он не терпел расхлябанности и недисциплинированности, был требователен, но его требовательность не была голым администрированием, действовал он методами разъяснения и убеждения. Я не знаю случая, чтобы он когда-либо повысил голос и вел себя грубо. Не терял он самообладания и в период осложнений и неудач».
Умер Павел Матвеевич в Москве в 1956 году и был похоронен со всеми воинскими почестями на одном из московских кладбищ.
ВСПОМИНАЕТ П. А. СУДОПЛАТОВ
(Из книги «Показания нежелательного свидетеля»)
С ноября 1940 года все мы находились в состоянии повышенной боевой готовности. К этому времени Павел Журавлев и Зоя Рыбкина завели литерное дело под названием Затея в котором сосредоточивались информационные материалы о подготовке Германии к войне против Советского Союза. С помощью этого дела было легче регулярно следить за развитием немецкой политики, в частности, за ее возрастающей агрессивностью. Информация из этого литерного дела регулярно поступала к Сталину и Молотову, что позволяло им корректировать их политику по отношению к Гитлеру. В деле находились сообщения, которые впервые породили у советского руководства сомнения в искренности предложений Гитлера, в частности, о делении мира между Германией, Советским Союзом, Италией и Японией, о чем Молотов сказал в ноябре 1940 года в Берлине. Зоя Рыбкина, которая за несколько дней до начала войны посетила германское посольство в Москве, заметила, что персонал этого посольства практически был готов к эвакуации. Это сообщение озаботило нас.
…Сегодня, когда минуло пять десятилетий с того времени и когда печать, телевидение, радио предают гласности секретные документы той роковой поры, отчетливо видишь, какую важную миссию выполняла советская внешняя разведка и какой просчет, принесший немалые беды, допустило сталинское руководство.
Замечу, что тогда мы старались найти оправдание «стратегическому плану» Сталина. Прочно утвердилась такая версия: мы не подтянули вовремя к границам воинские части, не оснастили вооружением новую советско-германскую границу. Сталин, мол, стремился к тому, чтобы весь мир знал и видел, кто развязал войну. Хотя гитлеровцы постоянно нарушали наши воздушные, морские и сухопутные границы, провоцировали нас, мы на провокацию не поддались, зато получили в союзники США, Великобританию и мировое общественное мнение…
Глава 2
Вальс у Шуленбурга
В середине мая 1941 года я была приглашена к начальнику Главного управления контрразведки комиссару П. В. Федотову. С контрразведкой у меня никогда не было никаких контактов, и я не могла понять причину вызова.
Спустилась двумя этажами ниже, вошла в приемную.
– Майор Рыбкина? – секретарь вскочил со своего места. – Пожалуйста, пройдите, комиссар вас ждет.
Я прошла через тамбур с двумя дверями. В просторном кабинете кресла и стулья были обтянуты белоснежными чехлами, на обширном письменном столе возвышалась лампа под зеленым абажуром и стояли две хрустальные чернильницы в бронзовой оправе. На столике, примыкавшем к рабочему столу, шесть или восемь телефонных аппаратов. Между двух окон на стене большой портрет Сталина. На другой стене в темной раме портрет Ленина. В общем, обычный генеральский кабинет.
Петр Васильевич поднялся из-за стола, вышел навстречу, пожал мне руку, пригласил занять место у журнального столика, сам сел напротив.
Я видела его впервые. Он походил на директора школы или преподавателя вуза. Мало что выдавало в нем комиссара госбезопасности, хотя он был в военной форме с тремя ромбами в петлицах.
Петр Васильевич сразу перешел к делу. Контрразведке нужна моя помощь. Гитлеровская Германия, желая опровергнуть распространяемые слухи о якобы готовящемся нападении на СССР, решила продемонстрировать верность заключенному в 1939 году советско-германскому договору и прислала в Москву, что весьма знаменательно, делегацию, но не экономическую или политическую, а группу солистов балета Берлинской оперы. Германский посол Шуленбург сегодня дает обед в их честь; на обед приглашены звезды нашего балета.
– И мы очень просили бы вас, – сказал Петр Васильевич, – быть среди приглашенных на этот обед.
– В качестве кого? – удивилась я.
– Мы об этом подумали и уже заготовили приглашение. Вы будете представлять там БОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей. – 3. В.). Мы надеялись, что вы нам не откажете, и БОКС уже послал список приглашенных в германское посольство. А вам я вручаю это приглашение. – И он протянул мне продолговатый конверт, в котором значилась моя фамилия.
Я вспыхнула и запротестовала:
– Там могут быть и дипломаты, которые меня знают, но знают под другой фамилией.
– Ах, черт возьми, мы этого не учли.
Он задумался, а я тем временем вертела в руках приглашение, не зная, как поступить.
Наконец, тяжело вздохнув, Петр Васильевич сказал:
– Мы сделаем так. Попросим БОКС позвонить в германское посольство и предупредить, что так как Рыбкина заболела, то вместо нее будет Ярцева.
– Да это все шито белыми нитками, – рассмеялась я. – Впрочем, меня интересует моя роль в этом деле.
Петр Васильевич принялся популярно объяснять. Мне следует оценить обстановку, настроение, учесть всякие детали, интересующие нашу контрразведку.
Времени для подготовки к званому обеду оставалось в обрез. Я понимала, как встретят меня советники Шуленбурга, сотрудники гитлеровской разведки…
Небольшое отступление. После войны Петр Васильевич Федотов возглавит внешнеполитическую разведку, будет моим начальником. Это был честный, умный человек, за многие годы работы ставший крупным мастером по розыску и разоблачению засылаемой к нам вражеской агентуры. А мы в разведке занимались розыском в стане прямого или потенциального противника людей, способных быть нашими помощниками, служить нашему делу. Естественно, в этой новой для него области Федотов на первых порах проявлял и осторожность, и подчас медлительность в принятии решений.
Работая начальником германского отдела, я вносила на его рассмотрение различные проекты оперативных мероприятий, направленных на приобретение агентуры, разработку отдельных способов внедрения наших агентов в германские ведомства и т. д. и т. п.
Петр Васильевич обыкновенно прочитывал проект, медленно закрывал папку, говоря: «Это надо обдумать». Проходили дни, недели, а то и месяцы, прежде чем он принимал решение. У меня накопилось несколько таких нерешенных проектов, я собрала их в отдельную папку и, огорчаясь тем, что иные из них уже теряют свою актуальность, сделала на этой папке сакраментальную надпись: «Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех, от долгих отлагательств» (Уильям Шекспир).
И надо же было случиться такому: я поскользнулась, упала и некоторое время вынуждена была лежать дома с ногою в гипсе.
Мой непосредственный начальник Дмитрий Георгиевич Федичкин прислал своего секретаря взять у меня ключ от сейфа, в котором хранились понадобившиеся ему для доклада генералу Федотову документы. Лежали они как раз в злополучной папке.
Я по-дружески попросила секретаря самому вынуть из папки нужные материалы, а папку с надписью Федичкину не передавать. Но получилось так, что Федичкин спешил, сам снял печать и открыл сейф. Взял папку и, как потом мне рассказал, отправился на доклад. В кабинете, ожидая, когда генерал освободится, Федичкин аккуратно положил папку на письменный стол, не заметив на ней надписи. Но генерал был не таков. Он весьма внимательно осмотрел папку и прочитал вслух шекспировское изречение. Постучав по привычке пальцем по столу, Федотов заметил: «А ведь Шекспир прав, мы тугодумы, и Бисмарк тоже корил русских, что они медленно запрягают…» Федичкин тут же отпарировал: «Но Бисмарк сделал вывод: зато русские быстро ездят…»
…Все это сейчас пришло на память из далекого прошлого, а тогда мне надо было торопиться в парикмахерскую и домой, переодеться.
СПРАВКА
ФЕДИЧКИН Дмитрий Георгиевич (1902–1991) – советский разведчик, полковник в отставке.
Д. Г. Федичкин – сын подмосковного крестьянина-бедняка, переселившегося со своей семьей в начале века в поисках лучшей доли на Дальний Восток. Принимал непосредственное участие в партизанских боях за освобождение Дальнего Востока, был комиссаром роты и комиссаром батареи. После окончания Гражданской войны в октябре 1922 года его пригласили на работу во вновь формирующиеся органы ГПУ в Приморье. Более пятидесяти лет Д. Г. Федичкин проработал во внешней разведке. Был в странах Прибалтики в предвоенные годы и в Италии, после войны в Болгарии и Югославии. В Италии Федичкин находился вместе с уже известным читателю Павлом Матвеевичем Журавлевым, а в предвоенные годы был непосредственным начальником Зои Ивановны Воскресенской-Рыбкиной.
События Гражданской войны в Приморье Федичкин описал в книге «У самого Тихого…», изданной издательством «Детская литература» в 1977 году. В работе над этой книгой ему во многом помогала Зоя Ивановна, которая написала и послесловие. В литературной судьбе Федичкина сказалась та же взаимосвязь», что и у самой Зои Ивановны, – предшествующая работа послужила базой, основой для литературного труда.