Мы шли довольные, улыбаясь друг другу. Май радовался тому, что сестра, с которой он уже простился, вернулась с того света. Я – скорому возвращению домой. Пригоршня – тому же и еще, видимо, еде. Вскоре мы добрались до поляны, такой же, какую мы видели прежде, но здесь полдня назад еще была деревня: трубы печей тянулись в небо, обугленные бревна изб еще тлели, и гарь сдувало в нашу сторону. Наверное, в Черном городе мы видели дым горящей деревни.
Май, сжав кулаки, – выругался. Искра замерла, подтянулась, будто охотничья собака, взявшая след, и прошипела:
– Нечисть.
Пригоршня повел дробовиком из стороны в сторону и воскликнул:
– Твою ж мать!
– Что?
Проследив за направлением его взгляда, я зажмурился и с трудом подавил рвотный рефлекс. Да, я видел всякое: простреленные головы, мозги на стенке, выпущенные кишки, но все это было частью войны со стихией и с противниками. Я и сам убивал, меня пытались убить, и, уверен, если бы враги взяли в плен, просто пустили бы пулю в лоб. Потому что они были людьми.
Здесь же…
На стволе одного из ближайших деревьев были распяты обезглавленные люди. У некоторых из вспоротых животов кишки свисали неопрятными гроздьями. Два человека лежали ничком, в руках обоих я заметил по пистолету.
Видимо, манипуляторы взяли людей под контроль, и все зверства с соотечественниками творили эти двое несчастных. Естественно, психика не выдержала, и они застрелились после того, как манипуляторы ушли.
Искра всхлипнула и закрыла лицо руками.
– Их нужно предать огню, – проговорил позеленевший Май и, стиснув зубы, направился к трупам. – Искра, организуй костер.
– А где их головы? – поинтересовался бестактный Пригоршня.
– Нечистые забрали. Когда мы разгромили их обиталище, головы были развешаны на стенах. Боевые трофеи. Хотя в разумности нечисти я сомневаюсь.
Признаться, я тоже засомневался. Насколько знаю, манипуляторы могут проникать в разум других существ, у которых есть мозг или хотя бы ганглий. При этом они, скорее всего, синхронизируются с сознанием жертвы и очень хорошо представляют, что чувствуют подвергаемые экзекуции создания. Наслаждались ли они терзаниями главных жертв – тех двоих, что выступили в роли палачей, хотели что-то изменить, но помимо воли резали сестер и братьев? В голове не укладывается. Только маньяки способны на подобную жестокость. Выходит, здешние манипуляторы – община маньяков-убийц?
Искра сняла тулуп, нагребла в него листьев и отнесла на еще теплое пожарище, где недавно стоял дом. Она держалась в стороне и старалась на нас не смотреть, лишь спустя некоторое время я сообразил, почему: девушка плакала, слезинки бежали по щекам и срывались с подбородка. Видимо, у этого народа не принято прилюдно лить слезы, потому помогать ей я не спешил и Пригоршню остановил.
Интересно, где они собираются ветки ломать, когда самая тонкая, которую я вижу, в два обхвата толщиной? И еще любопытно, как им удалось расчистить поляну от деревьев?
Ответ на первый вопрос я получил, когда Искра поддела кору гигантского дерева ножом, и она отошла пластом. Девушка потянула полотно на себя, дернула и потащила к будущему кострищу. Мы с Пригоршней подключились к процессу, и вскоре образовался холм, куда Май принялся таскать снятые с деревьев обезглавленные трупы. Их было восемь плюс двое застрелившихся. Погибших Май сбрызнул жидкостью – какой-то легко воспламеняющейся смесью, – и мы все вместе начали накрывать усопших сорванной корой, больше похожей на грубые брезентовые полотна.
У Мая обнаружилось подобие зажигалки, преклонив колени, он чиркнул ею, поджег фитили и швырнул в кострище. Огонь занялся мгновенно, раскидал языки, загудел, выплевывая снопы искр, повалил жирный черный дым. Девушка встала на колени рядом с братом, взяла его за руку, и они, потупившись, затянули то ли песню, то ли молитву – слов было не разобрать.
Мы с Пригоршней неприкаянно стояли в стороне, наблюдая, как огонь лижет тела, снимает одежду, кожу… Я отвернулся – неприятное зрелище.
Когда костер прогорел, Искра и Май поднялись и так же, держась за руки, молча зашагали по пепелищу, переступая через головешки. Пригоршня чуть не споткнулся о сгоревшее тело, чертыхнулся. Я тоже переступил через труп, который не сгорел полностью, а лишь обуглился.
– Двенадцать человек, – нарушила молчанье Искра. – Только мы выжили. Мы охотились на фибий. Я загоняла, Май ждал, но меня все равно нашли…
– Мы отомстим, – проговорил Май с уверенностью. – Выследим и положим. Хорошо, у них детеныши вместе с ними живут. Если убивать, то всех.
Его ярость стеганула меня кнутом, и мысленно я с ним согласился: маньяков-садистов надо отстреливать, как бешеных собак.
Минут десять шли молча. Остался неприятный осадок, будто я чем провинился перед теми людьми. Май был мрачнее тучи, Искра тоже приуныла – оплакивала кого-то из своих знакомых, возможно, близких родственников.
Оживились мы, когда услышали хруст листьев. Май насторожился, Искра замерла. Будто принюхиваясь, облизнулась и сказала:
– Фибия. Одна.
Они переглянулись, Май кивнул, полез в котомку и вытащил моток веревки, протянул Пригоршне:
– Помоги нам.
– Вы чё, охотиться собрались? – сообразил Никита. – Что от меня нужно?
Пританцовывая от нетерпения, Искра объяснила:
– Я ее заманиваю, вы кладете веревку на землю, и когда фибия приблизится, натягиваете канат.
– И чё? – не понял Пригоршня.
– Она переворачивается кверху лапами, а мы ее добиваем.
– Во как.
Что это за дрянь такая? На ум пришел стишок: «Жук упал и встать не может, ждет он, кто ему поможет».
Тем временем Пригоршня и Май размотали веревку и притаились за гигантскими стволами, а Искра рванула на звук, стараясь шуметь как можно больше.
– Эй, еда, иди сюда! – донесся ее голос.
Вскоре она появилась – мчала, побивая рекорды, а за ней гнался трилобит наподобие того, что мы видели раньше, только у́же, и на длинных ножках. Я предусмотрительно отступил к дереву, девушка перепрыгнула через веревку, а когда трилобит наступил на нее, Пригоршня и Май вскочили, натянули ее и вздернули вверх. Под боевой клич Мая трилобит вскинулся и перевернулся на спину. Искра обернулась и схватилась за ствол, пытаясь отдышаться – она переоценила силы, не стоило ей перенапрягаться после ранения.
Фибия вертелась и сучила лапками, Май подбежал к добыче и разворотил ей башку из гаусс-пистолета. Тварь немного подергалась и затихла, лишь тонкие ножки, коих было множество, все еще сокращались. Май выхватил тесак – такой же, как у Пригоршни, только черный, – и вонзил его между сегментами брюшка. Пластина с треском поднялась, явив нашему взору черно-бурое нутро в обрамлении белого мяса, которое Май тотчас принялся срезать.
С туши фибии получилось килограмма три белого мяса. На труп, откуда ни возьмись, сбежались мелкие жуки, похожие на бронированных муравьев, и приступили к трапезе. Май завернул мясо в ткань – что-то среднее между бумагой и полиэтиленом – положил в котомку.
Короткая охота подняла настроение аборигенов, смерти односельчан отодвинулись на задний план. Видимо, в адских условиях постоянно кто-то умирал, привыкнуть к такому невозможно, но воспринимать смерть, как само собой разумеющееся – вполне по силам.
– Как выглядит Небесный город? – спросил Пригоршня, когда мы продолжили путь.
Искра, шедшая впереди, дернула плечом:
– Говорят, что он летает в воздухе. Никто из деревенских его не видел, даже старейшины. Остается верить горожанам, хотя мне не очень-то представляется, как целый город летает и не падает.
– Скорее всего, легенда, – согласился Май.
Я поинтересовался:
– А почему вы не сходите на него посмотреть? Там, насколько я понял, безопасно.
– Зимой идти нельзя – замерзнем, весной и летом – некогда. Да и зачем? Все равно там мало места, и нас туда не примут. Мы, правда, мало знаем, спроси лучше у старейшин.
Дальше шли молча, прислушиваясь и приглядываясь к мелочам – а вдруг аномалия? Искра заметила мою настороженность и спросила:
– Ты чего дергаешься постоянно?
– Здесь у вас случаются аномалии. Идешь-идешь, а потом р-раз – и расплющило тебя…
– Ааа, – протянул Май. – Это ловушки. Мы знаем все места, где они есть. Там еще разные полезные штуки образуются, мы их горожанам продаем.
– У нас они называются артефактами, – ответил Пригоршня. – А чего себе не оставляете?
– Не знаем, как они работают. Горожане проводят опыты, выясняют и используют. На наших добровольцах проводят. Кто выживает, остается в городе. Один такой, мой двоюродный брат Юль, до сих пор к нам приезжает, небылицы рассказывает. Преобразился человек, важным стал, холеным. Ему повезло: остальных, кто уехал, мы больше не видели.
– Здесь, – Искра прервала нашу беседу, остановилась и повертела головой.
Глава 3
Как девушка ориентировалась в сплошном переплетении ветвей и одинаковых исполинских стволов, для меня осталось загадкой – ни одной тропы я не приметил, в сухих листьях не оставалось следов. Тем не менее, Искра шла уверенно и привела нас к своей родной деревне.
Я прислушался и принюхался, но ни деревенского шума, ни запахов, отличных от лесных, не услышал.
Аборигенка вставила два пальца в рот и четыре раза свистнула – коротко, через равные промежутки. Мы с Пригоршней переглянулись. Никита скинул рюкзак и, покопавшись в нем, достал «миелофон». Ребята следили за нами с вялым изумлением: мало ли, чего можно ждать от чужаков… Напарник кинул артефакт мне, я поймал, и сразу голова наполнилась чужими голосами. Когда рядом думал только Никита, ориентироваться было легче.
– Засада, – настойчиво бубнил Пригоршня, – приготовься к бою. Прием, прием! Слышишь меня? Наверняка засада.
– Чудные какие, – думала Искра, – особенно этот. Со сковородкой на голове.
Я поперхнулся, поняв, что девушка имеет в виду шляпу Никиты. Ох, с каким удовольствием я это озвучу!
– Что это он делает? – думал Май. – Зачем ему камень?
И никакой полезной информации. Я решил подождать, но через минуту-другую надоело: все трое по-прежнему пялились на меня. Искра фантазировала на тему того, каким милым будет Никита, если его переодеть, иногда прорывались мысли о какой-то Ами; Пригоршня сосредоточенно думал про засаду; Май оценивал, сколько неприятностей мы можем принести – он не доверял пришельцам.
К хору внутренних голосов внезапно примешались новые. Кажется, люди довольно далеко, но приближались – мысли зазвучали громче и отчетливее, но были сумбурными, не оформленными словесно – просто обрывки информации («корень, листья, вызов»)… Я сунул артефакт в карман и на всякий случай поднял ружье.
К нам вышли трое.
Вопреки фентезийной обстановке, выглядели они вполне цивилизованно: в серой форме наподобие нашей «хабэшки», явно предназначенной для удобного и незаметного перемещения по лесу, в высоких сапогах, плотно облегающих голень, и в банданах вездесущего серого цвета. Все – мужчины, и все вооружены короткоствольным оружием, по форме напоминающим водяные пистолеты, только черным и тяжелым. Что меня удивило – все они были или светловолосыми, или рыжими и походили друг на друга.
Завидев нас, они встали, как вкопанные. Один прицелился в нас и заговорил так быстро, что я не понял ни слова.
– Не стреляйте! – Искра вышла вперед. – Это свои!
– Горожане? – спросил один из патрульных с интонацией, с которой в Москве говорят о «понаехавших».
– Нет-нет, не горожане, путники, но друзья. Им нужно к старейшинам.
Второй заметил кровь на ее тулупе и дырку от копья. Рванул к ней, но она его жестом остановила:
– Нечисть напала на Южную. Погибли все, кроме нас.
Первый разразился потоком проклятий, второй сдержался. Воины, стоящие за их спинами, разбежались. Издали донеслись горестные женские возгласы, где-то заголосила баба. Ее крик подхватила другая.
– Они понимают наш язык? – продолжил первый, он сохранял самообладание, но уголок века дергался. В небольшой общине все были друг другу родственниками, наверняка и у него погиб кто-то из близких.
– Понимаем, – встрял Пригоршня. – Оружие опусти.
Он, между прочим, держал дробовик, зажав приклад между локтем и ребрами. «От бедра» стрелять не очень удобно, зато быстро – не нужно вскидывать оружие – и с близкого расстояния дробью точно не промахнешься.
– Добро пожаловать, – не опуская своего «водяного пистолета», произнес патрульный. – Если вы пришли с миром, опустите оружие первыми.
Я перешел в позицию для патрулирования, свободно повесив винтовку на руке и опустив ствол под сорок пять градусов. Так почти не устаешь, а перейти в боевую стойку можно практически мгновенно. Пригоршня помедлил и последовал моему примеру. Второй патрульный немного расслабился и тоже опустил оружие.
Сдавать ружье и винтовки от нас не потребовали, обыскивать не стали. Наверное, в этом мире все люди считались изначально дружелюбными, не существовало междоусобиц, внешний враг все-таки объединяет.
Следом за серыми мы пошли дальше. Вскоре я заметил, что лес становится более обжитым: меньше листьев под ногами, нет тонких деревьев, корни облагорожены – подпилены так, чтобы удобно было проходить, не пригибаясь. Через особо зловредные выступы переброшены мостки.
При этом нам не попадалось местных и по-прежнему не было заметно признаков жилья.
Я окончательно утратил чувство направления, да и ветер – наша стабильная подсказка – стих.
Вскоре мы уперлись в живую стену. Высокие, метров под пять, колючие, покрытые мелкими серыми листьями кусты были знакомы – похожие водились в Зоне.
Гениально! Манипуляторы могли брать под контроль мало-мальски разумных существ, даже насекомых, хищные растения им неподвластны.
Почувствовав приближение людей, кусты зашевелились.
– Они опасные? – спросил я у провожатых, одним вопросом выдав в себе чужака.
– Ручные, – ответила Искра, – если бы вы пришли одни, они бы вас схватили. С нами не тронут. Защита.
Я думал, что в живой изгороди будет проход, но «серый» патрульный свернул к одному из деревьев и принялся карабкаться по коре, отполированной множеством прикосновений. Мы последовали за ним, рюкзак ощутимо мешал. Одна из нижних ветвей, как мост, была перекинута через заграждение, и по ту сторону живой изгороди с нее тянулась веревочная лестница.
Вопреки ожиданиям, за кустами оказался такой же лес.
На развилке нас встретил вооруженный патруль из пяти «серых». Чужаки их удивили, но не слишком – наверное, нас снова приняли за «горожан».
Шириной ветка была метров пять у основания, не сильно покатая, но все равно идти по ней оказалось страшновато. Искра, Май и серые двигались свободно и явно не испытывали никаких неудобств. Мы же с Пригоршней шли медленней, и мне очень не хватало перил – все-таки до земли около шести метров, падать высоко…
Благополучно миновав мост, мы спустились по веревочной лестнице.
– Вот мы и на месте! Дома! – проговорила Искра, раскинув руки. – Мне нужно к родителям – сказать, что я жива. Заходите в гости, друзья!
На месте? Дома?! Но я по-прежнему не видел ни одной постройки!
– Офигеть, – тихо выдохнул Никита, – ты глянь. Натуральные, блин, эльфы!
– Да где?!
– Да везде. Вон, глянь, на дереве – лестница!
И тут я словно прозрел. Ожидая привычных построек, не обратил внимания на очевидное: жилища аборигенов были оборудованы прямо в деревьях-гигантах. Видимо, как я и подумал в самом начале, размер и строение деревьев позволяли сделать комфортные комнаты внутри, выдалбливая ствол.
Если бы здесь снимали «Властелина колец», и навстречу нам вышла владычица Галадриэль, я бы понял сразу. А так был, мягко говоря, шокирован: веревочные лестницы и лестницы, вырубленные в коре. Двери – тоже из коры – закрывающие входы в дупла. По земле никто не передвигался, но задрав голову, я увидел пешеходов, снующих по своим делам по ветвям. В развилке, обнесенной веревочной изгородью, возились малыши под присмотром взрослых детей.