– Александр Александрович, я хочу, чтобы вы ответили на один вопрос!.. – опять закурив, сказал он. – Однако, прежде чем ответить, подумайте!
Сашик смотрел на собеседника не отрываясь, ему казалось, что он догадывается, о чём тот его сейчас спросит.
– У вас есть много вариантов, но мы рассмотрим только два! Вы меня внимательно слушаете? Я могу продолжать?
Сашик кивнул.
– Тогда вариант первый – вы выбираете свой жизненный путь, если хотите, остаётесь с фашистами, но тогда мы сейчас расстанемся и будем считать, что вы от нас, а мы от вас свободны, и, если случайно встретимся в городе, можете со мною не здороваться, я не обижусь…
Сашик пошевелился…
– Погодите, Александр, не торопитесь, вы можете ответить сейчас, можете позже, однако выслушайте вариант номер два!
Сашик кивнул.
– Вариант номер два – мы работаем вместе на пользу вашей и моей родины – России. Сейчас она называется Советский Союз. – Лапищев секунду помолчал. – Если нужно время, чтобы обдумать ваше решение, оно у вас есть…
Езда из Фуцзядяня на Пристань получилась долгой и утомительной. Рикша, молодой китаец в войлочной шапке и ватной куртке, бежал хотя и резво, но всё-таки медленно, и Сашик снова успел замерзнуть.
Он сошёл у кондитерской в самом начале Китайской улицы.
«Хорошо, что Лапищев назначает встречи не утром и не вечером, – все места свободны, можно спокойно посидеть и подумать».
В зале кондитерской было всего несколько человек; почти все столики были свободны. Мысль зайти именно в кондитерскую пришла ему в голову по дороге, и не только потому, что на улице стояла стужа с пронизывающим ветром, он был хорошо, добротно одет: крытая шуба и бобровая шапка уберегали от холода и ветра. Выйдя из маленькой китайской гостиницы и перебирая в голове только что закончившийся разговор с Сергеем Петровичем, он понял, что всё, что он сейчас услышал, надо обдумать в тишине и уединении. Дома ему этого сделать не дадут: матушка и Тельнов будут отвлекать разговорами, да и время неурочное – середина дня – по идее он сейчас должен быть на службе, не станешь же, будучи очевидно здоровым, объясняться перед домашними, что в конторе он сказался простывшим и отпросился.
Сашик оглядел зал. В этой кондитерской он ещё ни разу не был. Он хорошо знал Харбин, все приличные места, где можно было провести вечер, хорошо поесть – русского, или китайского, или французского. Знал все кофейни и кондитерские, а об этой, судя по всему недавно открывшейся, не знал.
Зал был высокий, просторный. В центре потолка висела большая изящная электрическая люстра, от неё лился свет, который мягко отражался от окрашенных в цвет кофе с молоком стен. Понизу стены были закрыты полированными чуть выше столов деревянными панелями. Вся мебель – столы, стулья, бар были сделаны из красного дерева. Почти под самым потолком висели, как это ни странно, узкие книжные полки, в которых стояли старые книги.
«Как в библиотеке! Как уютно и как тихо!»
Он огляделся и увидел, что возле громадных зеркальных окон стояли высокие, как в баре, столешницы, а рядом с ними были стулья на высоких ножках. Если сесть на такой стул, то можно, опершись на столешницу локтями, смотреть из тёплого зала на бегущих по морозу закутавшихся людей, у которых не было пяти минут для того, чтобы зайти сюда и отогреться чашкой кофе.
В зале вкусно пахло – мололи, поджаривали зерна и варили кофе тут же.
– Чего изволите? – услышал он тихий голос за спиной и обернулся. Рядом с ним стояла и улыбалась миниатюрная кельнерша в белой наколке на скромно уложенных волосах, в руках она держала большую, обтянутую коричневой кожей книгу меню.
Сашик молча взял его и раскрыл.
– Если вы один, не пожелаете ли присесть к окну? – спросила кельнерша.
«О! – подумал он. – Тут мысли читают!» Он уселся на стул, положил локти на столешницу и посмотрел в окно: «Стужа! Бр-р-р!»
Меню приятно удивило – кроме обычного, довольно богатого выбора кофе, чая и полагающихся в таких заведениях пирожных в меню были холодные и горячие закуски, коньяки, водки и вина, и это несколько озадачило: «А что? С мороза не помешает!»
Через несколько минут перед ним стояла рюмка арманьяка, тарелочка с солеными орешками, чашка кофе и большой кусок наполеона. Ещё через несколько минут, когда тело начало согреваться от пригубленного коньяка, в голову пришла мысль: «А хорошо бы сюда – с Соней. Бьюсь об заклад – она об этом заведении ещё ничего не знает».
Пока он сюда ехал, то по дороге обдумывал только что закончившийся разговор.
С первого дня знакомства с Лапищевым он полагал, что стал советским разведчиком. Его, правда, удивляло, что он ещё не получил ни одного серьёзного задания. На встречах Лапищев рассказывал о жизни в СССР, объяснялся на политические темы, это было интересно, но совсем не интригующе. До знакомства с Родзаевским Сашик горел совершить что-то такое, что в его понимании было бы настоящим поступком настоящего разведчика, однако дальше обсуждения общеполитических вопросов и некоторых ситуаций харбинской городской жизни дело не шло. А когда сорок минут назад он сказал, что принимает второй вариант, Лапищев, как ему показалось, погрустнел и молча выкурил две папиросы подряд.
– Тогда вот какое дело, Александр! – задумчиво отмахивая рукою дым, сказал он. – Наши японские «друзья» сейчас решают одну очень важную для себя задачу.
Сашик напрягся, разговор в такой тональности за год их общения был впервые.
– Им нужны свежие люди. И здесь, и там! Из наших, из русских.
«…Из наших, из русских…» Сашик вспоминал слова Лапище – ва, вытащил из кармана и положил перед собой пачку «Жэтана».
– Месье! – услышал он за спиной. Он обернулся, у спинки его стула стояла та же кельнерша и держала в руках зажжённую спичку.
– Спасибо! – Сашик прикурил и выпил глоток коньяку. «Интересно, а в СССР есть такие кондитерские? Надо спросить!»
Сегодняшний разговор с Лапищевым был не похож на предыдущие.
«…Из наших, из русских…»
Только уже к концу он понял, что весь год их общения Лапищев к нему присматривался, только сейчас до Сашика стал доходить смысл некоторых отрывочных фраз, которые обронил Лапищев в последнем разговоре, а разговор свёлся вот к чему.
– …Им нужны свежие люди, – сказал Сергей Петрович. – И здесь, и там! Из наших, из русских. Дело в том, что полковник Асакуса и его подчинённые усиленно подыскивают среди вас, харбинцев, людей, у которых есть родственники в Хабаровске. Именно в Хабаровске. Опрашивают многих, стараются делать это очень конспиративно, однако попадают и на наших людей.
Когда Сашик услышал финал последней фразы, он удивлённо вскинул глаза.
– Подробности я пока опущу, Александр! Сами понимаете!
Сашик мало что понял, но кивнул.
– Мы пока не знаем, зачем им это надо! – Сергей Петрович окутался клубами дыма, и Сашик стал догадываться, что, скорее всего, они обо всём знают, но, видимо, для него это пока секрет. – Уж очень усиленно они повели этот поиск! Многие семьи харбинцев, как вы знаете, «располовинены» – остались родственники и друзья и в Питере, то есть в Ленинграде, и в Москве, и в Париже, и здесь, на Дальнем Востоке, только по ту сторону Амура. Но им нужен именно Хабаровск.
– А в Хабаровске что?
Сергей Петрович немного помолчал.
– В Хабаровске штаб Дальневосточной армии, новые заводы, новое оборонное строительство! Соображаете?
Сашик кивнул, теперь он начал понимать.
– Вы рассказывали о ваших друзьях и знакомых…
Сашик снова кивнул.
– …так вот, среди ваших знакомых наверняка есть люди или человек, которые очень могут пригодиться японцам.
Сашик смотрел на Лапищева.
– Софья Ларсен! – сказал, как отрубил, Лапищев и впился глазами в Сашика, тот похолодел!
«Зачем? А Соня им зачем?»
– Сама Софья нам ни к чему, – сказал, как будто читал мысли, Лапищев, – и японцам, она, скорее всего, тоже ни к чему. А вот её родная тетка, которая работает секретарём-машинисткой на одной из больших пригородных железнодорожных станций под Хабаровском, им бы очень подошла. И нам тоже.
Сашик смотрел на Лапищева не отрывая глаз и молчал.
– Мы предполагаем, что им нужен или человек, способный кого-то опознать, или человек для организации канала связи, не вызывающий подозрений у нашей контрразведки, а раз она работает на железной дороге, значит, по мысли японцев, она не должна вызывать у НКВД особых подозрений. Пусть даже её близкая родственница, к примеру сказать, мамаша Софьи, живёт в эмиграции! Не все же в этом виноваты, в конце концов!
Говоря это скороговоркой, Лапищев даже покраснел, он забыл про папиросу и обжёгся.
– Фу, чёрт! – Он бросил её и помахал пальцами. – Ну! Теперь понятно?
Сашик окаменело смотрел на него.
– А в чём будет состоять моя задача?
– Ну, слава богу. – Лапищева как будто отпустило, он распрямился и, глядя на Сашика с мягким прищуром, произнёс: – Ваша, Александр, задача – простая. Ваша задача, как человека близкого к её семье, не пропустить, если к ней кто-нибудь обратится с просьбой вспомнить о тётке в Хабаровске! Засечь нам надо этот момент и того человека, который… вы понимаете меня!
В течение наступившей паузы Сашик подумал: «…Японцы могут найти… могут найти кого угодно, могут и Соню… Могут и Соню! Если они найдут Соню… в смысле…»
– Я понял! – неуверенно сказал он.
– Ну вот и хорошо. А о желании вашем по поводу гражданства никому ничего не говорите. И папаше с мамашей тоже! Ни к чему! Это нам может только помешать! Этот вопрос мы с вами решим позже. Да, кстати! – без всякого перехода вдруг сказал Лапищев. – Я хочу подвесить вам одну задачу. На первый взгляд она может показаться несерьёзной, но результаты могут нам очень помочь, поэтому то, что я вам скажу, примите как боевое задание!
Сашик смотрел на часы, занятый своими мыслями, он просидел в кафе уже час. Было ещё светло, и он решил пока никуда не торопиться.
Уже в самом конце разговора, как только Лапищев упомянул Хабаровск, он вспомнил свою позавчерашнюю встречу с Соней, и его обожгло. После кафе «Марс» Сашик проводил её домой, Соня жила недалеко, около кинотеатра «Америкэн», и на автобусе поехал к себе. Настроение испортилось, ему не хотелось объясняться по поводу своих разочарований в фашистах, а кроме того, в автобусе было так холодно, что он моментально забыл, что только что сидел с Соней в тёплом кафе, вместо этого было ощущение, что весь вечер он простоял на морозе.
Тогда он ехал один, сейчас один сидел – и вспоминал и сопоставлял позавчерашний разговор с Соней и сегодняшний с Лапищевым.
«Черт побери! Все всё знают, – думал он. – Только до меня всё доходит последним. А кстати, как она могла получить «весточку», – вспомнил он, – то есть её мать? Из Советского Союза? Переписки-то нет!»
Это было не совсем так, однако японцы старались контролировать всё, что касалось контактов эмигрантов с СССР, по крайней мере так думали все русские, жившие в Харбине.
«Если пришло письмо по почте, даже пусть кружным путём, то японцы наверняка его прочитали. Значит, они могут проследить связь Сониной мамы с сестрой в Хабаровске. И наверное, это то, что они ищут, если верить Лапищеву. Кстати, Лапищев! Он тоже этого ищет, то есть хочет перехватить то, что нужно японцам! Вот это загадка! Или отгадка? Или «зацепка» – как он выражается! Если они её зацепят… – тут мысль Сашика прервалась, – то что я смогу сделать?»
Чем больше он об этом думал, тем яснее понимал, что сам он ничего сделать не сможет.
«А если она уедет в Шанхай? Тогда они возьмутся за мать, и у меня не будет возможности что-то выяснить. Нет, это не подходит. Помочь им уехать вместе? Это потребует денег, да и кто их устроит в Шанхае? Мало ли, что там родственники! Многие хотят уехать, но пока мы все здесь! Да и что я им смогу объяснить, что мне что-то подсказал сотрудник советского консульства?»
Мысль Сашика запнулась.
«Ну и объясню! Мне нечего бояться! Если это надо ради их спасения? – Сашик внутренне согревался от собственного мужества. – А если не поверят и не поедут? – Тут он снова запутался. – Ну что ж! Объяснять так объяснять!.. Только кому?» И похолодевшей душой он понял, что объяснять ни Соне, ни её маме ничего нельзя, не поймут, не поверят, начнут волноваться… а к чему это может привести, один Бог знает!
«А почему я так волнуюсь, может быть, они получили это злополучное письмо не по почте, а как-то иначе? Тогда что? Просто сидеть и ждать? Так ведь и японцы не дураки, если они серьёзно возьмутся за дело, то как об этом узнать? Тогда уж точно помочь будет нечем, это ясно как божий день! Матка Боска! – вспомнил он молитву матери. – Спаси и помоги!»
И тут его осенило!
«Лапищев! Конечно, Лапищев!»
На душе у Сашика потеплело, и мысли потекли ровнее.
«Не зря Матерь Божья за всем наблюдает со своих небес и мама её об этом просит! Лапищев! Сам напросился! Разве он со мной не об этом говорил? – Тут Сашик снова запнулся. – А почему со мной? Именно со мной!» В этом месте его мысль опять застопорилась.
«А почему я думаю, что Лапищев разговаривает об этом только со мной? Он ведь сам сказал, что… – Здесь он вспомнил сказанное Сергеем Петровичем дословно: «Японцы опрашивают многих, стараются делать это очень конспиративно, но частенько попадают на наших людей». – Значит, – догадался он, – у них есть с кем об этом разговаривать… кроме меня!..»
За этими мыслями Сашик вдруг вспомнил, что Лапищев «подвесил» ему первое, как он выразился, «боевое» задание.
«Вот зачем ему понадобился мой «личный фронт»! – подытожил он, сделал последний глоток коньяку, допил остывший кофе и решил, что если он пойдёт отсюда пешком, то придёт, когда все уже будут дома. Как обычно.
Глава 8
Дверь громко хлопнула, и в холодных сенях кто-то начал сильно топать ногами и шаркать об половик.
«Кузьма Ильич, – подумала Анна Ксаверьевна, отложила шитьё и прошла на кухню. – Чем-то недоволен!»
– Чаю поставить, Кузьма Ильич? – крикнула она в прихожую.
Тельнов из сеней вошёл в коридор, и к топанью добавились громкое шмыганье носом и сморкание. Анна Ксаверьевна выглянула из кухни, когда старик уже снял шапку и разматывал шарф, и по его красному, взопревшему лицу тёк пот.
– А что? – удивлённо спросила Анна. – Вы разве бежали?
Тельнов недовольно посмотрел на неё из-под косматых бровей, расправил смоляные усы, которые не брала никакая седина, и, как бы разоряясь, сказал:
– Ещё бы я стал бегать на старости лет по этому Харбину! Вашему! Никак не могу привыкнуть! – и, посопев, после паузы добавил: – Никчёмный климат, матушка, – стоишь, мороз до костей пробирает, чуть пройдешься – мокрый, как мышь из лужи! Вон спина вся мокрая, по колена.
Анна прыснула.
– Ну по поясницу! – Он мелко перекрестился. – Прости господи! По поясницу, конечно! А морозище, всё ж Крещение, – не выйти, собаки на лету дохнут…
Анна снова прыснула.
– Да что это со мной! Собаки – на лету, поясница – по колено! А всё – чужбина! Уж сколько здесь живу, знаете ли, скоро семнадцать лет, а привыкнуть не могу.
Тельнов справился с верхней одеждой и остался в косоворотке и смятых под валенками брюках. Не надевая тапочек, он в одних белых вязаных носках прошёл в гостиную и устало уселся в хозяйское кресло. Анна Ксаверьевна удивлённо посмотрела на него; было видно, что Тельнов чем-то сильно расстроен – в доме было заведено, что в плетёное кресло-качалку Александра Петровича никто никогда не садился.
– Сейчас, матушка, дайте отдышаться, сейчас я освобожу кресло уважаемого Александра Петровича.
Тельнов ещё минуту посидел, потом тяжело упёрся руками в подлокотники, качнулся и встал.
Прислуга уже ушла, но самовар ещё был горячим, Анна Ксаверьевна сама налила стакан чаю и поставила его на стол.
– Что-то с вами не так, Кузьма Ильич!
– Да уж куда как не так! – Он обошёл вокруг стола, сел в своё «хрусткое» плетёное кресло и отхлебнул из парившего стакана.
Тельнов сидел за столом в тяжёлой задумчивости. Сегодня в середине дня он ходил в Фуцзядянь купить кисточек – в китайском районе было всё же подешевле – и увидел, как из дверей какой-то маленькой китайской гостиницы вышел Сашик и торопливо пошёл по улице, а через несколько минут оттуда же вышел этот, «краснюк», – сотрудник советского генконсульства. Конечно, это могла быть случайность, а могла быть и не случайность. Надо было бы об этом поговорить с Александром Петровичем, но этого-то разговора Тельнов и боялся.