Но это свидетельствует и о другом, а именно: совсем незаметно возникает нечто божественное, нисколько не смущаемое мнением людей, хотя это происходит среди белого дня. Пастухи, как, впрочем, и мудрецы, без труда нашли место, где появился на свет Младенец. Посланцы же властных структур отыскать его не смогли, несмотря на имеющиеся у них переписные листы, и оказались не в состоянии сообщить хотя бы самую малость о присутствии божества. Вот так же и теперь на глазах у всех могут происходить наиважнейшие события с участием самого Бога, однако они ускользнут от общественного сознания, равно как и не найдут отражения на страницах газет.
О тогдашнем положении Иосифа следует сказать так: опустись он еще немного пониже, и его семью по меркам той эпохи причислили бы чуть ли не к подневольным людям. Говоря современным языком, ей пришлось бы искать места среди низших слоев третьего сословия. Отягчающим обстоятельством оказалось бы к тому же и великое родословие, которое, скорее, бросило бы тень на нынешнее положение семейства в обществе, чем окрасило его в светлые тона.
То же можно сказать и об обстоятельствах зачатия Младенца. Трудно понять, почему данный вопрос подвергся такому бесцеремонному исследованию, к тому же столь публично и без всякого смущения, в то время как авторы библейского повествования обстоятельств жизни Иисуса сочли необходимым всего лишь дважды коснуться – слегка, осторожно и целомудренно, даже и не подозревая, что эта деликатная история приведет к немыслимым по своим масштабам разногласиям в вопросах веры. Приверженцы религиозных словопрений, похоже, не имеют ни малейшего понятия о присутствии Воскресшего. В противном случае они проявили бы больше почтительности. Ведь, по сути, они отрицают воскресение. Пусть не на словах, но зато всем своим поведением. Кто позволил бы себе в присутствии человека обсуждать спорные моменты его рождения?… Так почему же люди допускают такое в отношении Иисуса, которого они в то же время признают Сущим во все времена? Но в принадлежности к ремесленному сословию есть еще одно унижающее обстоятельство, которое порой может оказаться тяжелым бременем, – это зависимость от людей, от заказчиков. Крестьянин в этом отношении находится в более благоприятном положении. Он обращает взор к небу, чувствуя свою зависимость от ветра и прочих погодных условий, а выполнив положенную работу, уповает на милость Божью как свободный независимый человек, умея и очень высоко ценить свое такое положение. Все своеобразие земледельческого сословия – в основном следствие подобной независимости от людей. У ремесленника же ее нет. Его активность и умение приспосабливаться объясняются тем, что он живет благодаря своим заказчикам и страдает от конкуренции. Чувствительные души это угнетает, и никто, пожалуй, в полной мере не избавлен от тяготы такого положения, которое для многих неизбежно становится неукротимым источником жизненных трудностей.
Вот такой была среда, в которой рос Иисус, жалкая с точки зрения общества, отнюдь не благоприятная и не многообещающая.
Дитя Израиля
По духу семья из Назарета была истинно израильской. Пожалуй, больше внутренне, поскольку по внешним признакам это было не так заметно. По сравнению с прочими древними народами у израильтян имелись самые прекрасные условия для получения образования. Хотя израильтян в целом и не считают народом выдающейся культуры, поскольку они не добились успехов в строительстве пирамид, подобно египтянам, и не развили в себе чувство благородной симметрии, подобно грекам и их подражателям, но тем не менее жизнь Израиля позволяла его народу как таковому быть сопричастным определенному уровню образованности. У цивилизованных народов – греков и римлян – образованность являлась уделом лишь «сливок общества», и народ в целом к достижениям культуры доступа почти не имел. Куда хуже обстояло дело у египтян, вавилонян и ассирийцев. Там всем знанием полностью и единолично владели жреческое сословие и высшая знать.
В Израиле – по-другому. В древности это был народ земледельцев и скотоводов, и его образование, по сути, сводилось к знанию великих народных преданий и традиций. Израильский крестьянин всегда отличался очень глубоким миропониманием, и у него всегда находились поводы поразмышлять о былых событиях в жизни своего народа. В том числе и о появлениях пророков или о различных культовых церемониях, жертвоприношениях, священстве. Способность к умозаключениям и духовные импульсы формировали определенное отношение к знанию, которое было свойственно этому народу на протяжении длительного времени.
После возвращения из вавилонского плена все коренным образом изменилось. Культурное наследие уже от одного только общения с великими цивилизованными народами древности стало более живым. В то время в страну проникли и элементы римского и греческого просвещения, достигавшие самых низших слоев народа, и поэтому фарисеи, ревностно оберегавшие в синагогах религиозное наследие, стремились контролировать весь народ с помощью соответствующих духовных служителей и центров религиозного образования. Проповедь и поучение, особый акцент на скрупулезном соблюдении закона – все это было не чем иным, как духовными вихрями, вызванными хлынувшим потоком язычества.
Такое духовное оживление, ставшее поворотным моментом в религиозной жизни, было инициировано и направлялось фарисеями. Оно началось вскоре после возвращения из Вавилона и, по всей видимости, стало внутренне необходимым именно тогда, когда вместе с римскими войсками и чиновниками в страну вступило римское и греческое язычество. В то время наибольшая опасность для правоверных иудеев заключалась в возможности исчезновения веры в живого Бога, да, пожалуй, и всего израильского духа под натиском просвещения, исходившего от нового образования. Отсюда этот строгий, почти фанатически регрессивный тип фарисейства, с которым на каждом шагу сталкивался в своей жизни Иисус, отсюда ревностное почитание Бога и осознание избранничества Израиля, отсюда незыблемая убежденность в том, что достижение Царства Божьего возможно только посредством строжайшего соблюдения догматов древнего вероисповедания. О том, что именно фанатичная религиозность не только не способствует, но самым непосредственным образом препятствует становлению Царства Божьего, конечно, никто не подозревал.
По-видимому, общество было далеко не сплоченным. Безусловно, повсюду уже встречались просвещенные люди, которых не воодушевляла патриархальная израильская вера и ее обычаи, – они-то и оказывались весьма восприимчивы к образу мыслей нового времени, воплощенном в царстве земном римско-греческого типа. Но наряду с этим существовали и решительно настроенные ортодоксальные круги, куда входили люди, обучавшиеся у фарисеев, а они в религиозно-моральном отношении имели явный перевес.
Распространению нахлынувшей волны просвещения способствовала исключительная подвижность еврейского народа. Вернувшихся из вавилонского пленения иудеев торговые интересы привели на рынки побережья Средиземного моря. Евреи занимались этим свойственным им делом как в Александрии, так и на улицах Рима или Коринфа. Их можно было встретить в Эфесе, во всех уголках Малой Азии и даже на островах Эгейского моря.
Но Иосифа и Марию мы видим среди приверженцев древней веры. Это вполне естественно. Духовным средоточием их жизни было великое прошлое Израиля. И эту традицию нигде не пестовали так тщательно, как в синагоге. Уже поэтому синагога смогла стать самым важным местом для обучения. Занятия в иудейской школе сводились к чтению и толкованию Писания. Последовательность используемых при богослужении отрывков из Писания, судя по сегодняшним канонам иудаизма, не была столь скупо ограничена, как, например, у христиан. Кто в церкви вынужден довольствоваться лишь проповедями, обходясь без чтения самого Священного Писания, тот неизбежно будет знаком лишь с незначительной частью Библии. В иудейском обществе перед верующими из года в год предстают во всей своей целостности, по крайней мере, пять книг Моисея. Весьма большое внимание уделяют и Псалтири. В более ранние времена Пророки [имеются в виду исторические повествования о жизни пророков – одна из составных частей Ветхого Завета. – Прим. пер.], возможно, играли куда большую роль, чем впоследствии, когда их оттеснили на задний план, чтобы воспрепятствовать христианскому истолкованию многих пророчеств как предвещающих появление Иисуса.
Теперь нам нетрудно представить, какое воздействие оказывала синагога на внимательных слушателей, каковыми, вне всякого сомнения, были Иосиф и Мария. Им не нужно было уметь читать или держать дома Писания, чтобы запечатлеть содержание священных книг в детском уме мальчика Иисуса, сделав их неиссякаемым источником пищи для размышлений.
И такое духовное образование, которым охватывались даже самые низшие слои народа, было довольно значительным. Ведь религиозные книги Израиля составляли одновременно всю его литературу, в них был отражен духовный труд предшествующих столетий. Кто знаком с Ветхим Заветом, тот имеет представление и об общем ходе мыслей народа на протяжении его двухтысячелетнего развития. Отсюда можно почерпнуть для себя многое, особенно если подвергнуть все это глубокому внутреннему осмыслению.
Сегодня еще встречаются в самых простых слоях народа большие знатоки Библии, которые, закончив весьма скромную школу, тем не менее производят впечатление неплохо образованных людей – они учились именно по Библии, постигая ее душой и неустанно размышляя. В самых простых людях благодаря их внутренней собранности и внимательному отношению к Библии естественно появляется нечто по-своему значимое. Это знает каждый, кто общается с народом.
Но если мы теперь представим, с какой внутренней сопричастностью потомки Давида слушали и воспринимали повествования Священного Писания, то неизбежно придем к выводу, что в доме плотника из Назарета господствовал некий своеобразный библейский дух, чему способствовало скромное общественное положение Иосифа. В доме царила жизнь, наполненная волнующими воспоминаниями о великом прошлом.
Эту особенность евангелисты удивительно точно описывают такими словами: «А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце своем». Наверное, и Иосифу приходилось «слагать в своем сердце» многие из тех переживаний, которые выпали на его долю. Но что из этого мог черпать для себя ребенок Иисус, представить нам трудно. Он рос, овеваемый таким духом, и вскоре между родителями и сыном с неизбежностью установилось удивительное взаимопонимание, которое на всех действовало умиротворяюще, а подрастающего мальчика формировало духовно, делая совершенно излишним дальнейшее обучение в школе.
Двенадцатилетний
«Вот когда я вырасту…» – мечтательно говорят наши дети, принимаясь излагать грандиозные планы. И мальчик Иисус жаждал такого дня – не столько для того, чтобы приступить к осуществлению потрясающих планов, сколько стремясь наконец-то найти ответы на вопросы, которые рождала в нем жизнь в родительском доме, но не давала на них ответа, по крайней мере полного. Если единственной духовной пищей, доступной ребенку, является Священная история и весь дом наполнен этим смыслом, то вокруг ребенка начинают оживать ее повествования. Его мысли и переживания пронизаны духом этой истории, он видит воочию древние события и сопереживает им всем своим существом.
Что же тогда говорить о мальчике Иисусе! Мечтатель Иосиф, которого братья продали в рабство и который стал управителем всего Египта, и юноша Давид, одолевший филистимлян, были его предками, его кровными родственниками. Священная история была историей его дома. Все эти люди ходили пред Богом и стали теми, кем они стали. Так где же Бог? Где Бог сегодня? Что Он сегодня делает? Эти жгучие вопросы неизбежно вставали перед ним.
Если думающий ребенок однажды начинает задавать вопросы, то родителям лучше стараться давать правильные ответы.
Такая потребность задавать вопросы, свойственная ребенку, доставляла матери, наверное, самые большие трудности. Ведь мать – всегда тот ближайший человек, которому в первую очередь вопросы и задаются. В данном случае мать была заранее извещена о том, что ей предстоит воспитывать дитя, уникальное в своем роде. Оттого ее ноша казалась вдвое тяжелее, но и вдвое драгоценнее. И вдруг увидеть, что ее дитя поглощено лишь одним устремлением! Все другие дети легко отвлекаются, на каждом шагу чистая божественная благодать омрачается отвратительными наклонностями. Но здесь были искреннее детское простодушие и одновременно величие, повергавшее взрослых в смущение.
Ах, эти вопросы! Ни один ребенок никогда не поймет, почему люди без промедления и энергично не берутся за то, что ему кажется правильным. Почему сегодня отношения с Богом во многом складываются иначе, чем прежде? Почему люди не торопятся энергично исправлять то, что поддается изменению?
Конечно, Мария не раз рассказывала ему историю о Давиде. И историю о сыне Давида, содержащую знаменательное предсказание: Я хочу быть его Отцом, а он должен стать Моим Сыном. Кто же в таком случае сын Давида? Соломон? А отец – это Бог! Спасительной, облегчающей душу истиной запали в душу ребенка эти слова Ветхого Завета. Или взять хотя бы ту самую молитву Исайи: «Ты, Господи, Отец наш, от века имя Твое: „Искупитель наш“». Вот что нам нужно. Но где это?
Когда подрастешь, тебе это станет понятнее, говорят нам обычно в таких случаях. Так же говорила и Мария, когда у нее не было другого выхода. И этот день наступил. У иудеев день религиозного совершеннолетия наступает быстро. Уже в двенадцать лет за еврейским мальчиком признаются такие права, которые нашим детям даются позже, во время конфирмации, а именно – религиозные права наравне со взрослыми. Отныне он считается «бар мицва» [сын заповеди. – Прим пер.] и отныне ему можно входить в храм, совершать жертвоприношения, читать Писание, трактовать его и задавать вопросы.
Задавать вопросы! Как жаждал этого ребенок! Когда ему исполнилось двенадцать лет, родители взяли его с собой в Иерусалим, на праздник Пасхи. В храме, думал Иисус, мне растолкуют все мои вопросы, ведь там священники, устами которых с древних времен говорит Бог. Там уж точно почувствуешь присутствие Бога! Бедное, наивное дитя!
Все праздничные дни напролет ребенок задавал вопросы, внимательно вслушивался в ответы и снова спрашивал.
Наконец праздник кончился, а он его и не заметил. Он спрашивал потому, что полагал: вот сейчас это обязательно наступит, нечто великое и прекрасное. Он терпеливо ждал, а то, о чем страстно мечтал, так и не наступало. Ученость запутывала смысл происходящего и не касалась главного, а ребенок все спрашивал и слушал, будто готовился к долгим годам уединенных размышлений.
В Библии не говорится, пытался ли Иисус когда-либо еще обратиться с вопросами к книжникам в храме. Разочарование жаждущего истины ребенка, похоже, было, настолько велико, что он больше никогда не искал у них ответов. Как мы видим, в последующие годы он находит ответы либо в Писании, либо – что для многих более естественно – в природе, но никогда – у книжников.
В храме можно было проводить целые дни и недели. Там имелось много разных помещений, в том числе и для жилья. Еды тоже хватало. Родители оказались беспечными. Им еще не случалось беспокоиться о сыне, и, что характерно, с ним вообще не возникало проблем. Поэтому они отправились домой, не сомневаясь, что он ушел вперед со знакомыми. Вовсе нет! Кто-то видел, что он остался в храме. Тогда они поворачивают назад, обыскивают весь Иерусалим и лишь спустя целых три дня находят его. Он все еще в храме. Что ты сделал с нами? «Зачем было вам искать Меня?… Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему…»
Они ведь сами рассказали мальчику об Отце и отвели к Нему его, двенадцатилетнего, а теперь ищут где угодно, но только не у Отца. Как этот отрок постоянно всех изумлял! Он действительно всерьез относился к тому, что ему говорили. Для родителей это стало сущей бедой. Мы слишком уж привыкли, что наставления не приносят плодов. И не устаем увещевать – в надежде, что хоть что-то воплотится в реальность. Но здесь родительские слова возвращались к ним в виде поступков. И ребенок посрамлял их своей правотой. Родителям надлежало искать его у Отца, на Которого они сами ему указали.