Человек, чувствующий, что ему нужно извиниться перед тем, кого он оскорбил, с досадой думает о своем предстоящем шаге. Но решившись на него, он испытает в душе облегчение, и, когда поймет, что сделал все возможное для предотвращения вражды, у него станет удивительно благостно на душе.
Итак, думая каждый раз о завершенных делах, мы почти всегда будем замечать, что досаду у нас вызывают именно мысли о невыполненных обязанностях. И как от нее избавиться? Выход один – исполнить их.
Далее, удовлетворение своих наиболее сильных желаний – занятие в нашем представлении сладостное, отказ же от них – совсем наоборот. Но и это предубеждение. Спору нет, момент их удовлетворения куда приятнее, чем тот, когда мы их в себе подавляем. Но какой разумный человек станет оценивать свои поступки по первым ощущениям, которые они в нем вызывают? Мы же не дети. Сознание отказа от иного желания и связанное с ним чувство своей силы доставляют, конечно же, куда больше радости, нежели сознание его удовлетворения.
Разумеется, сказанное относится в первую очередь к невинным желаниям, таким как, например, стремление в определенное время насладиться едой. Делая это, мы доставляем себе удовольствие. Но когда порой, стремясь возобладать над ним, решаемся отказаться от еды и доводим свое решение до исполнения, то вдруг узнаем, что, оказывается, есть куда более чистое и стойкое удовольствие, нежели вкусная еда. Попробуйте и убедитесь сами! Если даже при отказе от подобных желаний чувство нравственной силы приносит такое удовольствие, то куда больше удовольствия от сознания исполненного долга, которому поначалу препятствовало некое желание, успешно подавленное нами. Когда мы должны спасти жизнь человека, когда нами безотлагательно должна быть исполнена некая профессиональная обязанность, когда голодание поможет восстановить здоровье – разве допустимо в подобных случаях на первое место ставить свое гастрономическое удовольствие? Разве сможет человек, сознающий свой долг, забывая о нем, предаваться подобному удовольствию? И когда выбор сделан, что мы будем вспоминать? Как приятно было поддаться искушению и забыть о своем долге или, справившись с ним, сделать то, что тебе надлежало сделать? Пусть каждый спросит свои чувства и рассудит сам!
С другими чувствами ситуация такая же. Момент удовлетворения желания сладостен и приятен, а отказа от него – горек. Но если долг велит, то, наоборот, исполнение желания окажется горьким, а его подавление – сладким. Последнее не окажется таким уж неприятным от сознания того, что мы повиновались голосу долга. И как сладостно будет воспоминание! Чем сильнее был побежденный враг, чем острее было желание, с которым мы справились, тем приятнее воспоминание об одержанной победе.
А коли исполнение долга наша главная цель, на которую следует в первую очередь направлять все свои и мысли дела, то обращать ее в средство для достижения других целей не следует, иначе они станут для нас главенствующими, а исполнение самого долга делом второстепенным и не самым важным. Нужно добиваться, чтобы исполнение долга вошло у нас в привычку, и тогда левая рука не будет знать, что делает правая. Иными словами, мы привыкнем делать то, что нам надлежит делать, нисколько себя к тому не принуждая и не называя это исполнением своего долга. Нужно одинаково любезно приглашать к себе в гости того, кто не сможет отблагодарить нас подобным гостеприимством, и того, кто, скорее всего, со временем пригласит к себе в гости и нас. Порученную бесплатную работу надлежит выполнять так же добросовестно, как и любую другую, сулящую вознаграждение.
Поступая так как можно чаще, мы постепенно приучим себя искать свои Небеса не во внешнем, обычно призрачном вознаграждении, а в сознании исполненности собственного долга, где их непременно и найдем.
Иные возразят: «Разве мы не должны содержать себя и свою семью? А для этого нужно исполнять некие обязанности, другого пути нет. И как же можно требовать, чтобы при этом не ставить перед собой и другие цели?»
Возражение на первый взгляд правильное, но неубедительное. Конечно, содержать семью – наш прямой долг и причем один из самых главных. Но, исполняя его, честно занимаясь своим ремеслом, дабы заработать нужные средства, нам приходится одновременно исполнять и другие обязанности. Нужно только быть честным по отношению к самому себе и не включать в понятие «содержать семью» приобретение лакомств, украшений, роскошной одежды, содержание множества слуг и т. п., превращая в свою обязанность приобретение того, что диктует нам мода. Кроме того, нельзя считать зарабатывание средств своей единственной, иначе говоря, высшей обязанностью, нужно помнить, что она всего лишь одна из многих обязанностей, возложенных на нас.
Тот, кто всегда верен своему долгу, согласится со мной, иные же, только и думающие, как от него уклониться, сделают вид, что им мои рассуждения непонятны.
Поясню это на двух примерах из жизни людей ученых.
Катулл и Тибулл – профессора академии. Долг каждого из них – содержать себя и свою семью, и, обучая академическую молодежь, они зарабатывают для этого соответствующие средства.
На первый взгляд для обоих исполнение своего долга является основой для исполнения ими других обязанностей.
Но как неодинаково они это понимают!
Катулл живет неприхотливо: несколько опрятных комнат с самой необходимой мебелью и книгами, простая еда, скромная одежда, удовольствия от жизни он получает в кругу своей семьи и друзей – большего ему и не надо. Для этого ему вполне хватает жалованья, получаемого в академии. У него даже еще остается немного денег, которые он втайне от других время от времени отдает нуждающимся, дабы помочь им в их беде. Свою работу Катулл выполняет очень добросовестно. Каждый день он проводит только по три занятия, поскольку считает, что если станет проводить больше, то он перенапряжется и повредит своему здоровью или не сможет исполнять свои профессиональные обязанности на должном уровне. В его понимании самый верный путь увеличить число слушателей – честно трудиться на своем месте. Исполнив к концу дня положенное, он проводит оставшееся время в кругу семьи и друзей.
Иное дело Тибулл. Ему хочется всего. У него множество роскошно обставленных комнат, обширная библиотека, он сам, его жена и дети хорошо одеты, его стол ломится от яств, он непременный участник всех увеселительных мероприятий, и поездки за границу, как в его понимании требует зажиточная жизнь, которую он ведет, для человека его сословия сущая необходимость. Правда, все это требует расходов, которые три часа ежедневных занятий со студентами покрыть не могут. А посему он занимается с ними по шесть часов в день. Учитывая, что к занятиям нужно еще и готовиться, ему приходится недосыпать и посвящать этому часы, которые Катулл обычно проводит в кругу семьи. И все же его лекции не столь основательны, как лекции Катулла. Он всеми силами старается увеличить число своих слушателей, но вот так, как он этого добивается, порядочный человек делать не станет. Помимо прочего, в начале каждого полугодия первые часы своих лекций Тибулл посвящает тому, что с гордостью перечисляет свои заслуги, пытаясь преуменьшить заслуги своих коллег и даже их высмеять. И все же ежегодно его доходы отстают от расходов на приличную сумму, отчего он все больше погрязает в долгах и скоро окажется неспособным платить своим кредиторам.
Сравни жизнь этих двух людей и сделай соответствующие выводы! Катулл верен своему долгу – обеспечивает себя и свою семью, исправно выполняет свои обязанности перед слушателями академии, не забывая при этом и о других обязанностях: заботиться о здоровье, давать образование детям, поддерживать нуждающихся. Он также исправно выполняет свои обязанности перед коллегами, ремесленниками, выполняющими для него ту или иную работу, и купцами, поставляющими ему товары. Жизнь этого человека целиком посвящена служению своему долгу.
Если Тибулл полагает, что делает то же самое, то он заблуждается. Он печется не столько о благополучии своей семьи, сколько об удовлетворении собственного тщеславия. Это и есть его главная цель, долг же для него нечто второстепенное, и он исполняет его постольку, поскольку таким образом достигает своей цели. Поэтому свою ежедневную работу он выполняет не на должном уровне. Не так уж хорошо он служит и семье. Тратя значительную часть своего дохода на удовлетворение собственного тщеславия, он обрекает ее на нищету, ибо неизбежно настанет время, когда господа кредиторы очнутся и потребуют возвращения долгов. Пренебрегает он и прочими обязанностями: не заботится ни о своем здоровье, ни об образовании детей, ни о качестве своего преподавания в академии. Он пренебрежительно относится и к своим коллегам, и к людям, работающим для него и снабжающим его дом всем необходимым.
Перед нами два человека, придерживающихся мнения, что они честно исполняют свой долг – содержат себя и свою семью.
Теперь представьте себе, что происходит в их душе, когда они, оставшись наедине с собой, размышляют о своей жизни. Может быть, Катулл уже ощущает себя на Небесах? А Тибулл? Кому захочется оказаться на его месте? Сознание пренебрежительного отношения к своим обязанностям превращает его жизнь в сущий ад, не так ли? А ведь оба живут в одном мире, работают в одном университете, оба занимают профессорские должности и оба люди ученые.
Выходит, исполнение своего долга равносильно тому, что мы надеемся обрести по ту сторону гроба. Наша душа жаждет блаженства. А что такое блаженство? Это состояние удовлетворения собой и всем, что нас окружает. А разве, исполняя долг, мы не испытываем то же самое?
Прежде мы говорили преимущественно о том, к чему ведет неверность своему долгу, о трудностях, связанных с его исполнением. Отвлечемся на время от этого и попытаемся себе представить, сколь велик человек, для которого превыше всего долг. Получается, что у такого человека есть почти все, что в нашем понимании равносильно Небесному блаженству.
Раньше оно казалось нам недостижимым, потому что мы находились в постоянном смятении. У нас были свои суждения, свои взгляды на жизнь, позволяющие нам принимать определенные решения, желания, требующие от нас противоположного, друзья, советовавшие нам совсем другое. Мы жили среди людей, думающих иначе, но чье мнение казалось нам важнее, и среди обстоятельств, склоняющих нас совсем на другое. Наша жизнь была соткана из противоречий. Чтобы действовать по своим убеждениям, требовались определенные усилия и борьба, а пренебрежение ими заставляло нас сожалеть о содеянном и раскаиваться в своих поступках. Мы руководствовались то одним, то другим, то нашими воззрениями, то своими желаниями, то различными обстоятельствами.
Так мы жили прежде – в постоянной борьбе и раскаянии. Воспоминания о прожитых годах не приносили нам удовлетворения и не умиротворяли нашу душу.
Всего этого не будет, как только самым важным для нас в жизни станет исполнение своего долга. Он – наша главная цель, ради которой мы будем жить, действовать и мыслить. Тогда у нас останется всего одно желание, одна страсть, которой неизбежно подчинятся все прочие страсти, один жизненный принцип, который и станет определять наши мысли и поступки – долг прежде всего. В нашей душе воцарится удивительнейшая гармония, нарушить которую будет тем труднее, чем сильнее возобладает над нами этот принцип.
Софрон поступил в университет, будучи недурно воспитанным своим отцом и учителями. Но он был немало удивлен, оказавшись впервые в обществе своих земляков, которые потешались над его жизненными принципами и вели себя совершенно по-другому. Будучи по натуре юношей робким и не осмеливаясь им противоречить, он стал подстраиваться под них и неоднократно охотно посещал в их компании известные заведения, буквально созданные для того, чтобы человек нарушал свой долг. Со временем его чувственность превзошла все разумные пределы и охотно потакала любым капризам, от кого бы они ни исходили. Исполнение долга требовало теперь от него огромных усилий, и всякий раз, нарушая его, он мучился угрызениями совести. Как часто он всю ночь не мог сомкнуть глаз, изводя себя упреками за то, что не сохранил верность своим жизненным принципам. Да и следующие за кошмарными ночами дни были для него не менее печальными. Он покидал свою постель с твердым намерением вновь жить по своим прежним принципам. Но тут же начиналась упорная борьба, навязываемая ему его собственными желаниями, не привыкшими, чтобы их подавляли, и теми приглашениями, насмешками и подтруниваниями, на которые не скупились его друзья. Он редко выходил победителем из той борьбы, обычно совлекаясь на путь, ведущий его, как он осознавал, к погибели. Софрона влекло из аудиторий, где приобретаются знания, соответствующие предназначению, туда, где удовлетворяется чувственность. Так он прожил несколько злосчастных месяцев, после чего один знакомый потребовал удовлетворения за нанесенное ему оскорбление, вызвав его на дуэль. Проведя ужасную бессонную ночь, в течение которой Софрон острее, чем когда-либо, ощутил всю омерзительность дуэли и всю неправильность своей жизни, идущую вразрез с его прежними правилами поведения и мышления, он приходит к твердому убеждению, что случившиеся с ним беды – последствия пренебрежительного отношения к своему долгу и что для достижения душевного покоя у него решительно нет иного пути, как только свято исполнять этот долг.
Укрепившись этим убеждением, он на рассвете делает шаг, стоивший ему немалых усилий. Он исполняет долг перед тем, кого, как считает тот, он оскорбил, совершенно не думая о том, что скажет на этот счет мир, в котором он живет. И вот, безоружный, он навещает своего противника и, войдя к нему в комнату, по-мужски обращается к нему: «Друг! Ты считаешь, что я нанес тебе оскорбление и требуешь удовлетворения. Я пришел с намерением дать его тебе. Ну какое удовлетворение от дуэли? Если я соглашусь на нее, то рискую сделать бесполезным для мира человека, который мог бы принести ему много добра. И ты в отношении меня подвергаешься той же опасности, поскольку я тоже намереваюсь совершить еще немало хорошего. Я собираюсь дать тебе истинное удовлетворение – попросить у тебя прощения. Вот моя рука! Или тебе доставит большее удовольствие ее искалечить?»
Противник выслушивает неожиданное предложение, пребывая в нерешительности. Но Софрон продолжает так убедительно говорить, что он в итоге меняет свои убеждения и, вместо того чтобы ждать извинений, бросается ему на шею и благодарит за сделанный навстречу ему шаг.
Отныне все помыслы Софрона устремлены на беспрестанное исполнение того, что велит ему его долг, какие бы внешние и внутренние препятствия ни пытались помешать ему в этом. И у него возникает чувство, что он наконец обрел те самые Небеса. Правда, он еще не может похвастаться, что проживает каждый день, выполняя все свои обязанности. Однако то пренебрежение долгом, в котором он прежде упрекал себя, случается с ним нечасто, что, конечно, не дает ему в полную меру насладиться своим блаженством, но в то же время укрепляет его в мысли, что только исполнение долга способно привести нас к Небесам, что на Земле.
По большей части наше беспокойство или омраченное настроение порождается нашими желаниями, которым нет конца. Путник, не успев выйти из дома, мечтает оказаться там, где его следующий ночлег, а добравшись до этого места, уже думает о следующем. И так до тех пор, пока он не вернется домой. Каждый, присмотревшись к себе, увидит, как он похож на этого путника. Его то и дело одолевают желания, и за каждым из них стоит чувство неудовлетворенности чем-либо, которое всегда огорчительно. Чем разнообразнее наши желания, тем сильнее это неприятное чувство. А чем больше их, то, как известно, больше остается неисполненных, отчего неудовлетворенность возрастает.