Готье был в первую очередь историком, пытавшимся соединить сведения письменных источников с памятниками материальной культуры (курс «Железный век в Восточной Европе», где использована информация о раскопках подмосковных курганов), и лишь эпизодически вел раскопки (в 1920 г. на Дьяковском городище).
В.А. Городцов – классик русской археологии, основатель московской археологической школы, в 1906–1926 гг. хранитель богатейшего археологического отдела Исторического музея. Сын священника из рязанского села и офицер-артиллерист (до 1906 г.), он в то же время вел археологические исследования, став членом Московского археологического общества. Практически все археологи-москвичи советского периода учились именно у него. Средств на дальние экспедиции не было, и памятники ближайшей округи Москвы стали «полигоном» для обучения студентов методике раскопок. В 1919–1923 гг. под руководством Городцова шли работы на городищах «дьякова типа» (Кунцевское, Сетуньское, Мамоново, Мячковское) и славянских курганах у Филей, Чертанова, Асеева (Щелковский район), Болшева (Пушкинский район), Балятина (Октябрьский район), Чашникова (Солнечногорский район). В ходе этих работ удалось уточнить возраст дьяковских поселений, сдвинув их почти на целое тысячелетие, к VII–IV вв. до н. э. (раньше их датировали серединой I тыс. н. э.).
Второй крупной археологической школой Москвы была кафедра антропологии естественного отделения физико-математического факультета МГУ (возобновлена в 1918 г. после закрытия в 1880-х гг.). Её восстановил крупнейший антрополог, археолог и этнограф Дмитрий Николаевич Анучин (ум. в 1923 г.). Там преподавали антрополог Виктор Валерьянович Бунак (1891–1979), этнограф и археолог Борис Алексеевич Куфтин (1892–1953), археолог Борис Сергеевич Жуков (1892–1932). Выпускники, крупные ученые-археологи середины ХХ в. (Михаил Вацлавович Воеводский (1903–1948), Отто Николаевич Бадер (1903–1979)[7] и Екатерина Ивановна Горюнова (1902–1955), много работали в окрестностях Москвы, изучая те же типы объектов, на которых работали студенты Исторического факультета. Так, Б.С. Жуков в 1922–1926 гг. (вместе с О.Н. Бадером и М.В. Воеводским) начал раскопки курганной группы у села Черемушки.
Некоторые открытия стали подлинным вкладом в развитие науки. Среди них – Льяловская неолитическая стоянка у станции Битца – самое древнее поселение Московской земли. Её исследователь Жуков сделал её настоящим полигоном самых передовых методик и привлек к работам выдающихся естествоиспытателей (биолог Д.П. Мещеряков; ботаник В.С. Доктуровский (1884–1935); зоологи В.А. Линдгольм (1874–1935), М.В. Павлова (1854–1938), М.А. Мензбир (1855–1935), А.Н. Формозов (1899–1973). В 1924 г. Куфтин и Воеводский открыли кремневые и глиняные изделия льяловского типа в черте современной Москвы – в Щукине и Кусково[8].
Логично, что в студенческом сборнике к 60-летию Городцова (1928) увидел свет целый ряд статей по археологии Москвы, в том числе первая печатная работа будущего академика и директора Института археологии Академии наук СССР Бориса Александровича Рыбакова («О раскопках вятических курганов в Мякинине и Кременье в 1927 году»)[9]. Тогда уже работали в Москве С.В. Киселев (1905–1962), позже член-корреспондент Академии наук, оставивший классические труды по археологии Сибири, и Александр Федорович Дубынин, будущий (с 1953) руководитель Московской археологической экспедиции (в 1927–1929 гг. раскопал курганы у станции Клязьма, в Черкизове и другие).
Итак, до середины 1930-х гг. город изучали в рамках краеведения, научные наблюдения при строительных работах делали первые шаги, а раскопки курганов и городищ вели в основном в учебных целях.
Становление московской археологии: работы на Метрострое и другие раскопки 1930-х – начала 1940-х гг.
Успехи 1920-х гг. всё же оставались в рамках традиционной «до-городской» археологии. Ученых привлекали стоянки позднего каменного века, могильники эпохи бронзы, городища раннего железного века, курганные погребения славян. Начало широкому и глубокому изучению города Москвы положил основатель кафедры археологии исторического факультета МГУ Артемий Владимирович Арциховский (1902–1978), в глазах нескольких поколений ученых оставшийся истинным «культурным героем» их науки. Ученик В.А. Городцова и Ю.В. Готье, а также историков-марксистов (М.В. Фриче, М.Н. Покровский), он как бы подвел итоги изучения подмосковных курганов XI–XIV вв. в диссертации «Курганы вятичей» (1930), где, применил математическую статистику для обобщения материалов (он и позже постоянно раскапывал курганы, проводя студенческую практику в том числе в Черемушках).
Арциховский по праву возглавил первый большой археолого-урбанистический проект в Москве, связанный с прокладкой центральных линий метро. Проект был крайне престижным: он был прямо связан с одной из ведущих строек индустриализации[10], формировавшей символику новой страны, новой жизни. Работа шла ударными темпами В июне 1931 г. Пленум ЦК ВКП(б) принял решение о строительстве метрополитена, и с марта 1932 г. начались земляные работы на первом радиусе («Парк культуры» – «Сокольники»), завершенные к маю 1935 г.
В состав работавших на строительстве были включены группы историков-архивистов и археологов – решение, для своего времени совершенно незаурядное. Археологов привлекли по двум причинам. Во-первых, инженерам требовались сведения о качестве проходимых грунтов (по трассе, например, было отмечено более ста старых колодцев, открывались давно забытые источники, фундаменты старых зданий и т. п.). Во-вторых, в 1934 г. вышло постановление ВЦИК и СНК СССР «Об охране археологических памятников», по которому все новостройки обязали выделять часть средств для охранных археологических исследований – его следовало выполнить.
Договор Управления строительства метрополитена с Государственной академией истории материальной культуры был подписан 7 мая 1933 г. Археологи обязались вести повседневный надзор за земляными работами, обмениваться информацией со строителями, читать лекции рабочим и инженерам. Специальным приказом (2.11.1933) рабочие на стройке были обязаны следить за находками древних вещей в земле.
В специальном обращении академик Н.Я. Марр и А.В. Арциховский объясняли: «Товарищи рабочие, техники, инженеры!… Почва Москвы хранит в себе огромное количество очень ценных для науки находок. Остатки древних построек, мостовых, древние могилы, орудия и оружие, каменные плиты с надписями, древняя посуда и обломки ее, изразцы, монеты и т. п. имеют большое научное значение и помогают узнать историю нашей социалистической столицы – Москвы, существующей уже много сотен лет… Необходимо принять все меры к их сохранению, тщательно собирать их для передачи в наши музеи, где они станут доступными для изучения и обозрения… Внимательно и бережно относитесь ко всем находкам древних остатков в почвенных слоях Москвы… не уничтожайте и не ломайте их. О всем найденном немедленно сообщайте через начальников участков уполномоченным академии».
Артемий Владимирович Арциховский. Фотография 1960-х гг.
Формально возглавляла работы Татьяна Сергеевна Пассек (1903–1968), в будущем – лауреат Государственной премии, уже заметный тогда ученый. У неё было представление о древностях района Москвы, так как она участвовала в разведках на строительстве Канала имени Москвы. Но как специалист по трипольской культуре (IV тыс. до н. э., Правобережье Украины) не могла непосредственно руководить работами. Тут нужен был москововед и знаток русского Средневековья, каковым и стал А.В. Арциховский.
Для работ на Метрострое были созданы две бригады, историко-архивная и археологическая. Среди «архивистов», готовивших подробнейшие справки по застройке с планами и чертежами, были ученые старшего поколения, начинавшие ещё во время революции (П.Н. Миллер, директор Коммунального музея Петр Васильевич Сытин (1885–1968), сотрудники Литературного и Исторического музеев).
Археологическая бригада была гораздо моложе, в нее входили активнейшие работники, такие как С.В. Киселев и Алексей Петрович Смирнов (1899–1974), в будущем столь же крупный ученый, специалист по археологии железного века Поволжья (особенно городов Волжской Болгарии). Киселев отвечал за отрезок трассы от Смоленского рынка до Манежа, Смирнов – от Каланчевки до Русаковской улицы. Историк Николай Михайлович Коробков (1897–1947) работал на участке от Кропоткинской площади до Каланчевской. Он же опубликовал первую книгу о работах на Метрострое, популярную и выдержавшую два издания («Метро и прошлое Москвы», 1935; 1938).
Методы исследований на метрополитене были крайне просты. Работу вели ударными темпами, то есть очень быстро, а готовые траншеи сразу бетонировали – времени на расчистку объектов и подробную фиксацию не оставалось. Правда, благодаря серьезному отношению к делу инженеров и простых землекопов сбор находок шел хорошо. За повреждение древностей даже наказывали (так, один из рабочих, повредив надгробие XVIII в., получил выговор «за некультурное отношение к историческим памятникам»).
Научная задача формулировалась как сбор материалов о жизни рядовых москвичей XVI–XVII вв., почти неизвестной ранее. Быстро стала расти коллекция бытовых вещей, какими пользовались обычные горожане XVI–XVIII вв. Так, на Моховой открылись два старых колодца глубиной до 14 м, причем в одном оказались 11 целых глиняных кувшинов, три железных топора с рукоятями, стальной клинок шпаги XVII в. и медный ковш. В Александровском саду нашли следы царской аптеки XVII в. с многочисленными склянками для лекарств. Появилась возможность составить представление о самом массовом материале, керамике, и начать углубленные анализы её технологии; в частности, чернолощеную посуду XVI–XVIII вв. изучал М.В. Воеводский.
Особую задачу составляло уточнение исторической топографии, истории древних сооружений и урочищ. Участки стен Белого города, разобранного в 1783 г. «за ветхостью и ненадобностью», открыли у станции метро «Кировская» («Чистые пруды») и у Арбатских ворот; проследили укрепления Земляного города по линии Садового кольца; в районе площадей Лубянской, Революции и Театральной детально обмерили фундаменты Китай-города (открыв в одном из тайников стены «клад» XVII в.: шелковый охабень). В слоях обнаружились даже подтверждения сведениям письменных источников: опричник эпохи Ивана Грозного, Генрих Штаден, описал толстый слой песка, которым засыпали поверхность Опричного двора – и такой слой действительно открылся в котловане на углу Воздвиженки и Моховой!
Ход работ, в том числе и археологических, охотно освещала пресса (прежде всего газета «Вечерняя Москва»), а научные материалы публиковал журнал «Историк-марксист», сборники «Известия ГАИМК», «Сообщения ГАИМК», «Проблемы истории докапиталистических обществ». Была организована специальная выставка в Историческом музее.
Первой научной книгой по археологии Москвы стала итоговая публикация «По трассе первой очереди Московского метрополитена. Архивно-исторические и археологические работы академии в 1934 году» (М.-Л., 1936). Том открывало предисловие главы Метростроя П.П. Ротерта, за ним следовали историко-архивные и археологические статьи. Т.С. Пассек дала, по материалам А.В. Арциховского, общую характеристику культурного слоя Москвы: в среднем он достигал 2-х, в самых глубоких местах – 4-х метров. Сам Арциховский опубликовал находки из колодцев на Моховой и серию надгробных плит с надписями XVI–XVII вв. Публиковались также характеристики гидротехнических сооружений, пушечных ядер XVI–XVII вв., аптекарской посуды, одежды, металлических предметов и др.
При открытии Первой очереди метрополитена (21.11.1935) А.В. Арциховского и Т.С. Пассек наградили почетными знаками Моссовета (позже, к семидесятилетию, первый даже получит звание «Почетный метростроевец»).
Работы Второй очереди строительства (1935–1936) шли уже не по историческому ядру города, а ближе к окраинам, и проходку в основном вели закрытым способом, на большой глубине, вне культурных слоев, а материалы наблюдений были опубликованы гораздо позднее, в 1947 г. (Е.И. Горюнова).
Работы на метрополитене стали первой попыткой сочетать интересы науки и строительства. Это сочетание получит самое широкое, но неоднозначно оцениваемое, развитие. Впрочем, в развитии научных знаний о Москве роль работ 1930-х гг. неоспорима. Археологи получили возможность грубо, но эффективно разрезать «пирог» городского культурного слоя на всю глубину и во многих направлениях. Это было очень впечатляющее зрелище. Открылись настоящие залежи глиняной посуды, костяных, белокаменных и (местами) деревянных изделий, монет и оружия, изразцов и надгробий. Наметились перспективы перехода к регулярным и планомерным раскопкам, к привлечению новейших научных методов, к поиску более ранних слоев, которые можно было бы соотнести с наиболее древними курганами Подмосковья.
Но этим планам не суждено было реализоваться. По завершении работ на центральных радиусах метрополитена археологи практически прекратили исследования в Москве. За этим стояли серьезные причины. Первая – хронологическая: в городе оказалось очень мало домонгольских и раннемосковских древностей – главную массу находок составили вещи и сооружения XVI–XVII вв. А ими археологи ХХ в. обычно пренебрегали. «Младший» город, долго остававшийся сравнительно небогатым, не накопил в грунте тех археологических сокровищ, которыми прославятся позже северные русские народоправства – Новгород и Псков. Во-вторых, слой города оказался основательно испорченным строительством второй половины XIX – начала XX в. (чего практически не было в главных древнерусских городах, развившихся не столько бурно). Наконец, сказались особые политические условия: сердце древнего города, Кремль, был закрыт для раскопок[11], да и в других местах их можно было вести только после множества согласований и под неусыпным надзором всевозможной администрации.
Короткий маршрут: устье Яузы – Зарядье – Боровицкий холм, 1947–1960 гг.
Около десятилетия (1936–1946) для археологии Москвы прошли как во сне, который затронул и Подмосковье, и даже работу по подготовке студентов. Во время войны лучшие московские археологи (А.В. Арциховский, А.П. Смирнов, А.Л. Монгайт, О.Н. Бадер и другие) ушли на фронт. И хотя по возвращении университета в Москву (1944) практика на подмосковных курганах возобновилась (уже в 1944 г. раскапывали курганные группы в Царицыне), и к работам привлекали крупнейших ученых[12], у Арциховского были все основания писать: «К сожалению, в Москве раскопок почти не было. Восьмой век московской истории окончился, не выполнив необходимых работ по научному изучению родной старины, он завещал их девятому» («Материалы и исследования по археологии Москвы». М.-Л., 1947. С. 7).
Но к 1947 г., когда это заявление было напечатано, сожаления звучали как запоздалые – начался новый этап московской археологии. Он был связан с тем патриотическим подъемом, который охватил общество после победы в Великой Отечественной войне, и, отчасти, с поворотом государственной политики «лицом к истории». Конкретным преломлением стало торжественное празднование 800-летия столицы осенью 1947 г. К нему приурочили первый выпуск «Материалов и исследований по археологии Москвы» и многотомную «Историю Москвы» (правда, археологический раздел был крохотный, а вышел, том спустя много лет). Снова стали оказывать внимание археологии и при крупных строительных работах.