Авалон-2314 - Евгений Николаевич Гаркушев 10 стр.

– Видите ли, госпожа… Простите, комиссар Круглова. Теперь я припоминаю некоторые странности в своей прогулке.

– Отлично, – ободряюще произнесла следователь.

– Я слышал три выстрела. Сначала один и спустя несколько секунд еще два. Но они прозвучали поодаль. Я даже не понял где. Сам я в это время гулял в пальмовой роще и не был уверен, что слышу именно выстрелы. Поэтому и не насторожился.

– Вот как? Слышали, но ничего не видели… А зачем вы пошли в рощу?

– Я же сказал: гулял. Любовался природой. Слушал шум ветра. Едва не наступил на змею…

– Вы говорите иносказательно?

– Нет, конечно. В траве пряталась змея. Яркая. Наверное, из Индии приползла.

Круглова нахмурилась:

– Медицинский трассер ваших имплантатов показывает ваше местоположение с интервалом в пять минут. Теоретически вы вполне могли быть в пальмовой роще… А потом подняться на пригорок и расстрелять Крушинина из винтовки или даже из пистолета – если вы хорошо стреляете.

– Я стреляю посредственно.

– Еще одно голословное утверждение. Даже если вы и не стреляли никогда, несколько занятий в виртуальном тире с сеансом обучающей терапии, и вы сможете стрелять без промаха.

– Надеюсь, вы найдете доказательства того, что я не подвергался подобным процедурам.

– Запрос уже сделан, – сообщила следователь. – Но трудно будет доказать, что вы не проходили стрелковую подготовку нигде. Вот если нам удастся узнать, где вы обучались стрелять, – дело другое. Это станет практически неоспоримой уликой.

– Можно задать вопрос? – спросил я. – Зачем на озеро поехал сам Крушинин? Вы не узнали?

– Мы не можем выяснить, зачем туда отправились вы, хотя и нашли вас сразу же. А Крушинин мертв, если помните.

– Моя мотивация незатейлива. Поддался ностальгии, решил побродить по полянам детства.

– Кстати, ностальгия может послужить и мотивом для убийства! – Комиссар как-то хищно оскалилась.

Ко всему прочему у нее были кривые зубы. Ладно, пусть внешность ее устраивала. Но зубы можно было поправить еще в мое время. Неужели сейчас нет хороших стоматологов?

– И еще, только сейчас сообразил. Зачем мне его убивать, когда его снова могут воскресить? – поинтересовался я.

Следователь даже покраснела от негодования:

– Не прикидывайтесь, гражданин Гончаров!

– В каком смысле – не прикидывайтесь? Его что, нельзя теперь воскресить?

– Можно. Но не сразу. И вы прекрасно осведомлены, зачем сейчас убивают людей. Об этом написано в брошюрах для вновь воскрешенных.

– Не добрался до такого места, поэтому вынужден вас огорчить – понятия не имею.

– Значит, вы все-таки упорствуете? Вынуждена препроводить вас в изолированную камеру без возможности подключения к виртуальному пространству. До получения ордера от судьи.

– Я имею право на адвоката? На звонок сыну или внуку? Знаете ли, я еще не вполне хорошо ориентируюсь в современном мире.

– Все вы так говорите, – заявила комиссар. – А три четверти преступлений совершается воскрешенными. И чем дальше в прошлое, тем тяжелее проступки.

– Значит, меня будут судить без адвоката и расстреляют на рассвете?

– Не юродствуйте, Гончаров. Максимум, что вам грозит, – три года исправительных работ и возмещение ущерба «Авалону». Но в случае чистосердечного признания наказание будет мягче. Особенно учитывая ваше положение. Вы еще не вполне освоились и не привыкли к современным реалиям.

– Но я правда его не убивал!

– В камеру!

Меня вывели из кабинета.

* * *

Видно, Минтимер за день действительно устал. Выпив пару рюмок водки, он расслабился. Взгляд соратника стал задумчивым, изучающим.

– Ты-то как, против кого борешься? – спросил он Хонгра, поддевая ложкой кусочек тушенки вместе с дрожащим прозрачным желе.

– Я – за свободу, – ответил революционер, подбрасывая в костер несколько тоненьких веточек. Сухое дерево сразу вспыхнуло ярким бездымным пламенем. – Свобода превыше всего.

– За свободу… Красиво звучит. Только совсем непонятно. Свобода ведь у каждого своя. А большой свободе не очень-то и нужно, чтобы за нее боролись. Она, свобода, не сама по себе, а вместе с нами. Она есть, когда каждый свободен или когда ты сам свободен, если на то пошло… Так что бороться можно против кого-то, а не за кого-то. Ты же не Робин Гуд?

– Нет, я не Робин Гуд. Хотя в экспроприациях участвовать приходилось. На нужды партии.

– Даже так? – Минтимер взглянул на Хонгра уважительно. – Ну да, ты, наверное, из седого прошлого… Двадцатый век?

– Нет. Я жил позже. Вырос в Калмыкии, потом мы дрались за независимость Тибета. Среди соратников было много буддистов. Они верили в перерождение. Как оказалось, не зря. Но в тот раз китайцы победили, подмяли Тибет под себя. Я узнал об этом только теперь – тогда дела шли совсем неплохо, казалось, победа не за горами. Обидно, что мы погибали зря…

– Тибет – всего лишь пешка в игре. Хоть и на ключевой клетке, – хмыкнул Минтимер. – Все человечество хотят подмять под себя. Понимаешь?

– Понимаю, – слегка удивился Хонгр. Неужели гость хочет прочесть ему лекцию по современному мироустройству?

– А кто – понимаешь?

– Машины? – предположил Хонгр. – Или интегрированная в электронное правительство элита, трехсотлетние старики, которые хотят, чтобы люди жили по их воле? Я не до конца разобрался. Меня воскресили и забросили сюда, на точку, приказали не высовываться. Но я наблюдаю, анализирую. Иногда кажется, что дела обстоят не так уж и мрачно, а иногда, наоборот, думаю, что наше дело безнадежно. Людям нравится жить так, как они живут. Нет революционной ситуации. И искусственно ее не создать…

– А кто тебе приказал законспирироваться? Соратники?

– Человек, которому я всецело доверяю. Учитель.

– Интересно…

Еще бы не интересно! Но рассказывать о генерале Ли здесь и сейчас Хонгр не хотел. Слишком личное. Недаром этого невысокого сухого мужчину, знатока восточных единоборств и интеллектуала, сравнивали с Че Геварой – он мог увлечь людей за собой. И на шестнадцатилетнего Хонгра в прошлой жизни Ли произвел неизгладимое впечатление.

А потом была учеба, служба в бригаде, партийная работа, разработка операций, бои… Столько всего – на целую жизнь хватит. Если бы Хонгра не убили молодым, если бы они все же дошли до Лхасы и подняли над монастырями и дворцами треугольные алые стяги – что бы он делал дальше? Отправился бы вместе с генералом воевать за интересы аборигенов Австралии? Или за независимость островов Полинезии? Че Гевара в свое время сложил голову в Боливии, а генерал Ли просто исчез. Наверное, его достал тайный убийца… В исторических источниках сведений о гибели генерала не имелось. Ли пропал после тибетской войны неведомо где.

Жаль, конечно, что освободить Тибет так и не удалось. Американцы договорились с китайцами, Россия сохраняла нейтралитет, у арабских государств хватало своих проблем, – и повстанческая армия, оставшаяся без новой техники и регулярных поставок боеприпасов, была разгромлена регулярными войсками Китая… Генерал отступал с боями до самого Ирана – и вдруг исчез.

– Сам-то ты откуда? – спросил Хонгр гостя, подразумевая прежде всего время, а потом уж страну.

– Я с Луны, – ответил Минтимер. – Там тоже дела творятся, скажу я тебе.

– Что за дела?

– Узнаешь в свое время, – пообещал татарин. – Хотя лучше бы тебе об этом и не знать.

– Все так мрачно?

– Зависит от точки зрения. Ладно, я подремлю, если ты не против… Посторожишь?

– Да здесь никого не бывает почти никогда.

– И все равно. Мне нельзя попадаться. И расслабляться нельзя.

Хонгр хмыкнул, поднялся, взял с травы автомат, положил его на согнутую руку.

– Хватит, чтобы защититься от наших врагов?

– Вполне, – ответил Минтимер. – Вот лифтами я не пользуюсь. Да и такси не слишком доверяю. Запросто могут перехватить и доставить куда-то совсем не туда, куда нужно. А лазерный резак не всегда под рукой, да и камер слежения кругом навалом: каждый поднимет панику, когда ты будешь из такси не через дверь выбираться. Да, здесь почти безопасно… Не будут же в нас со спутника из лазера палить? Из пушки по воробьям.

Коммуникатор Хонгра завибрировал.

– Извини, – бросил он соратнику, отходя в сторону. Минтимер криво усмехнулся, словно бы подразумевая: понимаю, как ты соблюдаешь режим секретности, но спрашивать ничего не стал и дожидаться Хонгра тоже. Отвернулся и прилег на траву.

Вызов был от Лилии.

– Привет! Мы с Александром ждем тебя завтра в гости. Сам доберешься?

– Разумеется, – ответил Хонгр.

Приглашение теперь было совсем некстати, но не мог же он отказаться? Никак не мог…

– Отлично! – улыбнулась Лилия. – Будет много интересных ребят и девчонок. Как знать – может, встретишь свою судьбу.

– Даже так? – Хонгр хмыкнул.

– Может, и так. А может, и нет. Как получится.

– Ты-то меня будешь ждать?

– Я? – Лилия улыбнулась: – Еще бы.

– А Александр?

– Ты ему понравился. Он считает тебя забавным.

Хонгр помялся несколько мгновений, потом спросил:

– Нас сейчас никто не слышит?

– Надеюсь на это, – загадочно улыбнулась девушка. – А ты хочешь поведать мне какой-то секрет?

– Нет. Задать вопрос. Зачем ты обнимала меня на глазах у Александра?

Лилия хихикнула:

– Мне так захотелось.

– И его не возмутило твое поведение?

– С чего вдруг? Я ведь не ревную его к бывшим подружкам, которых хоть пруд пруди. Да и у нас с тобой отношения чисто романтические, ведь так?

– Романтические? – На душе у Хонгра потеплело.

– А какие же еще?

– Да, пожалуй, так. И это здорово.

– Конечно, – улыбнулась Лилия. – Ну, пока. Ждем тебя вечером, часов в шесть. Приносить ничего не надо, только хорошее настроение.

– Надеюсь, у меня его будет в избытке, – не слишком уверенно заявил Хонгр.

* * *

Официант помог Соловью и Ольге выставить на улицу небольшую колонку, подключенную к усилителю, вручил певцу радиомикрофон и предложил:

– Пойте!

Оля забрала у Димы телефон и прокричала в него:

– Дорогие друзья! Вам представилась уникальная и единственная возможность услышать грандиозного певца, суперзвезду двадцать первого века Диму Соловья! Уличный концерт – специально по заявке кафе «Три кружечки эля»! Не проходите мимо, слушайте!

Соловей получил микрофон обратно и с удивлением обнаружил, что люди, падкие до развлечений, начали подтягиваться к кафе. Вроде бы на площади было совсем мало народа, но вот человек десять уже стояли в кругу и ждали его песен.

Дима приосанился, откашлялся и махнул Оле рукой.

– Что ставить? – спросила девушка.

– Давай «Мою любовь», – предложил Соловей. – Начнем с классики.

– Заряжаю.

Знакомые аккорды прямо-таки обрушились на площадь. Колонка, хоть и маленькая, звучала неплохо.

Дима запел:

Последний куплет повторялся раз десять на разные голоса – в этом Соловей был мастер. Зрители приняли песню с восторгом, начали хлопать неистово, будто на настоящем концерте.

Ольга воспользовалась энтузиазмом публики. Забрав у Димы микрофон, она объявила:

– Если хотите, чтобы концерт продолжился, собираем пожертвования. Кто сколько сможет – но от размера гонорара будет зависеть настроение звезды! Подходим, не скупимся!

В руках девушки появился небольшой аппарат размером с пачку сигарет, куда зрители начали засовывать свои кредитные карточки. Автомат мигал синими огнями и довольно пищал, когда его «кормили». Публики становилось все больше.

– А ведь я и здесь буду стадионы собирать, – обратился к подруге Соловей, отодвинув микрофон подальше. – Ну-ка, врубай следующую. Например, «Ласкового Соловья».

– Пой, Димочка! Покажи им, что такое настоящий голос и настоящая пластика!

Если бы у Димы был хвост, он бы его распушил. Пришлось ограничиться широко расправленными плечами и горделиво поднятой головой.

* * *

Камера предварительного заключения оказалась коробкой с обшитыми стальными листами стенами. Надо полагать, железо здесь было нужно не для того, чтобы преступник не прогрыз стену, а для того, чтобы экранировать радиоволны.

Забавно начинается новая жизнь. Прежде, когда законы были гораздо суровее – во всяком случае, за убийство давали, как правило, не три года исправительных работ, – мне в тюрьму попадать не доводилось. А сейчас – пожалуйста…

Что скажет Никита? Что подумает Кирилл? А Вита? У меня с ней свидание вечером. Вряд ли к тому времени меня вытащат из этой коробки.

Интересно, есть ли в моих имплантатах хоть какая-то база данных? Я обратился к системе. Ничего! Во встроенных накопителях памяти было зарезервировано много свободного пространства, но почти все диски – по привычке я называл зоны памяти именно так – были пусты. Одиноко болталась лишь папка с музыкой, которую прислал мне Кирилл. Но слушать музыку мысленно, через имплантаты, все равно что напевать про себя. Занятие не слишком здоровое.

Благодаря довольно-таки комфортному заточению – мебель в камере стояла вполне приличная, пластиковая, плюс питьевой фонтанчик, да и воздух свежий – у меня появилось время поразмыслить над случившимся. Насколько характерны убийства для современного общества? Этого я не знал. По логике, продвинувшиеся так далеко вперед люди должны научиться уважать жизнь других. Ведь они даже воскрешают предков… Но процесс убийства стал обратимым. Сейчас убить – почти то же самое, что сильно избить кого-то, твердо зная, что вреда здоровья противника это не принесет, только боль. Плюс расходы государства по воскрешению личности. Убийство из разряда уголовного преступления переходит в раздел злостного хулиганства с экономическими последствиями.

А почему за него так мало дают? Всего три года исправительных работ? Может быть, все зависит от способа и цели убийства? И от того, кто и кого убил? Скажем, люди двадцатого века могут стрелять друг в друга сколько угодно – им не привыкать… Если следовать логике наших потомков, конечно. И если у них действительно такая логика.

Но дело даже не в этом. Почему Крушинин оказался там же, где и я? Давно ли его воскресили? Кому понадобилась его временная смерть? Нет ответа. Трагическая случайность – слишком простое объяснение. Не разумнее ли допустить, что и меня, и Крушинина в Киселево заманили? С помощью воздействия на подсознание, например. Ведь логично предположить, что тот, кто может воскресить человека вместе со всей его памятью, может эту память и подправить…

Додумать мне не дали. Клацнул электрический замок на двери камеры, вошел Никита.

– Что случилось, папа?

– Замели. Дело шьют, – усмехнулся я.

– Ты что, в самом деле кого-то грохнул?

– Зачем?! Никого я не трогал. Поехал прогуляться за город. И вот…

Из-за плеча сына выглянула некрасивая девушка-следователь, которая любила, когда ее называли комиссаром.

– Любые ваши показания могут быть истолкованы против вас, гражданин Гончаров, – сообщила она. – Беседа с сыном записывается.

– Не сомневался.

– Пройдемте в комнату для допросов. Там я задам вам еще несколько вопросов и отпущу до выяснения обстоятельств дела. Гражданина Никиту Гончарова попрошу подождать нас в холле. Вы убедились, что с вашим отцом все в порядке, гражданин Гончаров?

– Можно сказать, да, – ответил Никита. – С тобой все в порядке, отец?

– Не знаю. Наверное. Ты поступил на работу?

– Да. Меня приняли.

– Вот и отлично.

– Еще бы, – подтвердила следователь. – Иначе поручительство гражданина Гончарова-младшего не было бы принято во внимание судом. Полные гражданские права имеют только работающие граждане.

– Полагаю, нашлись бы желающие поручиться за моего отца, – нахмурился Никита. – Он не одинок в мире.

– Может быть, – не стала спорить комиссар. – Оставьте нас, гражданин Гончаров. Мне нужно побеседовать с подозреваемым.

Никита ушел дальше по коридору, мы с девушкой-комиссаром вошли в кабинет, где меня допрашивали.