В перерывах между прослушкой я могу поваляться на кровати, заняться готовкой обеда, помыться в душе или посмотреть какой-нибудь фильм. Но мне обязательно придется прервать любое из этих занятий и снова водрузить на голову наушники… Во время подзарядки скорость «Барракуды» можно увеличить до трех с половиной миль – поступающей энергии для этого вполне достаточно. Плавно увеличиваю рукояткой реостата обороты главного вала и слежу за ростом скорости. Отлично. Ровно три с половиной узла. Пора посмотреть хорошую киношку, – потягиваясь, выгибаю спину. Глубина, курс, скорость и другие показатели в норме. Имею полное право отлучиться…
Я давненько не смотрел художественных фильмов, коих взял в поход целую коллекцию из трехсот пятидесяти штук. Все они были записаны в отличном качестве на специальном накопителе огромного объема и рассортированы по жанрам: комедии, старые советские фильмы, триллеры, боевики, фантастика и прочее. Подключив накопитель к проигрывателю, я листаю меню в поисках чего-нибудь подходящего… И вдруг роняю от неожиданности пульт. «Барракуда» вместе со всем содержимым содрогается от ужасного звука.
Глава 2
Задолго до происходящих событий
Пора сказать несколько фраз о себе. Я – Евгений Арнольдович. Фамилию озвучивать необязательно, ибо с некоторых пор ее не существует. Почему именно так – чуть позже.
Я отнюдь не ариец, а славянин и коренной волжанин – родился и вырос в Саратове. За пару месяцев до того, как пришлось поселиться в титановом гробу, мне исполнилось тридцать шесть. Рост под два метра, вес – сто десять. Сутуловатый, крепкий, с широкими покатыми плечами. Вокруг зеленовато-карих глаз уже появились мелкие морщинки. В быту опрятен, с командирами вежлив, с коллегами и товарищами по работе выдержан, в бою решителен, к врагам Родины беспощаден. Связей, порочащих седеющие виски, не имел. Благодаря короткому, звучному имени на всех этапах своей жизни удачно избегал сомнительной чести отзываться на кличку. Так Женькой всегда и оставался: во дворе, в школе, в училище, в отряде…
Не прочь иногда похулиганить. На лице и теле ношу отметины от разного рода приключений, участия в боевых действиях и прочих веселых событий. К примеру, перебитая переносица – весьма красноречивый знак. Лицо же имеет цвет, должный символизировать серьезную квалификацию по части выпить-пошалить. Взгляд прицельный. В общем, безоглядно хамить не советую. Что еще сказать о себе? Бывший капитан первого ранга, бывший боевой пловец, бывший командир отряда специального назначения «Фрегат-22». Впрочем, нет – бывший я не везде и не во всем. Перед поселением в титановом гробу меня восстановили в штате одного из департаментов ФСБ, а также вернули звание «капраза». Остальное действительно в прошлом.
Итак, что же дальше? Чем же продолжить повествование об этой истории? С того момента, как меня вынудили демобилизоваться, из-за чего жизнь стремительно покатилась под откос? Или, может быть, с того, как я начал беспросветно бухать? Или со дня случайной встречи с бывшим шефом – генералом Горчаковым? Нет, так я, пожалуй, упущу много важных деталей, без которых длинная история утратит ясность. Начну с далекого прошлого.
Что мне запомнилось из прошлой жизни? Фраза «я был пионером» для подрастающего поколения звучит примерно так же, как «во время Смуты я примкнул к Ярополку». Поэтому о пионерах не стоит.
Все детство я провел на Волге. Со здоровьем проблем не имел, учился нормально, верил в могущество Советского Союза, в справедливость и никого не боялся: ни бандитов, ни педофилов, ни врачей, ни сотрудников милиции. С третьего класса начал посещать бассейн, находившийся в трех кварталах от дома. С тренером – седовласым здоровяком Вениамином Васильевичем – сказочно повезло. Во-первых, он был отменным педагогом. Во-вторых, заслуженным мастером спорта и чемпионом Европы по подводному плаванию. А в-третьих, однажды летом он взял с собой на берег Черного моря группу одаренных мальчишек. В их числе оказался и я. Там впервые к нашему простенькому снаряжению в виде маски, трубки и ласт добавилась диковинная штуковина – акваланг. Мы все были настолько поражены теми возможностями, которые даровал пловцу дыхательный аппарат, что буквально влюбились в это чудо. С тех пор морские глубины стали для меня мечтой и делом всей жизни.
Время шло. Легкое увлечение, навязанное мамой «для общего развития детского организма», незаметно превратилось в серьезные занятия спортом: я набирал мышечную массу, навыки и опыт, показывал неплохие результаты, побеждал на чемпионатах, выигрывал кубки. И с каждой спортивной победой ковал свое будущее. К моменту окончания средней школы я набрал целую коллекцию грамот, кубков и медалей, большая часть которых имела золотистый оттенок. Где-то в череде спортивных мероприятий меня и приметили сотрудники спецслужб, приславшие вежливое приглашение в Управление КГБ в виде стандартной повесточки с известным адресом. В короткой беседе пожилой дяденька в строгом штатском костюме внезапно предложил подать документы в Питерское высшее военно-морское училище.
Отличником я не был, поэтому робко спросил:
– Поступлю ли?
– Поступишь, – мелькнула на его лице загадочная улыбка.
– А к подводному плаванию служба в морском флоте будет иметь отношение?
– Только к ней и будет, – серьезно заверил он.
Не скрою, будучи мальчишкой, я часто мечтал стать офицером-подводником. Почему бы нет? Романтика, опасная служба, особая каста во флоте. Но все получилось немного по-другому.
Во флот я попал, отучившись сначала в Военно-морском училище имени Дзержинского, затем пару лет в секретной школе боевых пловцов. Это обычный путь любого офицера-подводника. Матросом же на подлодку можно попасть только через военкомат и учебный центр, где молодое пополнение проходит полугодовую подготовку. Каждой специальности на кораблях соответствует своя боевая часть: первая – штурманская, вторая – ракетная, третья – минно-торпедная, четвертая – радиотехническая и связи. Ну и, конечно же, пятая – электромеханическая.
Офицеры, мичманы, старшины и матросы, коим посчастливилось попасть в первые четыре БЧ, считаются «белыми воротничками». Они всегда ходят в чистой, опрятной и наглаженной форме. А парней из БЧ-5 называют «маслопупами», из-за того, что они вынуждены работать по колено в масле и воде. На них все трюмные механизмы: помпы, двигатели, лебедки, гидравлика…
После Военно-морского училища и учебных центров офицеров, мичманов и матросов распределяют по базам. Сейчас наши подлодки базируются на севере – в Западной Лице, Гаджиево и Видяево. И на Дальнем Востоке – в камчатском Вилючинске и Приморском поселке Тихоокеанский, именуемом в народе «Техасом». Черное море и Балтика – не в счет. Там остались только дизельные субмарины.
Мне после окончания секретной школы служить подводником не довелось – я сразу попал в отряд специального назначения «Фрегат-22». Но об этом немного позже.
Форму курсанта военно-морского училища я носил ровно два года: привыкал к дисциплине и строгому повседневному распорядку, постигал азы флотской службы с практикой на кораблях и подводных лодках, нес вахты и драил палубу в кубрике. Комитет госбезопасности тем временем реформировался и постоянно менял названия, вероятно, вводя в заблуждение оппонентов из-за океана. КГБ РСФСР, АФБ, МБ, ФСК и, наконец, Федеральная служба безопасности. После успешной сдачи сессии за второй курс меня внезапно вызвали в кабинет начальника училища. Там, помимо нашего контр-адмирала, я повстречал незнакомца в штатском. Сухо поприветствовав меня, он представился полковником ФСБ и дал мне полчаса на сборы. А в ответ на мой растерянный вид объявил:
– Первоначальный этап твоего обучения закончен. Ты узнал, что такое военная служба и отправляешься в закрытую школу боевых пловцов.
Об этой школе доводилось слышать не раз. Что и говорить – многие из моих однокашников мечтали попасть в ряды ее курсантов. Но повезло мне одному.
Прошло еще два года напряженной и кропотливой подготовки, прежде чем меня допустили до государственных экзаменов. Сдавать пришлось как теорию, так и практику. Причем последние и самые сложные испытания принимали действующие боевые пловцы, за плечами которых были десятки и даже сотни секретных подводных операций. С первого раза экзамены посчастливилось сдать только пятерым. И снова повезло – я оказался в их числе.
Получив диплом и лейтенантские погоны, я был направлен стажером в особый отряд боевых пловцов «Фрегат-22», находящийся в прямом подчинении руководителя одного из департаментов Федеральной службы безопасности. Таким вот незатейливым образом спорт и хобби превратились в дело всей моей дальнейшей жизни.
Пловцы из «Фрегата» принадлежали к особой «касте» великолепно подготовленных бойцов подводного спецназа. Почему к «касте»? Да потому что нас было мало. Очень мало по сравнению с элитой аналогичных сухопутных спецподразделений. К тому же методика нашей подготовки всегда представляла собой тайну за семью печатями. Когда-то – на заре становления советского подводного спецназа – нашим пловцам приходилось учиться у итальянцев и англичан. Позже появился опыт и собственные наработки. А с некоторых пор «импортные» бойцы сами не прочь позаимствовать кое-что из нашей тактики и методики подготовки.
Я имел неплохие навыки, отличную физическую форму и настойчивость, сравнимую с диким упрямством ширабатского осла. Благодаря этим качествам мне удалось сравнительно быстро пройти стажировку и стать полноправным боевым пловцом, после чего началась настоящая служба, насыщенная перелетами, походами на кораблях, бесконечными и различными по степени сложности погружениями. Через пять лет я получил погоны капитан-лейтенанта и вполне справедливо стал считать себя опытным пловцом.
Несмотря на многочисленные трудности, служба во «Фрегате» мне нравилась. Это была работа для настоящих мужчин: сложная, сопряженная с риском для жизни, требующая специфических знаний и очень хорошей физической подготовки. А самое главное – она была невероятно интересной.
Профессия боевого пловца всегда относилась к разряду уникальных. Офицеры «Фрегата» и других схожих по назначению особых отрядов не имели ни одной гражданской специальности, но с легкостью задерживали дыхание на четыре с половиной минуты и знали все, что касалось снаряжения и дыхательных аппаратов – как отечественных, так и зарубежных. Мы делали кучу орфографических и грамматических ошибок в рапортах, и в то же время лаконично и с завидной точностью составляли отчеты о проделанной на глубине работе. Мы мало смыслили в опциях современных автомобилей, но при этом запросто управляли судами и подводными лодками различных классов. Мы никогда не занимались серьезной наукой, но могли рассказать о флоре и фауне океанов больше любого ихтиолога с ученой степенью.
К тридцати годам юношеская дурь окончательно выветрилась из моей головы; я заматерел, набрался жизненного и профессионального опыта. Ровно через десять лет после зачисления стажером в отряд боевых пловцов я получил погоны капитана второго ранга и был назначен на должность заместителя командира «Фрегата». А еще через пару лет – после трагической гибели командира – возглавил знаменитый отряд.
Новая должность прибавила хлопот и седых волос, ведь с момента назначения на нее на плечи легла немалая ответственность за подготовку и воспитание молодого пополнения, за жизнь и здоровье каждого пловца, за положительный исход тех головоломных операций, в которых нам приходилось участвовать. Все мои подчиненные были широкоплечими красавцами ростом от ста восьмидесяти до ста девяносто шести. Огромные такие кони. А знаете, почему до ста девяносто шести? Нет, не для того чтобы, не кланяясь проходить в дверные проемы. А потому что во мне самом – сто девяносто семь. А командир, как известно, всегда должен смотреть на подчиненного сверху вниз.
Рассказ о моей прошлой жизни будет неполным, если не упомянуть о кураторе «Фрегата» и нашем непосредственном шефе – Сергее Сергеевиче Горчакове. Он был гениальным массовиком-затейником и гигантом мысли – мы не успевали разобраться с одним заданием, как он в красках описывал суть следующего. В общем, скучать с ним не приходилось.
Глава 3
Атлантический океан; борт подводной лодки сверхмалого класса «Барракуда». Настоящее время
«Что за ерунда?!» – едва удерживаюсь на ногах. Мощный звук терзает слух, порождая низкочастотные вибрации, от которых тело окатывают волны неприятного холода. Звук походит то на протяжный, то на прерывистый рев.
Неужели попал под корпус огромного судна?! – бросаюсь к мониторам. Пальцы от волнения трясутся. Лихорадочными движениями включаю внешние камеры, установленные на шлюзовом отсеке, выполненном в виде невысокой рубки. На экране появляется картинка с фронтальной камеры. Чисто. Только искрящаяся рябь поверхности. Вторая камера, развернутая на сорок пять градусов вправо. Чисто. Третья, показывающая правый сектор. Чисто. Поочередно осматриваю поверхность по часовой стрелке вокруг шлюзового отсека «Барракуды»… Пусто. Ни одного признака присутствия посторонних судов. Прерывистые звуки постепенно стихают.
Что же это было? – нажимаю клавишу, выдвигающую перископ. Телескопическая труба раздвигается вверх. Вниз же опускается оптико-электронный блок с рукоятками управления. Надолго поднимать перископ опасно, и – осматривая поверхность, я должен уложиться в семь-десять секунд. Кладу ладони на рукоятки. Дождавшись, когда загорится контрольная лампочка готовности блока к работе, смотрю в окуляры…
Никого, облегченно вздыхаю, выполнив полный осмотр горизонта.
Убрав перископ, возвращаюсь в кресло и на всякий случай проверяю параметры систем. Все в норме.
Во время подготовки к походу на «Барракуде» со мной занимались несколько ветеранов-подводников, имевших солидный опыт плавания на небольших разведывательных подлодках. Один из них рассказал о некоторых странных явлениях, происходящих на борту после двух месяцев пребывания в замкнутом и весьма стесненном пространстве.
– Иногда я отчетливо слышал лай собаки, иногда в соседнем отсеке плакал маленький ребенок, – на полном серьезе делился он со мной впечатлениями. – Но гораздо чаще раздавались голоса взрослых людей – словно за переборкой сидели двое и просто болтали о жизни.
– Чем это можно объяснить? – интересовался я, не слишком-то веруя в чудеса.
– Объяснить это невозможно. Это чувствуешь.
По его словам особенно часто с подобным явлением сталкивались космонавты на орбите или кандидаты в космонавты при испытании в звукоизолированной сурдокамере. Одни слышали посторонние звуки, другие после тридцати часов полной изоляции видели висящие в воздухе предметы или лица близких людей среди приборов пульта управления. Картины не для слабонервных. Объяснить вышеописанные явления галлюцинациями, возникающими из-за нехватки внешних раздражителей, не представляется возможным. По этой причине и замалчивались многие годы странные свидетельства небожителей. Но то были явления в космосе. Я же нахожусь на борту подводной лодки, и звук исходил не из моего воспаленного сознания. Звук был реальным. Я готов поклясться сердцем, печенью и даже желудком в том, что его источник находился вне субмарины.