Ник Ришелье
Дневники Пирамиды
© ЭИ «@элита» 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Предисловие издателя Дневников
Дабы не вводить читателя в заблуждение странностью предлагаемого ниже текста, считаю необходимым дать некоторые комментарии по поводу его происхождения.
Итак, в 53 году, незадолго до известных трагических событий на станции Ио-2, я оказался на Марсе в качестве геолога и журналиста одновременно. Искушённый читатель космических очерков, конечно же, знает, что в отдалённых внеземных колониях каждый член экипажа должен обладать в совершенстве как минимум двумя профессиями. Ваш покорный слуга был тогда (и остаётся по сей день) специалистом по строению внутренних планет Солнечной системы, а также (по отзывам коллег) весьма неплохим поваром. Ну а поскольку заниматься сочинительством в нашем отряде никто не хотел, мне пришлось начать осваивать и эту профессию.
Освоение оной заключалось в следующем. Каждый день я аккуратно записывал все события, происходившие с нами на Марсе, и старался отдельно давать им свою эмоциональную и профессиональную (как геолог) оценку. Поэтому восстановить ход событий в те знаменательные для истории всего человечества дни не составит для меня особого труда.
11 ноября мы втроём (то есть я, Валентин Лавров, и два моих помощника: астрофизик и инженер Олег Хоркин, биолог и врач Пьер Лакруа) обследовали так называемые рудники в 100 км к северу от поселения. На местном жаргоне слово «рудник» означает вполне естественный провал (или промоину?) на марсианской поверхности с разветвлённой системой подземных туннелей. Нечто похожее можно наблюдать, например, в альпийских ледниках, где подобные системы ходов образует во льду вода.
Тогда ещё некоторые романтики в высшем эшелоне власти надеялись на встречу с добрыми инопланетянами, готовыми с радостью поделиться своими фантастическими технологиями с людьми. Так что финансирование исследований различных подозрительных с этой точки зрения объектов было весьма щедрым. Впрочем, рудниками интересовались и военные, и даже известный своими хронометрическими опытами физик Куравин.
Именно Куравин, спустя несколько лет после описываемых событий, присылал на рудники своего помощника, некоего Давида, с неопределённой целью «посмотреть и пощупать».
Иными словами, рудники интересовали всех, кроме специалистов вроде меня. И, как оказалось, интересовали не зря.
Продолжая лёгкую и бесцельную прогулку по Марсу, я со своими спутниками спустился уже в десятую шахту исследуемого рудника. Мы последовательно обошли и сфотографировали все ответвления, Пьер уже сидел на ящике с аппаратурой и строчил десятый ничего не значащий отчёт, как вдруг раздался грохот, и Олег, стоявший неподалёку от меня, провалился вниз.
Я с перепугу повалился на землю и стал медленно подползать к краю образовавшегося провала. Заглянул вниз и посветил фонариком – тьма была непроглядная. Я позвал через шлемофон:
– Олег! Ты жив?
Тишина.
– Олег!!
Ко мне справа подполз Пьер с альпинистским снаряжением и начал методично прилаживать к поясу карабин. Я ему помог, и через некоторое время француз уже спускался вниз. Дальше я рассказываю с его слов.
Когда Пьер опустился метров на 5, его подсевший фонарик выхватил из глубины твёрдую поверхность. В неверном свете фонаря пол казался идеально ровным. Впрочем, вскоре выяснилось, что так оно и есть. На полу сидел невредимый Олег Хоркин и озирался по сторонам. В его взгляде было что-то безумное. Пьер спустился к нему и сел рядом. Их разговор, как и все разговоры на Марсе вне поселения, происходил по радио, поэтому я хорошо слышал обоих.
– Олег, – позвал Пьер, – что с тобой? Ты цел?
– Да, – после долгого молчания отозвался тот. – Ты лучше оглянись вокруг, Пьер!
Далее было слышно сопение, вздохи, и наконец, лёгкий французский мат, после чего Пьер изрёк:
– Египет? Здесь? На Марсе?
А увидели они вот что. Огромный зал с идеально ровными стенами. В каждом из четырёх углов откуда-то из-под потолка лился неяркий красноватый свет, который выхватывал из темноты углы помещения. И даже при столь слабом освещении на стенах и потолке можно было различить силуэты, до боли знакомые нам из школьных учебников по древней истории. Это были изображения египетских фараонов, картуши с их именами и длинные аккуратные ряды загадочных символов, прочерченных прямо в шлифованной поверхности стен каким-то очень точным режущим инструментом.
– Вот это да! – сказал Олег. – Жаль, что среди нас нет египтологов… Кто бы мог подумать…
На следующий же день, конечно, всё поселение сбежалось посмотреть на великое открытие, а Земля дала указания оцепить зону рудника (от кого, непонятно) сигнальными маяками, ничего не трогать и ждать.
Мы выполнили всё по инструкции, но ждать, разумеется, не могли. Пьер с Олегом по праву первооткрывателей облазили загадочную пещеру вдоль и поперёк, но ничего интересного, помимо надписей на стенах и потолке, не нашли. Удалось установить, что свет в пещеру поступал не от какого-то загадочного вечного источника энергии (как думали некоторые мои коллеги из поселения), а шёл по специальным длинным и узким тоннелям идеального квадратного сечения, вымазанным вдоль всей поверхности неизвестным светоотражающим составом. Выходы туннелей мы обнаружили в десятках метров от рудника.
Кроме того, расставленное вокруг рудника сейсмическое оборудование с ультразвуковыми сканерами помогло определить, что исследуемый рудник находится на развалинах гигантской пирамиды, уходящей своим основанием под пески Марса метров на пятьдесят, если не больше. Пирамиду тут же окрестили Красным Хеопсом, а найденную, как потом оказалось, верхнюю и самую маленькую камеру пирамиды назвали дачей мумии, намекая на её отдалённость от земной усыпальницы фараона.
Я спускался в камеру трижды. Первый раз – сразу после Пьера, когда мы только обнаружили её. И, будучи в полном замешательстве, я тогда ничего, кроме надписей на стенах, не видел. Второй раз – спустя несколько дней, когда в заветном помещении побывали все, кому не лень.
И именно во второй раз я обнаружил тайник, о котором так много писали в прессе 54-го года. Тайник был расположен точно посередине северной стены камеры на уровне глаз (камера и сама пирамида были, как и положено, ориентированы строго по сторонам света). Он представлял собой идеально ровную прямоугольную нишу в сечении 30 на 30 см и глубиной около 50 см, наглухо закрытую известняковым блоком.
Именно это меня, как геолога, и заинтересовало. Конечно, после изображений фараона на Марсе меня уже ничто не могло удивить, но вот заинтересовать – зачем вдруг понадобилось кому-то тащить сюда известняк с Земли – могло. Я аккуратно вытащил блок из стены и обомлел. В нише лежали свитки папируса, усеянные письменами!
От волнения я тогда уничтожил один из свитков. Я взял его и попытался развернуть, но свиток, вздрогнув в моих руках, почти сразу же истлел, превратившись в прах. Похожее загадочное поведение свитков древнего папируса вы ещё встретите в публикуемом далее Дневнике.
Я испугался и задвинул известняковую заглушку ниши обратно. Однако уже через минуту, съедаемый любопытством, я огляделся вокруг – рядом никого не было – и снова проник в таинственную нишу. Но на этот раз в нише свитков не оказалось, вместо них лежала стопка бумаги. Да-да, именно бумаги! Практически невредимой и покрытой ровными рядами букв! И вот тут я был поражён окончательно – буквы оказались русскими, а документ, найденный мною, был тем самым Дневником, который я публикую сейчас впервые, и который был написан за 40 лет до того момента, когда Олег провалился в камеру Красного Хеопса. Документ был составлен на чистейшем русском языке, предусмотрительно нанесён на бумажный носитель и спрятан в потайной камере на Марсе!
Наученный горьким опытом, я извлёк бумагу из тайника, стараясь не прикасаться к ней руками, и убрал в герметичный контейнер, предварительно вывалив из него все образцы пород, которые ещё час назад казались мне сенсационными. Впрочем, бумага-то была самая обыкновенная. Впоследствии я не раз брал её в руки, перечитывая втайне на Земле этот Дневник, и она оставалась невредимой. Из чего я сделал вывод, что автор письма адресовал текст людям.
Я снова закрыл нишу блоком, но вдруг вспомнил, что забыл в ней кисточку, с помощью которой аккуратно смахивал пыль с рукописи. Я вновь открыл нишу и… увидел те же таинственные свитки! Тут до меня дошло: ниша поочерёдно открывалась двумя разными тайниками! Я снова её закрыл, открыл, увидел кисточку, спрятал её в карман и объявил коллегам о найденной пустой нише.
Все с интересом осмотрели её, пожали плечами и разошлись. Никому в голову не пришло задвинуть нишу заглушкой и повторно её открыть! Весь следующий день я ходил под впечатлением от находки и думал о таинственных самосгорающих свитках. А в мозгу билась словно навязанная кем-то мысль: надо их спасти, надо их спасти…
И, наконец, вечером того же дня, когда в камере Красного Хеопса почти никого не осталось, я спустился в неё в третий и последний раз, подошёл к известняковой заглушке, лежавшей аккуратно на полу под отверстием ниши, и расколол её на мелкие кусочки геологическим молотком. А для обоснования своего поведения сгрёб в кучу и унёс с собой якобы собранные мною осколки неизвестной породы, которые, впрочем, тоже наделали немало шуму на Земле при дальнейшем изучении Красного Хеопса.
О рукописи Дневника я молчал несколько лет, пока однажды ко мне не явился упомянутый мною Давид от имени академика Куравина. Прилетел он к нам под каким-то банальным научным предлогом, но, как выяснилось, прежде всего, по мою душу.
Расспрашивая меня о подробностях открытия Красного Хеопса (а в это время я уже пребывал в другом марсианском поселении в тысячах километрах от заветного места), Давид вдруг подмигнул мне и сказал:
– Это очень хорошо, дорогой друг, что Вы сообразили утаить кое-какие находки, сделанные Вами в камере Пирамиды.
Я проглотил язык и вытаращил глаза.
– Знаю-знаю, – успокоил меня Давид. – Вы очень удивлены, но поверьте, что кроме нас двоих об этом никто не знает, и в ближайшие тридцать лет узнать не должен. Договорились?
Я кивнул, по-прежнему не в силах вымолвить ни слова. Потом, конечно, Давид улетел, сцена эта изгладилась в моей памяти, но обещание тайно хранить рукопись тридцать лет я сдержал. Возможно, я вовсе не решился бы опубликовать Дневники, если бы три месяца назад мне не позвонил тот же Давид и не попросил это сделать «от имени – я цитирую – и по личной настоятельной просьбе автора».
Зачем им понадобилось раскрывать такую серьёзную тайну – бог весть. Надеюсь, скоро это станет известно. Подозреваю только, что Правительство давно в курсе, иначе мне не дали бы и рта раскрыть. Возможно также, что Дневники являются элементом некого тщательно проработанного проекта влияния на сознание интеллектуальной элиты и не имеют ничего общего с реальностью. А может быть и так, что почти всё в них – правда, и опубликование их есть жертва малого во имя спасения чего-то большего. Этакий отвлекающий манёвр. В любом случае, истина, как всегда, остаётся для нас с вами, мой уважаемый читатель, тайной за семью печатями.
Текст, который Вы увидите далее, приведён мною практически без изменений. Лишь в некоторых местах я немного сгладил шероховатости стиля, чтобы Дневник выглядел единым произведением, а не сборником отрывков, написанных при различных обстоятельствах и в разных условиях. Кое-где я удалил излишние интимные или научно-технические подробности. Оригинал, поверьте, читать гораздо труднее, однако его точные копии Вы также можете найти в Большом Информатории.
Читайте, думайте и не судите строго.
Во имя Великой Пирамиды!
В. Лавров, Москва, май 89 года.
Глава 1. Начало
Всё началось ещё в детстве. Я тогда учился в школе, в классе, наверное, пятом. На дворе стояла весна 89-го года прошлого века. Раскрутившийся маховик Перестройки, как катализатор, ускорял развал экономики Советского Союза, о чём красноречиво говорили пустые прилавки продовольственных магазинов моего маленького провинциального города. Антиалкогольная компания под девизом «Трезвость – норма жизни» успешно зашла в тупик. Только что в феврале закончился вывод войск из Афганистана. По стране тянулись знаменитые «колбасные поезда» и нескончаемые очереди по любому поводу.
7 апреля затонула подлодка «Комсомолец». Помнится, меня, как зампредседателя пионерского отряда, вместе с моим товарищем отправили во Дворец Пионеров сделать маленький доклад о трагической гибели подлодки, но по какой-то причине доклад не состоялся. Должно быть, не смотря на прогрессировавшую гласность в лице Андрея Дмитриевича Сахарова, руководство страны тему решило замять.
Впрочем, не всё было так мрачно. Только что вышел великолепный фильм «Собачье сердце». Появилось ленинградское телевидение с невзоровскими «600 секунд». Осенью разрушат берлинскую стену. Появятся «варёные» джинсы. Примерно в то же время я начал активно осваивать братьев Стругацких и Станислава Лема. Слава богу, с книгами в СССР проблем не было, и, как всякий прилежный советский школьник и пионер, я ходил в библиотеку и регулярно брал внеклассное чтение. Я был не в том возрасте, чтобы читать самиздат, но и время уже было другим: хорошая литература стала доступнее.
Впрочем, что это я? Ностальгия? Нет, вряд ли. Разве что ностальгия по детству. Ведь из всего перечисленного с тех времён я помню лишь «Комсомолец», «600 секунд» да «Магелланово облако» Лема. Всё остальное я узнал и понял позже, когда подрос. Даже колбаса откуда-то дома периодически возникала – варёная. А ещё у меня тогда впервые появились компактные аудиокассеты: одна с альбомом Александра Розенбаума, другая – с «Оловянной душой» Владимира Асмолова. До этого у нас был только катушечный магнитофон 60-лохматого года и записи Высоцкого. Понятное дело, что ни о каких torrent-раздачах, mp3-плеерах, интернет-провайдерах, айпадах и айфонах речи и быть не могло. Хотя, если вновь обратиться к истории, то можно заметить, что уже с 90-го года в Москву пришла сеть Фидо, и в нашей стране начал формироваться неведомый доселе класс неформалов – фидошники. Но в маленьком провинциальном городе слово «компьютер» могли произнести разве что заезжие гости из Мурманска, где в это время в Кольском филиале Академии наук СССР только-только стали появляться персональные компьютеры типа IBM PC. А у меня был лишь крутой программируемый калькулятор МК-61.
Но речь не об этом. Тогда, неожиданно солнечным апрельским днём 1989 года, на уроке истории мы почему-то повторяли Древний Египет. В который раз я видел на картинке в учебнике древние гигантские пирамиды и равнодушно оценивал полчища рабов, волокущих огромные базальтовые глыбы к вершине великого детища фараона Хуфу, известного также под именем Хеопс. Тогда я и представить себе не мог, как тесно окажется связанной с пирамидами моя жизнь. И вдруг, сам того не желая, я объявил:
– Чушь это всё!
И покраснел, как рак. Потому что сказано это было громко, и весь класс тут же уставился на меня в изумлении. Даже Женька с Петькой, наши отпетые хулиганы, перестали играть в морской бой.
– Ваня, – строго сказала Зоя Фёдоровна, взвешивая в руках пластмассовую указку метровой длины, – повтори, что ты сказал.
Я, как положено, встал, подняв откидную крышку старинной парты. Такие парты, наверное, в фильме «Доживём до понедельника» снимали. Не наши, конечно, а точно такие же московские.