Альбина – это мама. Она умерла четыре года назад, в эту пятницу годовщина, отец вчера звонил, напоминал. Ей тогда только-только семьдесят исполнилось. Сердце прихватило, до телефона мама добраться не смогла. Отец на рыбалке был, а я в Питере с финнами контракт подписывал. Некому было неотложку вызвать. Отец винил себя за то, что его в ту минуту рядом с мамой не оказалось. А я себя. Хотя, если бы я и не поехал тогда в Питер, разве бы изменилось что? Жили мы уже тогда не вместе, да и случился приступ в двенадцать дня. Я в это время либо в офисе, либо в цехах нахожусь. Всё равно я не смог бы ничего сделать. Разве что случай помог бы…
– Один по грибы съезди, – предлагал я.
– А зачем они мне? Ты же знаешь, у меня от грибов…
Я знал. Кстати, у меня та же особенность – как грибы поем, так со стулом проблемы. Странно: всегда эти грибы ел, а как сорок стукнуло, так у меня те же симптомы, что у отца, проявились.
На стене моей кухни висит календарь. Отрывной. Такой, какие раньше имелись на каждой кухне. Сейчас их почему-то перестали делать, во всяком случае, я их давно в продаже не видал. А может, их по-прежнему продолжают делать, просто я по магазинам ходить перестал? Этот календарь мне подарила Вика на новый 2004 год. Его изготовили по её индивидуальному заказу в типографии газеты «Полыноградский вестник», и она за него заплатила наверняка немалую сумму. Впрочем, что бы она считала мои деньги? Зато наполнением этого календаря можно было гордиться. В нём не было кулинарных рецептов и полезных советов, как в обычных отрывных календарях, вместо этого обратные странички были заполнены моими изречениями, которые Вика запомнила или записала куда-нибудь. Наверное, дневник вела, а потом решила использовать свои записи для издания этого календаря. Ещё там были описания того, как в тот или иной день мы славно проводили с ней время, с кем встречались, что заказывали на ужин. Все выходные дни были не красными, как в обычных календарях, а синими и зелёными. Суббота – синие цифры, воскресенье – зелёные. Красными были особо памятные даты, дни, которые следовало помнить. Те, о которых надо было помнить, по мнению Вики.
На страничке стояла дата – двадцать девятое февраля 2004 года. Цифры были зелёные, а это означало, что вчера было воскресенье.
Я потянулся к календарю рукой, но вдруг моя рука замерла в сантиметре от листочка. Я знал, что, оторвав листочек с датой двадцать девятое февраля, я увижу листочек с датой первое марта. Я знал это, потому что не далее как вчера вечером я переворачивал лист календаря, чтобы подглядеть, не случилось ли год назад или два года назад (мы с Викой вместе уже два года) кое-чего такого, о чём я должен был помнить? По мнению Вики, разумеется… Кроме того, первое марта – первый день весны, и цветы завтра с меня так и так.
Я прекрасно знал, какую дату увижу, но вдруг подумал: «А если там тридцатое февраля?»
Бред какой-то!
Я решительно оторвал листик, тихо прошуршавший перфорацией.
Первое марта.
А кто бы сомневался!
– Человек Без Тела! – громко произнёс я. – Ты – плод моего воображения. Ты – мой ночной кошмар.
И подумал вдруг:
«А почему это я решил, что умру от болезни или от старости?..»
Но дальше развивать свою мысль не стал.
Оторванный лист я скомкал и выбросил в мусорное ведро, хотя Вика просила меня не выбрасывать оторванные листы. Она хотела изготовить какой-то коллаж к моему дню рождения, к сорокапятилетию, и для этой её задумки они ей были нужны. Перебьётся. Не уверен, что наши с Викой отношения не закончатся до моего дня рождения.
Признаюсь, Вика мне уже изрядно поднадоела. Она вела себя как потенциальная невеста, а ведь я ей предложения не делал. И в мыслях не было, даже в первые сумасшедшие дни. И вообще, спустя два года после нашего знакомства, я стал замечать в Викином характере черты, которых раньше либо не было, либо она их тщательно скрывала, либо я, ослеплённый страстью, сам их не замечал.
Мне не нравилось её отношение к деньгам вообще, и к моим деньгам в частности. Вика не просто любила тратить деньги, это бы ничего – многие девицы, находящиеся на содержании у обеспеченных и успешных мужиков страдают этой болезнью. Да что там многие? Все. Вика хотела иметь собственные деньги для того, чтобы пользоваться ими бесконтрольно. Для чего ей большие деньги, и как она ими желает пользоваться, я не знал точно, но догадывался. Вика о своих планах не рассказывала. Или рассказывала, но я видел, что она мне врёт, небылицы всякие сочиняет. А иногда говорила просто: хочу, и всё! Хотеть не вредно, а деньги она могла заработать единственным способом. Точнее, несколькими, или ещё точнее, многими, но все они относились к сфере сексуальной. Такими способами больших денег не заработать.
Вика часто спрашивала меня:
– А этот контракт, с которым ты носишься, как с писаной торбой, он на сколько тянет? Больше миллиона? А какой процент чистой прибыли?
Или:
– Интересно: сколько зарабатывают твои менеджеры?
Или:
– Если твои менеджеры зарабатывают так много, сколько же получает твой главный бухгалтер?
Или:
– Дорогой, а у тебя деньги лежат только в российских банках, или в зарубежных тоже?
Или самый откровенный вопрос:
– Милый, а если продать весь твой бизнес, сколько за него можно получить бабок?
Мысль о финансовой независимости в её красивую, но не очень умную белокурую головку стала приходить всё чаще и чаще.
– Колюня! Купи мне какой-нибудь салон или ресторанчик, – канючила Вика. – Или хотя бы кафе, а, Колюня?.. Я устала сидеть дома без дела и ждать тебя целыми днями. А так я буду при деле, и денежку к тому же буду зарабатывать.
– Тебе мало тех денег, что я тебе даю? Извини, но давать больше у меня нет возможности.
У меня была возможность тратить на удовольствия более крупные суммы, но я с молодых лет привык планировать свои расходы, и не платить за вещь или услугу больше, чем она того стоит. Я не жадный. Просто убеждён, что деньги счёт любят…
Завтрак мой, как обычно, состоял из стакана свежевыжатого сока, маленькой чашечки кофе со сливками и йогурта. Второй завтрак будет через два часа, и съем я его в комнате отдыха, находящейся за стенкой моего кабинета, после того, как проведу короткое совещание и получу информацию от всех руководителей отделов и служб, и от начальника производства.
Я ещё не успел допить кофе, как зазвонил телефон.
– Я приехал.
– Жди. Буду через пять минут.
– Хорошо.
Это звонил мой водитель, Саша Пономарь.
Саша работал у меня уже более двух лет. Мне нравилась его исполнительность, а особенно то, что ни разу за эти два с лишним года он не сказал мне: «Извините, шеф, машина неисправна». Автомобиль всегда был технически исправен, вымыт, отполирован и блестел, как новенький, словно только что из автосалона. Но более всего мне нравилась Сашина немногословность. Когда я спрашивал его о чём-то, он отвечал чётко, без ненужных подробностей и строго по существу. Такого ответа, как «не знаю», я ни разу от него не слышал. Когда я давал ему какое-нибудь задание, он отвечал коротко: «Хорошо», редко задавая мне уточняющие вопросы. И я знал, что моё указание будет исполнено действительно хорошо, и в тот срок, который был установлен. Если я его ни о чём не спрашивал и не давал никаких заданий, он молчал, не надоедал разговорами во время поездки, как делают большинство водителей-телохранителей.
Кстати, Сашу на работу принимали как водителя-телохранителя. Опыта телохранителя у Саши не было, но в его досье, составленном серым Готлибом, значилось, что срочную Саша служил в ВДВ, принимал участие в боевых операциях в Чечне, и даже имеет медаль за боевые заслуги. Кроме того, у Саши второй дан по каратэ, и в свободное время он посещает спортзал, продолжая повышать мастерство. Спортивный парень. И неиспорченный, меня такой устраивал. Своё знание боевых искусств Саше пока продемонстрировать не пришлось, так как я уже давно обошёл всех конкурентов, никому по-крупному не мешал, а с местной братвой у меня установлены прочные деловые отношения. Я им платил исправно и щедро, а бандиты не только не мешали мне, напротив – помогали.
Наши направления деятельности – мои и бандитов – не пересекаются. Я не лезу ни к оружию, ни к наркоте, ни к игорному бизнесу. Я не занимаюсь спиртным и автомобилями, близко не подхожу к поставкам на отечественный и зарубежный рынок живого товара.
Чем я занимаюсь?
Покупаю идеи.
Технические идеи.
Я покупаю их, делаю опытные образцы новой продукции, провожу рекламную компанию, и, сформировав стартовый портфель заказов, запускаю в производство. А потом продаю. Недёшево. Рентабельность до ста процентов дотягивает. Правда, бывают и проколы, но… бизнес есть бизнес.
Я уже был готов выйти из двери своего кондоминиума, но вспомнил о том, что на сегодня у меня запланирована встреча с местным Кулибиным, бывшим доцентом кафедры гидравлики гидротехнического факультета нашего Полыноградского инженерно-строительного института (сокращённо – ПИСИ), а ныне, пенсионером, и, по совместительству – гениальным изобретателем Алексеем Константиновичем Мурашкиным (сокращённо – АКМ). Папку с описанием работы и принципиальной схемой его очередного перпетуум-мобиле я в пятницу прихватил домой, чтобы без спешки на выходных всё просмотреть. Как выяснилось, его изобретение базировалось на использовании энергии кавитации, и было бы гениальным, если бы не было известно ещё в середине прошлого столетия. Правда, подход у АКМа к этому вопросу был несколько иной, но я прикинул в уме все «за» и «против» и решил с запуском в производство этого агрегата с коэффициентом полезного действия больше единицы не торопиться. Что-то меня смущало. Более полувека техническое решение существует, а в промышленном масштабе каких-либо значительных шагов в этом направлении нет. Не знаю, может быть, сегодня АКМ убедит меня в чём-то? Посмотрим.
Папку я изучал лёжа на диване в гостиной, но её на журнальном столике не оказалось. Я вспомнил, что, когда ко мне заявилась Вика, я поленился отнести папку в кабинет, и просто сунул в ящик секретера.
Выдвинув ящик, я взял папку. Под ней лежал альбом с фотографиями. Старый альбом с фотографиями из детства. Его некогда малиновая обложка выцвела от времени и стала сиренево-серой. Почему-то альбом лежал сверху, а не на самом дне, как обычно, наверное, Вика рылась, подбирая материалы для своего будущего коллажа. Сунув папку Мурашкина под мышку, я взял альбом в руки, раскрыл его и увидел… Пупка. Почему-то именно его, хотя на фотографии Пупок был не один, там был весь наш четвёртый «А» класс. По центру сидела Елена Аркадьевна. Она не была нашим классным руководителем, просто Анжела Юрьевна в тот день заболела, и математичка снялась с нами. Пупок грустно и как-то трагически глядел в объектив фотоаппарата, а мне казалось, что смотрит он на меня. Как живой.
Почему это – как живой? Почему – как?..
Странно я подумал о Пупке, неправильно как-то подумал, словно Пупка уже нет в живых.
Ну да, так говорят, если имеют в виду фотографическое изображение. Но ведь это неправильно. Так нельзя. Я совершенно ничего не знаю о том, жив Пупок или нет. А на фотографии Пупок жив, и смотрит на меня не как живой, а потому что живой.
Прежде чем закрыть альбом и убрать его в ящик, я ещё раз посмотрел на сидящую по центру Елену Аркадьевну и вздрогнул. В правой руке Елена Аркадьевна держала авторучку. Фотография, конечно же, была чёрно-белой и авторучка в руке у математички была серого цвета, но я знал – это та самая авторучка, которую я украл, и, убедившись в бессмысленности своей акции, забросил авторучку в котлован, затопленный мутно-жёлтой водой.
Саша ждал меня, стоя рядом со сверкающим и отливающим перламутром «Мерседесом». Он не бросился открывать мне дверь автомобиля, как это делали все водители-телохранители, задняя дверца уже была открыта. Я кивнул Саше и забрался на заднее сидение. Дверь захлопнул сам.
– В офис.
Саша аккуратно тронулся, а я закурил первую сигарету. Я всегда выкуривал первую сигарету по пути следования на работу. Зазвонил мобильник. «Вика», прочитал я на дисплее.
– Колюня?
Вот дура, подумал я, звонит на мобильный и спрашивает!
– Доброе утро, радость моя! – сказал я. – Поздравляю тебя с первым днём весны. Ты так рано проснулась, ещё десяти нет. Впрочем, раннее пробуждение это не самое худшее, что может приключиться с человеком. Кто рано встаёт, тому бог даёт.
– Я рано легла спать, – с явной обидой в голосе сказала Вика. – Что ещё делать девушке вечерами, если возлюбленный выгоняет её из дома?
– Кто посмел выгнать тебя из дома? – ужаснулся я. – И откуда ты тогда звонишь? С улицы?
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – дёрнулась Вика, уловив иронию в моём голосе. – Ты выгнал меня из своего дома. Слава богу, что пока только из своего. Хотя… та квартира, в которой я живу, тоже принадлежит тебе.
– Вика, мы с тобой уже давно обсудили этот вопрос. Воскресенье – день, за которым следует понедельник. А в понедельник…
– Скажи! Ну скажи мне, что ты должен выспаться перед началом рабочей недели. Скажи, что ты должен быть в отличной физической форме. Напомни мне, что на работе ты зарабатываешь деньги, на которые меня содержишь. Ну!..
– Ты сама уже всё сказала. И не нукай!
– Хорошо, Колюня, – примирительно пропела Вика. – Не будем ссориться с самого утра. Тем более в такой день.
Я и не собирался с тобой ссориться, хотел сказать я, но промолчал.
– А куда мы сегодня пойдём? – спросила Вика, имея в виду ресторан. Я не стал язвить, предлагая ей театр или картинную галерею.
– Куда скажешь, счастье моё!
– Как я люблю, когда ты такой… такой…
– Сговорчивый? – предположил я.
– Ласковый, – поправила меня Вика. – Целую. И жду твоего звонка.
– Целую.
– А! А! Эй, Колюня, постой, не отключайся, – закричала вдруг Вика, что-то вспомнив, наверняка что-то очень важное. Будто нельзя перезвонить!..
– Что? – Я чуть было не спросил: «Ну, что тебе ещё надо?»
– Чуть не забыла! У меня нет ни копейки. И косметика вся закончилась. И сегодня у меня очередь к парикмахеру.
– Ужас какой!
– Да ужас, – согласилась Вика.
– Я пришлю деньги с Сашей, не переживай. Я же не могу допустить, чтобы в ресторан ты явилась ненакрашенной и непричёсанной.
– Я тебя обожаю, Колюня!
– А я-то!.. Целую. Пока.
Я захлопнул крышку телефона и посмотрел в зеркало заднего вида, ожидая встретиться с Сашиным взглядом, но он смотрел на дорогу. Казалось, он не слышал нашего с Викой разговора. Я открыл портмоне, вытащил две купюры – тысячу рублей и сотню баксов. Подумал и достал ещё одну зелёную сотню: приличная косметика и услуги парикмахера нынче стоят недёшево. Протянул деньги Саше.
– Довезёшь меня до офиса, – сказал я ему, – заскочи в цветочный магазин, купи букет. Букет и двести долларов отдашь Вике.
– Хорошо, – как всегда коротко ответил Саша.
О том, какие именно цветы надо купить, он не спросил, знал, что Вика любит бордовые голландские розы.
До совещания оставалось две минуты, когда я подошёл к двери своего кабинета. Марго, моя секретарша, встретила меня лучезарной улыбкой.
– Доброе утро, Николай Петрович. По вам часы сверять можно.
– Здравствуй, Марго, – я пропустил мимо ушей комплимент. – Зови всех. Готлиба тоже.
– А он уже заходил, говорил, что хочет сообщить вам кое-что.
– Вот как? У нас неприятности?
– Вчера было проникновение, – понизив голос, сказала Марго, но, взглянув через моё плечо на открытую дверь, умолкла.
– Маргуша, это моя прерогатива сообщать шефу о неприятностях.
Я обернулся, в двери стоял серый Готлиб.
Он всегда одевался неброско: серый в тонкую полоску костюм, светло-серая рубашка и тёмно-серый галстук. Только туфли на нём были чёрные. И пальто и автомобиль у Готлиба тоже были серые, правда, сейчас пальто на нём не было, да и автомобиль стоял на парковке. В этой серости не усматривалось отсутствие вкуса и недостатка денежных средств, наоборот, все вещи, которые он носил, были дорогие, костюм Хуго Босс, рубашка Сен Ив Лоран, галстук стоил долларов триста, не меньше. Пальто тоже не работницы фабрики «Соревнование» шили, а машина у Готлиба – БМВ.