Епископ опустился на колени у гроба, шепотом читая «Ангел Господень», но поднимаясь, он уже говорил:
– Довольно. Надеюсь, вы помните, что принесли клятву верности папе, и как его наместник я запрещаю вам разговаривать с кем-либо о случившемся под угрозой отстранения от ваших обязанностей. Вам понятно?
– Да, ваше преосвященство.
«Фриц, – мысленно обратился я к себе, – ты знаешь этого парня тридцать лет и до сих пор не оценил его склонности к примитивным решениям. Вместо того чтобы побеседовать с ним с глазу на глаз, ты бросаешь ему публичный вызов. Поспешность – плохой советчик. Пусть вы два года вместе проучились в семинарии в Риме, пусть ты однажды пригласил его к себе домой в Берлин на Рождество, по нынешним временам ваша былая дружба ничего не значит. Фриц, ты тупое животное. Вместо того чтобы решить вопрос цивилизованным способом, ты прешь напролом, конфликтуешь с начальством и, разумеется, получаешь по заслугам. Теперь руки у тебя связаны, а Макетон сует свой нос куда не следует».
Ну да ладно. Когда я увидел, что время уже к шести, то встал и открыл дверь.
– Прости, Рамон, но сейчас я жду другого посетителя. Будь осторожен.
Он, недовольный, поднялся, а я подумал: «Дай срок, этот парень еще вернется». И надо же было тому случиться, что за дверью он столкнулся с Чавезом. Когда мы остались вдвоем, Чавез спросил:
– Что вы рассказывали Кабрере, святой отец? Вы теперь и его консультируете?
– Не беспокойтесь. Епископ запретил мне вмешиваться в это дело. И я не посмею ослушаться… дважды.
Чавез злорадно расхохотался. Я терпеть не могу, когда он так гогочет.
– Ну ничего, шеф найдет способ вас отблагодарить.
– А если это не тот человек?
– Уже поздно, – сказал Чавез, будто не слышал. – Мне еще ножи надо купить.
Мне не хотелось думать, зачем ему понадобились ножи. Зная Чавеза, можно предположить что угодно. Когда работаешь среди таких людей, привыкаешь к их грубости.
– Обо мне не беспокойтесь, – сказал я ему. – Лучше побеспокойтесь о себе и о спасении собственной души.
При этих словах Чавез презрительно покосился на мою бутылку. «Какая досада! – думал я. – Кабрера будто нарочно выбрал самое неудачное время для визита. Теперь они станут следить за ним. Надо предупредить его». Впоследствии Кабрера совершал поступки, которых от него никак нельзя было ожидать и предотвратить которые не было никакой возможности. «Фриц, – сказал я себе, – все твои труды напрасны. Тебе пора на пенсию. Взять хоть твоих подопечных в полиции; сколько лет ты потратил на их облагораживание, а они все те же». И поскольку мне становилось хуже с каждой минутой, я взял бутылку и отправился в резиденцию епископа.
Когда в дверь моей комнаты постучали, я знал, что это сестра Гертрудис. Я молча лежал на кровати, уставившись в потолок. Поскольку я не отвечал, она приоткрыла дверь и сообщила:
– А у нас сегодня на ужин тушеная капуста.
Тушеная капуста! Каждый раз, когда я бываю не в духе, сестры готовят это блюдо немецкой кухни. Тогда я ем с двойным удовольствием, потому что его преосвященство епископ ненавидит тушеную капусту. Во время ужина он только размазывает еду по тарелке, чтобы скрыть свое отвращение к немецкой еде. Видя это, я беру себе вторую порцию и спрашиваю: «Ваше преосвященство? Не желаете ли добавки?» А епископ неизменно отвечает: «Нет, обжорство вредит душе и телу». А я говорю: «Очень жаль, ведь сестры так старались и заслуживают признания». И его преосвященство с таким выражением, будто его вот-вот стошнит, продолжает возить еду по тарелке. Но бывают дни, когда даже кулинарная война не помогает мне вернуться в доброе расположение духа. Особенно если на совести у меня мертвец, а жизнь еще одного бывшего ученика подвергается опасности. Сестра Гертрудис все стоит и ждет, точно темное воплощение моей вины.
– Я не буду ужинать.
– Не будете?
– Нет.
Тогда она уходит. Жаль, что мои тревоги не столь послушны.
«Что ты делаешь, Фриц? – упрекнул я себя. – Ты ведешь себя как ребенок. В твоем возрасте нельзя подвергать себя таким испытаниям. Иди и съешь что-нибудь, mein Gott! Ты потеряешь сознание и умрешь! Глупо объявлять голодовку из-за обиды на епископа!» Но все это меня не убеждало.
В моей голове собралась толпа враждебно настроенных ко мне людей. Один из них встал и заявил: «Фриц, ты великий грешник. Твои руки в крови. Ты должен действовать! Разве ты не слышишь, как душа Бернардо взывает к справедливости?» – «Слышу, еще как слышу, – отвечал я ему. – В действительности я не слышу ничего другого». – «И что же?» – «Дайте срок, я что-нибудь придумаю». На этом разговор заканчивается, потому что такие разговоры опасны для душевного здоровья.
Но что же все-таки делать? Что, если Макетон вернется с постановлением на обыск в моем кабинете? Или, того хуже, вычислит Уильямса и старика Ромеро и они его убьют? Мне припомнились слова Весельчака о ножах… Словом, Макетон сильно рискует своей шеей.
Было без малого восемь, когда приехал епископ. Из машины он сразу направился на кухню, чтобы узнать меню.
– Что? Опять? – услышал я его возглас, а за тем последовало глухое ворчание.
Через минуту он постучал ко мне в комнату.
– Тихо, черт подери! – крикнул я в ответ. – Я молюсь!
Но он все равно открыл дверь. Если он входит, чтобы отчитать меня, он вначале лицемерно извиняется. Но я был слишком зол и не стал слушать его извинений.
– Чего вы хотите, ваше преосвященство?
– Вы не выйдете к ужину?
– Нет.
– Но они приготовили вашу любимую… капусту.
– Ну и что? Сейчас не время. Я должен поразмыслить над своими ошибками, на которые вы мне указали, и для этого мне необходимо побыть одному.
Он заметно смутился и проговорил:
– Фриц, вы уже не маленький мальчик. Идемте ужинать вместе со всеми. Кстати, из консульства Германии нам передали ящик пива, которое вы так любите. Если вы не придете, я выпью все сам. – Тут он, между прочим, говорил чистую правду.
– Господь карает чревоугодие, – напомнил я епископу.
– Ну как хотите.
Дверь закрылась, и в течение последующих двадцати минут я слышал, как стучит посуда. Пару раз открывались бутылки моего любимого пива. В миг наивысшей тоски я вынул из стола «Духовные упражнения» и открыл их наугад. Пусть Иисус не учил искать пророчеств в книгах, меня они никогда не подводят. Итак, раскрыв откровения святого Игнатия, я прочитал: «Поэтому будьте осторожны, как змеи, и невинны, как голуби». Вероятно, мой святой покровитель советует мне действовать втайне от епископа, чтобы он не узнал о моей роли в этом деле. Я схватил записную книжку, нашел там нужное имя и только начал обдумывать план, как сознание мое разделилось надвое. Одна половина спросила вторую: «Фриц, мерзавец, что у тебя на уме?» – «Прямо сейчас я думаю о том, что надо бы поужинать», – ответила та. И в этом они сошлись.
Дождавшись, пока епископ выйдет из-за стола и удалится в свои покои, я выбрался в холл, где у нас стоит телефон. Трубка оглушила меня ужасным писком и скрежетом. Понятно: как обычно по вечерам, епископ сидит в Интернете и общается с коллегами по всему миру. Придется подождать по меньшей мере полчаса. Я вернулся к себе в келью.
Желудок бурчал от голода. Сев за стол, я услышал голос своей голодной совести: «Пахнет тушеной капустой. Может быть, сделаем перерыв?» – «Подожди, – ответил я, – сейчас у нас много работы». – «Очень жаль. Сестры так старались, готовя ужин. А пиво, сваренное строго по рецепту, прописанному в Баварском мирном договоре…» Я хотел было ответить, но услышал, как епископ кладет трубку, и бросился в холл к телефону. Там я набрал рабочий номер Чичары.
– «Ла-Туэрка», – ответил Чичара. «Ла-Туэрка» – это хозяйственный магазин, где он работает.
– Carnál? – Мне с трудом дается сленг района Кале, но по-другому Чичара не понимает. – У меня для тебя есть четырнадцать.
Он не сразу ответил, и я догадался, что он тащит телефон в место, где его не могут подслушать.
– А что стряслось? Опять четырнадцать?
– Да. На этот раз очень сложный случай.
– Ты и в прошлый раз так говорил, а что получилось? Ты видел его фотографию в «Меркурио»?
Я даже обиделся:
– Ты возьмешься или нет?
– Пока не знаю. Будет трудно, потому что за ним наверняка пустят хвост. – Он помолчал, затем добавил: – У нас закончились прокладки девятого размера.
– Ясно, ты не можешь говорить. Скажи только да, если согласен, или нет.
– Не могу. Надо проверить по накладным.
– Может быть, четырнадцать мало? Хочешь двадцать?
В трубке возникла глухая тишина – похоже, Чичара прикрыл ее рукой или куском полиэтилена. Наверное, за ним следят. Я весь вспотел от напряжения. В любую минуту телефон может понадобиться епископу.
– Carnál?
– Заказ только что поступил, – ответил он. – Оставьте мне ваш телефон, и я перезвоню.
– Нет! Тут люди! – выпалил я.
– Ладно, я поищу эти прокладки. Позвоните через пятнадцать минут.
Он дал отбой. Я, конечно, не собирался ждать пятнадцать минут. Досчитав до ста, я снова набрал его номер.
– Нашел я твои долбаные прокладки, – сказал Чичара. – Куда их доставить?
– К его подъезду.
– А где это?
– 32-А Эмилиано Котрерас, напротив отеля «Торребланка». Кстати, ты мог бы подождать его в отеле, если что.
– Думаешь, стоит? У меня там шурин служит швейцаром.
– А в чем проблема?
– Он накапает моей старухе.
– Почему?
– Потому что там женщины. Ты знаешь что-нибудь о женщинах?
Черт бы побрал этих местных. Профессионал из Германии устроил бы меня куда больше.
– Да не волнуйся, я выкручусь.
– Надеюсь.
– А ты ничего не забыл? Как я его узнаю?
– Нет ничего проще – это Макетон Кабрера.
– Вот как?
– Посмотрим, не напортачишь ли ты на этот раз.
– Слушай, я как-никак профи.
– Ловлю тебя на слове.
Я аккуратно повесил трубку и пошел на кухню. Если повезет, я найду там немного тушеной капусты.
Глава 9
Остаток дня Кабрера занимался бумажной работой. Он написал отчет о ходе расследования и оставил его на столе у шефа. Ровно в восемь, решив, что на сегодня хватит, он отправился домой. У него было свидание с женой, и он не хотел заставлять ее ждать. За последнее время в их отношениях произошли перемены. С декабря они жили порознь, но спали чаще всего вместе.
Последняя их ссора была из-за пульта. Жена упрекнула его в том, что он перестал с ней разговаривать и что, кроме телевизора и секса, его ничего не интересует. Кабрера ответил, что это неправда, и занялся с ней сексом. Потом включил телевизор – он не может без телевизора, это помогает ему расслабиться, – но она раскричалась, и кончилось тем, что он ушел спать в гостиную. Он уже забыл, когда это произошло, но она, несомненно, помнит – она помнит все. Рамон, в отличие от жены, – пацифист и, что бы она ни сделала, готов простить ей все.
В тот вечер они встречались у нее.
– Как я рада, что ты приехал, я тебя ждала, – на удивление ласково сказала жена, когда он вошел в квартиру. Кабрера насторожился.
Она усадила его на диван в гостиной, и тут все началось. Он пошарил вокруг, ища пульт, но пульта не было. Его чуть удар не хватил.
– Где пульт? – спросил Кабрера.
– Я его спрятала, – сказала жена, – он убивает наши отношения.
– Да ты с ума сошла? – Он полез под подушки. – Давай его сюда. Дай мне чертов пульт, Мариана, а не то я… Я хоть и пацифист, но ты напрашиваешься, и ты об этом пожалеешь.
– Да отдам я тебе твой пульт, – сказала она, – но сначала я сделаю тебе массаж.
– Массаж? Зачем?
– Так надо. Идем в постель.
А… в постель. Ну ладно, это он любит.
– Может, ты его там прячешь?
– Заткнись, грязная свинья. Идем в постель. Снимай ботинки и ложись на спину. Только не вздумай меня связать, терпеть этого не могу.
– Не беспокойся, не буду.
Она показала ему флакончик с маслом, которое распространяло очень приятный запах.
– Что это?
– Ароматерапия, тебе понравится.
И правда – после первого вдоха Макетон ощутил во всем теле приятную расслабленность, и на лице его расплылась глупая улыбка. Он шагнул к кровати и улегся на спину.
– Раздевайся! – велела жена.
– А ты? – возразил он. – Сама-то чего?
Поломавшись немного, она тоже начала раздеваться – сняла блузку, юбку и бюстгальтер, и под тихий медленный соул[3] массаж начался. При первой возможности Макетон схватил ее грудь, но она шлепнула его по руке.
– Тебе бы сразу трахаться! Обращайся со мной как с леди, извращенец!
Она массировала ему шею, руки, плечи – он был на все согласен, ибо понимал, что послушание есть вернейший способ получить пульт от телевизора. Впрочем, массаж был неплох. Пока ее руки мяли его тело, он улыбался все шире. И вдруг она остановилась. Что такое? Макетон, заинтригованный, взглянул на жену. Она растирала масло по плечам и шее, затем одна капля медленно скатилась на живот между ее грудями.
– Ага, вот, значит, как должна вести себя леди, – съехидничал Макетон.
– А по-твоему, не так?
– Нет. Но ничего, я не в претензии. Мы, пацифисты, очень терпеливы.
Вторая капля скользнула вслед за первой.
– Эй, ты так все масло изведешь, и мне ничего не достанется.
– Потерпи.
Третья капля упала ей на правую грудь. Макетон следил, как она медленно ползет вниз, оставляя блестящий след, и замирает.
– Тебе помочь? Если нужна помощь, то я готов.
– Спокойно, – велела она, – а не то я оденусь и уйду.
Последняя капля упала на левую грудь. Она с улыбкой взглянула ему в глаза…
Позже, Кабрера, осмелев, заметил:
– Это чертовски крутое масло.
– Понравилось?
– Да… Я хочу купить целый ящик такого. Буду продавать девчонкам из социальной службы.
– Бесстыжая свинья, грязный мачо.
Вечер закончился мирно. Обошлось без скандала.
Глава 10
Наутро, когда Макетон чистил зубы, раздался звонок в дверь. Открыв дверь, он увидел на пороге Бедуино.
– Шеф вызывает, – сказал он, – срочно, – и буквально потащил его за три квартала в полицию.
– Что за спешка, cabrón?[4]
Но коллега ничего не стал объяснять.
Как известно, полицейское управление располагается в центре старого города, в белом здании под огромным пеканом, кишащим воронами, и по утрам шум вокруг стоит оглушительный.
Когда они вошли, Бедуино спросил у сотрудника, где шеф. Новый агент, который вел задержанного в наручниках, мотнул головой в конец коридора.
– Он уже вернулся, – заметил Бедуино. – Торопись, приятель, тебя там ждут.
На стенах коридора были развешаны официальные постановления, фотографии и фотороботы разыскиваемых преступников, записки копов друг другу, объявления о продаже автомобилей, квартир и подробные карты города. Приемную охраняли двое парней в форме. Секретарша шефа поздоровалась с Кабрерой, проигнорировав Бедуино. Тот разволновался и быстро шмыгнул между охранниками, чтобы самому доложить о прибытии Кабреры.
– Кабрера здесь.
В кабинете было холодно, точно в морозилке, но шеф, похоже, не боялся простудиться. На нем была белая рубашка, какие носили в семидесятых, и поверх черный кожаный пиджак самого большого размера. Шеф разговаривал по телефону. Бедуино подскочил к нему и зашептал что-то в ухо, но тот и бровью не повел. Кабрера тем временем оглядывал знакомый кабинет: большая фотография президента на стене, две фотографии самого шефа – на одной он с бутербродом в руке, а на другой – с действующим губернатором в обнимку, три стеклянные оружейные витрины и большой телевизор, передающий новости. Охотничьи трофеи – головы оленя и дикого кабана, а также обрез марки «Винчестер» принадлежали шефу лично.
Кабрера сел на один из стульев у стола и стал ждать, пока шеф закончит разговор по телефону. Бедуино дважды нервно постучал в спинку стула и шепнул:
– Ты бы лучше подождал, пока он разрешит, cabrón. Как знать, чем ты провинился?
– Клянусь мамой, не знаю, – ответил Кабрера.
Шеф был в черных летных очках, хотя плотные шторы на окнах почти не пропускали света. Положив трубку, он вперил свои черные окуляры в лицо Кабреры и спросил: