Артем опять прервал рассказ и посмотрел на Макса.
– Покажи Ивану, – кивнул Воронов.
Брагин вынул из сумки тонкий ноутбук, открыл его, повернул экраном к нам с Максом, и я услышал звуки, которые мой отец, писатель Подушкин, называл «загробными». Павел Иванович часто ходил в консерваторию, а еще у него было развито чувство юмора. В советские годы композиторы, создававшие музыку для кинофильмов, частенько использовали два приема: если нужно было подчеркнуть тревожность эпизода, за кадром раздавалось нечто смахивающее на скрежет, а когда погибал главный герой, принималась рыдать скрипка и женские голоса выводили: «А-а-а-а». Первую мелодию папенька окрестил загробной, вторую именовал хором советских ангелов.
Экран компьютера стал голубым, появилась нарисованная картинка, начался мультфильм. Я увидел самую обычную гостиную с дешевой мягкой мебелью, обитой темным материалом, на диване и двух креслах лежали бежево-коричневые ковровые накидки с восточным орнаментом. При взгляде на них я невольно улыбнулся: Николетта скорей умрет, чем постелет в своей квартире нечто подобное, но в комнате у ее домработницы по сию пору есть точь-в-точь такая красота.
Ракурс медленно менялся, стал виден большой телевизор, обеденный стол, покрытый самовязаной кружевной скатертью, на нем возвышалась большая хрустальная ваза без цветов. Затем показалась женщина, не толстая и не худая, с короткой стрижкой. Мультик был сделан на компьютере, лицо дамы нарисовано подробно, ей, наверное, лет пятьдесят пять. Хотя, может, и меньше, вероятно, она просто выглядит как пенсионерка. Дама в бордовом байковом халате что-то пишет в тетради. Камера крупным планом демонстрирует ходики с гирями, стрелки показывают четыре тридцать. Судя по солнцу за окном, на дворе день.
Раздается барабанная дробь. В гостиной появляется новый мультперсонаж – сухощавый мужчина в брюках и пуловере.
– Сука!.. – орет он. – Какого хрена ты сидишь? Отвечай, жена!
– Доклад для семинара библиотекарей составляю, – испуганно лепечет супруга.
Мужик переходит на матерные выражения.
– Юра, не сердись, – пытается утихомирить хама спутница жизни.
Но негодяй лишь сильнее распаляется, бросается на нее, хватает за волосы, стаскивает со стула и начинает бить кулаками в живот. Несчастная даже не пытается вырваться. Становится ясно: она давно привыкла к побоям и понимает, что ей не справиться с озверевшим садистом, надо просто дождаться, пока тот выдохнется. Наконец мерзавец ослабляет хватку. Женщина выворачивается из его рук и убегает. А ее мучитель хватает со стола вазу и кидает вслед беглянке, хрустальное изделие вылетает в открытую дверь комнаты, раздается звон. Мужик подходит к дивану, ложится на него и засыпает.
Экран мигает, камера снова фокусируется на ходиках: пять часов тридцать минут. За окном уже не видно солнца. Мультяшный дядька храпит на диване. В гостиную входит его жена с пистолетом в руке. Она приближается к спящему, некоторое время стоит молча, потом поднимает руку… Голова мужчины взрывается, в разные стороны летят брызги крови и ошметки чего-то бежево-желтого. Женщина замирает, потом, отбросив пистолет в угол гостиной, громко кричит и убегает.
Экран на мгновение темнеет. Снова крупным планом видны ходики, на них ровно десять. И нет сомнения, что это утро, потому что за окном опять появилось солнце, но в левом углу, а не в правом, как в первой сцене. Труп мужчины лежит на диване, но поза слегка изменена – одна рука вытянута вдоль тела, а вторая свисает, пальцы касаются пола, и возле них валяется пистолет. Три стула придвинуты вплотную к столу, один стоит на небольшом удалении. На секунду изображение исчезает, потом появляется текст:
«Артем Глебович! Ваша мать, Анна Сергеевна, убила своего мужа Юрия Николаевича Плотникова. Начальник милиции Григорий Петрович Браткин представил это как самоубийство, но была допущена ошибка. Милицию в квартиру матери вызвали вы, сообщили дознавателям: «Хотел сделать сюрприз отчиму и маме, приехал без предупреждения рано утром, чтобы поздравить их с годовщиной знакомства. Привез им хрустальную вазу, купил ее в антикварном магазине. Я открыл дверь своим ключом, вошел в гостиную, увидел на диване труп отчима, уронил подарок и кинулся искать маму».
На месте происшествия были сделаны фото, на одном из них запечатлена прихожая, в которой валяются осколки. Вопрос: почему они там? Ведь, по вашим словам, Артем Глебович, вы разбили вазу, увидев труп в гостиной. Ответ: ваза разлетелась на куски, когда Плотников швырнул ее в спину убегавшей жене. Она пролетела через проем двери и разбилась в прихожей. Григорий Браткин, изменяя место происшествия, решил не убирать осколки, которые, по его мнению, должны были послужить иллюстрацией к лживому рассказу сына убийцы, подтвердить его ошеломление. Ни начальник милиции, ни вы не сообразили: крошево разбросано у входа в комнату, а тело на диване. Господин Брагин не мог выпустить вазу из рук, едва войдя в квартиру, от вешалки трупа не видно. Начальник милиции допустил ошибку, но тогда ее никто не заметил. Никто, кроме меня. Я знаю, что вы сделали. Я знаю все. Анна Сергеевна убила мужа. Правда скоро выйдет наружу. Чтобы избежать позора, вам лучше повеситься».
– И чего хочет шантажист? – задал я напрашивающийся вопрос. – Какую сумму?
Брагин отвернулся к окну.
– В том-то и дело, что об этом – ничего. Странно, да? – ответил за приятеля Макс.
– Необычно, – согласился я.
– Никаких требований до сих пор не озвучено, – еле слышно сказал Артем. – Думаю, он меня преследует, решив довести до самоубийства. Все люди твердят: «Вам лучше повеситься».
Глава 6
Я хотел спросить, о ком сейчас говорит Брагин, что за люди ему велят удавиться, но не успел, вмешался Макс.
– Артем пришел ко мне и попросил о помощи. Однако я не могу официально заниматься его проблемой. Брагин не желает, чтобы Маргарита узнала правду об Анне Сергеевне и что свекровь жива, а это станет известно, если вмешается полиция.
Бизнесмен закрыл ноутбук.
– Буду предельно откровенен. Жена богаче и успешнее меня. Ей в наследство достались все капиталы и бизнес отца, которым Рита теперь руководит. Я полюбил тихую скромную девушку, которая мечтала о крепкой семье и детях. Но за время, прошедшее после кончины Леонида Мартыновича, Маргарита открылась с иной стороны. Она оказалась совсем даже не слабым, не зависимым, а жестким и хватким деловым человеком, способным принимать решения и нести за них ответственность. О детях супруга перестала заговаривать. На мои намеки, что нам пора подумать о малыше, она отвечает: «Конечно, но чуть позднее, сейчас нестабильная ситуация на рынке, я не могу уйти в декрет». Некоторое время назад я, не сдержавшись, вскипел: «Прежде чем в России все устаканится, пройдет лет сто, поздновато будет наследниками обзаводиться». Мы поругались. Но в конце концов Рита пообещала родить.
Более того, как человек обстоятельный, прежде чем забеременеть, жена прошла полное медицинское обследование, меня тоже отправила по врачам, среди которых был и психиатр. Получив результаты, супруга сначала обрадовалась – и у нее, и у меня оказалось крепкое здоровье. Но потом занервничала. «Дорогой, твои отец и мать скончались, долго не прожив. Вдруг у них были серьезные физические или психические проблемы? Наши дети получат плохие гены». Я, обозлившись, выдал тираду: «Мой отец стал жертвой пьяного шофера, который сбил его, когда тот возвращался домой с пробежки. Папа был кандидатом наук, активно занимался спортом, никаких болезней не имел. Мама работала библиотекарем, она утонула в реке, со дна которой били ледяные ключи, у нее свело ноги».
Артем сдвинул брови.
– Про отца – чистейшая правда, про мать, как вы понимаете, нет. Но заявление Риты меня возмутило до глубины души, поэтому я добавил: «А вот с твоими предками не так хорошо – мать ушла из жизни, не справив сорокалетия, не выдержала операции по удалению желчного пузыря, а Леонида Мартыновича убил тромб. С чьей стороны кривая генетика?» – «Зато я могу подтвердить, что у нас не было в роду ни психов, ни воров, ни убийц, ни насильников, – вспыхнула Маргарита. – Мне известна моя родословная с тысяча шестьсот пятнадцатого года, в нашей семье одни достойные люди. А ты знаешь, кем были твои прадеды?» Понимаете, Рита из клана купцов, у нее есть здоровенная, прямо-таки амбарная книга, в которой главы семейств Осиповых, начиная с семнадцатого века, записывали даты рождения детей, куда те отправлялись учиться, с кем и когда заводили семью, от чего умирали родственники. Когда из жизни ушел Леонид Мартынович, сообщение о его кончине внесла в фолиант Маргарита, она на самом деле может рассказать о своих предках. Я же понятия не имею, чем занимались бабушка и дедушка отца, да и по материнской линии могу сообщить лишь самые общие сведения. Мама о своих родителях ничего не рассказывала, знаю лишь, что она в пять лет очутилась в детдоме после того, как ее отец с матерью погибли в железнодорожной катастрофе.
Брагин поморщился.
– Так мне тогда обидно стало, что Рита своим происхождением кичится, а я вроде как без роду-племени, вот и крикнул в запале: «Твои родичи в лавках барахлом торговали, нечему тут особенно радоваться. А мои пращуры купцов в парадные комнаты не впускали, торгаши в их дворцах дальше кухни не проходили». Понимаю, это глупо, но сорвалось с языка. Маргарита расхохоталась: «Ты из Шереметьевых? Или из великих князей? Потомок царей?» Нет бы мне остановиться, но ехидный смех жены еще больше меня разозлил, я окончательно потерял самообладание и начал врать: «Фамилия моих предков Бракендорф. После коммунистического переворота они превратились в Брагиных и жили, скрывая дворянское происхождение. Ты книгой, начатой в тысяча шестьсот пятнадцатом году, гордишься, а у меня родословная аж со времен Ивана Калиты[3]». Когда эта ерунда с языка слетела, я сразу пожалел, что не сдержался, а Маргарита опять захохотала. «Врешь! Твоя мать под забором родилась, а отец в сточной канаве захлебнулся!»
– Это уж слишком, – покачал я головой, – есть слова, которые нельзя произносить.
Артем вынул из сумки баллончик и пшикнул в рот.
– У вас астма? – проявил я праздное любопытство.
Брагин спрятал лекарство.
– Нет, это от нервного спазма. Мы с Маргаритой в тот вечер поругались, спать легли в разных комнатах. Утром супруга мне ультиматум предъявила: или я ей родословную показываю, или она на развод подаст. Ледяным тоном вещала: «Могу простить все, кроме лжи. Человек, который сегодня соврал, непременно набрешет и завтра. Обман – самое страшное, что может быть в семье. Подумай об этом. Я улетаю на неделю по делам в Тюмень, вернусь во вторник. Сведения о твоем происхождении должны лежать на столе». И как бы вы поступили?
– Не могу дать однозначный ответ, – признался я. – Мне трудно представить себя в подобной ситуации.
Артем стукнул кулаком по подлокотнику.
– Сначала мне захотелось послать жену далеко и надолго. Кем она себя возомнила? Ишь, великая бизнесвумен! Ритке дело готовым от отца досталось, катится сейчас по инерции на хорошо смазанных колесах. В общем, я пошел в гардеробную, стал вещи в чемодан кидать – и замер. Идти-то некуда! Двушка, которую я купил в Москве, сдается. Кроме того, моя фирма переживает не лучшие времена, доходы падают, мне Марго помогает инвестициями… Одним словом, разум победил гордость. И я ведь люблю жену, хочу от нее детей, мы просто поругались, наговорили друг другу ерунды. Мужчине надо быть умнее. И еще момент. Год назад у одной моей сотрудницы родился ребенок с неизлечимой генетической болезнью. Врачи сообщили, что недуг передался по родственной линии, заразиться им нельзя, это не грипп. Рита тогда очень испугалась, сказала мне: «Дети как подарки, которые из мешка не глядя вынимаешь. Непонятно, что вытащишь, красивую куклу или пустой фантик». Жена очень тревожный, эмоциональный человек, мне следовало помнить об этой черте ее характера и не врать так глупо.
Брагин опять полез в сумку, но на сей раз добыл блистер с таблетками и быстро проглотил лекарство.
– И как ты выкрутился из непростой ситуации? – заинтересовался Макс.
Артем показал пальцем на ноутбук.
– Порылся в интернете и нашел Елизавету Фочкину, доктора исторических наук, профессора. Она зарабатывает составлением фальшивых родословных. Ученая дама не подвела, быстро составила классные бумаги, придраться к ним невозможно.
– Ну и ну! – пробормотал Воронов. – Мне ты о данной акции, когда помочь просил, ничего не рассказывал.
– Так нечем тут хвастаться, – поморщился его приятель.
– Наверное, обзавестись благородной родней – недешевое удовольствие, – предположил я.
– Фочкина запросила прилично, – согласился Брагин, – и в моем случае сумма оказалась выше, чем обычно, из-за спешности. Мне ведь готовые документы требовались к возвращению жены. Но не в деньгах проблема.
– А в чем? – одновременно спросили мы с Максом.
– Фочкина сразу попросила сведения о моих родителях. Ну, те, что я знал, – дата, год рождения… – после короткой паузы заговорил Артем. – Она всегда так поступает, потому что некоторым клиентам и не нужно бывает придумывать прошлое, заказчики на самом деле оказываются дворянами, просто не знают об этом. А у меня вылезла на свет гадость. Выяснилось, что моего родного отца звали не Глеб Сергеевич Брагин, а Федор Анатольевич Пискунов и он погиб вовсе не под колесами, а умер в заключении, где отбывал срок за несколько убийств. Мать не хотела, чтобы я знал правду, поэтому переехала из Тюменской области, где я родился, в Плавск. Я был маленьким, отца совсем не помнил. Во втором классе нам задали написать сочинение на тему «Мои родители», и я начал расспрашивать маму, просить фотографии, чтобы украсить свою работу. Вот тогда она и сообщила: «Твой папа трагически погиб. Мы раньше жили на Урале, а когда переезжали, у нас украли часть багажа, семейные снимки пропали».
– Подождите, Урал – это не Тюменская область, – перебил я Артема.
– Верно, – согласился тот, – мать мне наврала, я был восьмилеткой, никаких сомнений в правдивости ее слов у меня не возникло. И в моей метрике указано: отец – Глеб Сергеевич Брагин, место рождения – городок Первомайск. Населенных пунктов с таким названием в России много. Начав работать по моему заказу, Фочкина обнаружила, что Глеб Сергеевич Брагин – родной брат Анны Сергеевны. Ну а затем пошел разматываться клубок… Я на самом деле появился на свет в Первомайске, но это не город в районе Уральских гор, как мне насвистела мать, а небольшой поселок в Тюменской области. Фочкина подумала, что без особой причины женщина родного брата отцом своего сына не запишет, и предположила два варианта: либо Анна не знала, от кого произвела на свет мальчика вне брака, либо биологический отец малыша совершил нечто плохое. Фочкина, запросив архив газеты того Первомайска, где я родился, наткнулась на репортажи об убитых женщинах, о поисках милицией преступника, о поимке некоего Федора Пискунова, о суде над ним. Там был и рассказ о том, как местное население побило окна в доме, где жила семья насильника, требуя, чтобы жена Пискунова и его крошечный сын покинули городок. «Волчонок вырастет, пойдет учиться в школу с детьми убитых его отцом жертв! – кричала толпа. – Это издевательство!» То есть мать буквально выгнали из Первомайска. Хотя небось она сама поняла, что надо уносить ноги. Как ей удалось поменять мою метрику, вписать туда вместо Пискунова своего брата, Фочкина понятия не имеет. Мне ученая дама сказала: «Скорей всего, кто-то в загсе сделал это за взятку. Странно, что место вашего рождения заодно не изменили, оно осталось подлинным, а могли ведь указать какой угодно город, и я бы ничего не разведала. Я точно знаю, что Брагина сначала перебралась на Дальний Восток, оттуда в Мурманск, затем в Астрахань. Нигде дольше года женщина не задерживалась, путала следы. Когда сынишке исполнилось четыре года, Анна Сергеевна осела в Плавске».