Он позвонит в контору, как только вспомнит, как туда звонить. Он извинится – нетрудоспособен, желудочный грипп, в лежку, поделать ничего нельзя…
– Слушай, – сказал ему голос кого-то, кто лежал рядом с ним в постели, – кажется, с твоей стороны стоит бутылка воды. Ты не мог бы передать ее мне?
Толстяк Чарли хотел было объяснить, что с этой стороны нет никакой воды и что в действительности ближайшая вода в раковине ванной (если предварительно продезинфицировать стаканчик для зубной щетки), но вдруг понял, что смотрит на одну из бутылок воды, выстроившихся на прикроватном столике. Он протянул руку и сомкнул пальцы, которые, казалось, принадлежат теперь кому-то другому, а затем с усилием, которое люди обычно приберегают для преодоления последних метров отвесной скалы, развернулся в постели.
Это была «водка с соком».
Голая. По крайней мере, в тех частях, которые он видел.
Она взяла воду и прикрыла простыней грудь.
– Угу, – сказала она. – Он просил передать, чтобы ты, как проснешься, не переживал насчет работы и насчет того, что сказать. Он просил передать, что обо всем позаботился.
Разум Толстяка Чарли не отпускало. Страхов и тревог не стало меньше. В состоянии, в котором он пребывал, в его голове хватало места лишь на один повод для беспокойства, и сейчас он переживал, успеет добраться до ванной или нет.
– Тебе нужно побольше жидкости, – сказала девушка. – Нужно пополнить свои электролиты.
В ванную Толстяк Чарли успел. После чего, раз уж он оказался там, встал под душ и стоял так, пока стены не перестали на него наплывать, а потом почистил зубы, не сблевав.
Когда он вернулся в спальню, к его облегчению, «водки с соком» там уже не было, и он начал надеяться, что она, возможно, была алкогольной галлюцинацией, как розовые слоны или кошмарное воспоминание о том, как накануне вечером он вылез на сцену петь.
Халата он найти не смог и напялил спортивный костюм, чтобы чувствовать себя достаточно одетым для посещения кухни в дальнем конце коридора.
Зазвонил телефон. Толстяк Чарли тщательно обыскал лежавший на полу у кровати пиджак, пока не нашел и не раскрыл свою «раскладушку». Он хрюкнул в трубку так неразборчиво, как только мог, на случай, если кто-то из агентства Грэма Коутса пытается выяснить его местонахождение.
– Это я, – раздался голос Паука. – Все нормально.
– Ты сказал им, что я умер?
– Даже лучше. Я сказал им, что я – это ты.
– Но, – Толстяк Чарли попытался мыслить отчетливо, – ты это не я.
– Да, я знаю. Но я сказал, что ты.
– Ты на меня даже не похож.
– Брат, не выноси мне мозг. Все улажено. Упс, мне пора. Главный босс хочет со мной поговорить.
– Грэм Коутс? Слушай, Паук…
Но Паук уже положил трубку.
В комнату вошел халат Толстяка Чарли. В нем была девушка. На ней халат смотрелся намного лучше, чем на нем. Она держала поднос, на котором стоял стакан с шипящим алка-зельцером, и еще чашка.
– Выпей и то и другое, – сказала она. – Начни с чашки. Залпом.
– А что там?
– Яичный желток, вустерский соус, табаско, соль, капелька водки, как-то так, – сказала она. – Убьет или поможет. Давай, – добавила она тоном, не терпящим возражений. – Пей.
Толстяк Чарли выпил.
– О боже, – сказал он.
– Ага, – согласилась она. – Но ты еще жив.
Он не был в том уверен. Как бы то ни было, он выпил и алка-зельцер. И тут ему пришла в голову одна мысль.
– Хм, – сказал Толстяк Чарли. – Хм. Послушай. Прошлой ночью. Мы как бы. Хм.
Она выглядела озадаченной.
– Мы как бы что?
– Мы как бы. Типа. Делали это?
– То есть ты не помнишь? – Она изменилась в лице. – Ты говорил, что это была лучшая ночь в твоей жизни. Словно прежде ты никогда не был с женщиной. Ты был то богом, то животным, то неутомимой секс-машиной…
Толстяк Чарли не знал, куда смотреть. Она усмехнулась.
– Шучу, – сказала она. – Я помогла твоему брату доставить тебя домой, мы почистили тебе перышки, ну а потом – сам знаешь.
– Нет, – сказал он. – Я не знаю.
– Ну, ты был в полной отключке, а кровать большая. Не знаю, где спал твой брат. Он здоров, как буйвол, – поднялся с рассветом, весь светясь и сияя.
– Он пошел на работу, – сказал Толстяк Чарли. – Сказал им, что он это я.
– Разве они не заметят разницу? В смысле, вы ведь не такие уж близнецы.
– Конечно не такие. – Он тряхнул головой и посмотрел на нее. Она показала ему маленький и чрезвычайно розовый язычок. – Как тебя зовут?
– Так ты и это забыл? Я-то твое имя помню, ты – Толстяк Чарли.
– Чарльз, – поправил он. – Можно просто Чарльз.
– Меня зовут Дейзи, – сказала она и протянула ему руку. – Приятно познакомиться.
Они торжественно пожали друг другу руки.
– Мне немного лучше, – сказал Толстяк Чарли.
– Я же говорила: убьет или поможет.
* * *
У Паука в конторе выдался отличный день. Он почти никогда не работал в конторах. Он вообще почти никогда не работал. Все ему было в новинку, все казалось удивительным и странным, от крохотного лифта, который, дребезжа, доставил его на шестой этаж, к кабинетам агентства Грэма Коутса размером с кроличьи клетки. Он как зачарованный разглядывал выставленные в лобби в стеклянной витрине пыльные награды. Он ходил по офисам, а когда его спрашивали, кто он такой, отвечал: «Я Толстяк Чарли Нанси», – произнося это своим божественным голосом, который превращал почти что в правду все, что бы он ни сказал.
В обнаруженной кухоньке Паук заварил себе несколько чашек чая. Он принес их в комнату Толстяка Чарли и расставил на столе в художественном беспорядке. И принялся забавляться с компьютером. Тот потребовал пароль. «Я Толстяк Чарли Нанси», – сообщил Паук компьютеру, но кое-куда доступа все равно не получил, и тогда он сказал: «Я Грэм Коутс», – и сеть раскрылась перед ним, как цветок.
Он пялился в компьютер, пока не заскучал.
Он разобрался с содержимым лотка для входящих документов. Разобрался с документами, ожидающими решения.
Тут ему пришло в голову, что Толстяк Чарли уже проснулся, и он позвонил домой, чтобы успокоить брата; и только он почувствовал, что делает успехи, как в дверь просунул голову Грэм Коутс и, потеребив пальцами свои куньи губы, подозвал его.
– Мне пора, – сказал Паук брату. – Главный босс хочет со мной поговорить.
И положил трубку.
– Личные телефонные звонки в рабочее время, Нанси, – констатировал Грэм Коутс.
– Еще черт бы возьми, – согласился Паук.
– Это ты обо мне сказал «главный босс»? – осведомился Грэм Коутс.
Они пересекли холл и вошли в его кабинет.
– Вы у нас наиглавнейший, – сказал Паук. – Экстра-босс.
Грэм Коутс выглядел озадаченным. Он подозревал, что над ним смеются, но не был уверен, и это его беспокоило.
– Садись уже, – сказал он.
Паук уселся.
Грэм Коутс имел обыкновение придерживаться определенного уровня текучести кадров в агентстве Грэма Коутса. Одни приходили и уходили. Другие задерживались ровно столько, чтобы их можно было уволить без особых проблем. Толстяк Чарли проработал дольше остальных: один год и одиннадцать месяцев. Еще месяц, и его без компенсационных выплат и судов не уволишь.
У Грэма Коутса была заготовлена специальная речь, которую он произносил, когда кого-нибудь увольнял. Он ею очень гордился.
– Ненастья в жизни есть любой[18], – начал он. – Но не бывает худа без добра.
– Что одному здорово, – предположил Паук, – другому смерть.
– Ох. Да. Именно так. Так вот. И проходя долиной плача, следует нам остановиться, чтобы отразить…
– Первая любовь, – сообщил Паук, – ранит всех сильнее[19].
– Что? Ах, – Грэм Коутс рылся в своей памяти, чтобы вспомнить, что дальше. – Счастье, – объявил он, – это бабочка[20].
– Или синяя птица[21], – согласился Паук.
– Почти. Могу я закончить?
– Конечно. К вашим услугам, – с готовностью откликнулся Паук.
– И счастье каждого в агентстве Грэма Коутса так же важно для меня, как мое собственное.
– Даже не передать, – сказал Паук, – как я теперь счастлив.
– Да, – сказал Грэм Коутс.
– Ну, мне пора возвращаться к работе, – сказал Паук. – Но речь была о-го-го. Если еще чем-нибудь решите поделиться, сразу зовите меня. Вы знаете, где меня найти.
– Счастье, – произнес Грэм Коутс, и голос его прозвучал немного сдавленно. – И что интересно, Нанси Чарльз, так это – счастлив ли ты у нас? Не кажется ли тебе, что где-нибудь еще ты был бы счастливее?
– Да мне это неинтересно, – сказал Паук. – Хотите узнать, что мне интересно?
Грэм Коутс ничего не ответил. Прежде такого никогда не случалось. Обычно в этот момент у них вытягивались лица, и они впадали в ступор, а иногда плакали. Грэм Коутс ничего не имел против.
– Мне вот что интересно, – сказал Паук, – для чего нужны счета на Каймановых островах. Видите ли, это выглядит так, будто деньги, которые должны поступать на счета клиентов, вместо этого порой оказываются на Каймановых островах. Забавная финансовая схема: деньги просто оседают на этих счетах. Никогда ничего подобного не встречал. Я полагал, у вас-то найдется объяснение.
Лицо Грэма Коутса стало не то чтобы совсем белым, а такого цвета, который в каталоге красок обозначен под названием «пергамент» или «магнолия».
– Как ты получил доступ к этим счетам? – спросил он.
– Эти компьютеры, – ответил Паук. – Вас они тоже выводят из себя? Вы что умеете с ними делать?
Грэм Коутс надолго задумался. Ему всегда представлялось, что его финансовые дела так запутаны, что даже если отдел по борьбе с мошенничеством и придет к выводу, что здесь имеет место экономическое преступление, экспертам будет чрезвычайно трудно точно определить, в чем именно оно заключается.
– Ничего незаконного в наличии офшорных счетов нет, – сказал он как можно небрежнее.
– Незаконного? – переспросил Паук. – Надеюсь, что нет. В смысле, если обнаружу что-то незаконное, я ведь обязан сообщить об этом куда следует.
Грэм Коутс взял со стола ручку и тут же положил обратно.
– А, – сказал он. – Как ни приятно с тобой болтать, беседовать, время проводить и всячески компанию водить, Чарльз, подозреваю, что каждому из нас пора вернуться к работе. Работать и родить, в конце концов, нельзя погодить. Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня.
– Жизнь нелегка, – продолжил Паук, – но я балдею от радио[22].
– Как скажешь.
* * *
Толстяк Чарли начал ощущать себя человеком. Боль ушла; медленно накатывавшие волны тошноты отступили. И хотя он еще не был убежден в том, что мир – это чудесное радостное местечко, он уже покинул девятый круг похмельного ада, и это было хорошо.
Во владение ванной вступила Дейзи. Он слышал, как из-под крана побежала вода и как там обстоятельно плещутся.
Он постучал в дверь.
– Я здесь, – сказала Дейзи. – Ванну принимаю.
– Знаю, – сказал Толстяк Чарли. – В смысле, я не знал, но как раз подумал, что ты там.
– Да? – спросила Дейзи.
– Я просто подумал, – сказал он через дверь, – подумал, зачем это ты вернулась. Прошлой ночью.
– Ну, – ответила она. – ты порядочно перебрал. Мне показалось, твоему брату нужна помощь. Этим утром мне на работу не идти. Вуаля.
– Вуаля, – повторил Толстяк Чарли. С одной стороны, она его пожалела. А с другой – ей понравился Паук. Да. Чуть больше суток прошло с тех пор, как у него появился брат, и уже понятно, что сюрпризов в новых семейных отношениях не будет. Паук крут, а он – ни то ни се.
– У тебя прекрасный голос, – сказала она.
– Что?
– Ты пел в такси по дороге домой. «Unforgettable». Было здорово.
Ему удалось вытеснить инцидент с караоке из памяти в какой-то темный закоулок, куда складывают то, что причиняет беспокойство. Теперь он все вспомнил, а ему этого не хотелось.
– Ты был великолепен, – сказала она. – Споешь мне потом?
Толстяк Чарли отчаянно размышлял, но от этих размышлений его спас звонок в дверь.
– Кто-то пришел, – сказал он.
Он спустился, открыл дверь, и стало еще хуже. Мать Рози пригвоздила его взглядом, но не сказала ни слова. В руке она держала большой белый конверт.
– Здрасте, – сказал Толстяк Чарли, – миссис Ной. Рад вас видеть. Хм.
Она фыркнула, воинственно выставив конверт перед собой.
– А, – сказала она. – Ты здесь. Что ж. Может, пригласишь войти?
Точно, подумал Толстяк Чарли, таким, как она, вечно нужно приглашение. Достаточно сказать «нет», и она уйдет.
– Да, конечно, миссис Ной. Прошу.
Вот, значит, как вампиры это делают.
– Не хотите ли чашечку чая?
– Не думай, что тебе это поможет, – сказала она. – Потому что не поможет.
– Хм. Конечно.
Вверх по узкой лестнице и на кухню. Мать Рози осмотрелась, и на лице у нее было написано, что кухня не соответствует ее гигиеническим стандартам как содержащая (а она содержала) съедобные продукты питания.
– Кофе? Воды?
Только не говори «восковых фруктов».
– Восковых фруктов?
Черт.
– От Рози я узнала, что твой отец недавно перешел в мир иной, – сказала она.
– Да, он умер.
– Когда не стало отца Рози, в «Кулинарах и кулинарии» поместили четырехстраничный некролог. И там было сказано, что карибский фьюжн появился в этой стране только благодаря ему.
– Ах, – сказал он.
– И он не оставил меня в нужде. Он был застрахован и являлся совладельцем двух успешных ресторанов. Я очень обеспеченная женщина. И когда умру, все перейдет к Рози.
– Когда мы поженимся, – сказал Толстяк Чарли, – я о ней позабочусь, вы не думайте.
– Я не хочу сказать, что ты женишься на Рози только из-за моих денег, – сказала мать Рози таким тоном, что было очевидно: именно это она и хочет сказать.
У Толстяка Чарли вновь заломило в висках.
Примечания
1
Зора Нил Хёрстон (1891–1960) – американская писательница, исследовательница афроамериканского фольклора (в особенности верований жителей Гаити и Ямайки). Торн Смит (1892–1934) – полузабытый ныне автор юмористических произведений с фантастической составляющей. П. Г. Вудхауз (1881–1975) – известный британский писатель, автор популярнейшего литературного сериала о Дживсе и Вустере. Фредерик «Текс» Эйвери (1908–1980) – американский аниматор, создатель таких персонажей, как Багз Банни и Даффи Дак. Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примечания переводчика.
2
«What’s new, Pussycat?» – заглавная песня к одноименному фильму (название фильма на русский язык обычно переводится как «Что нового, кошечка?» или «Что нового, киска?»). Более всего известна в исполнении Тома Джонса.
3
«Яблочный пирог» – способ заправки постели, когда простыня складывается так, что человек, забравшийся под одеяло, не может вытянуть ноги.
4
«Клуб 18–30» – британская компания, предлагающая недорогие туры выходного дня. Большинство туристов – одинокие молодые люди, начинающие самостоятельную жизнь, так что репутация у таких туров соответствующая.
5
Песочный танец отличается от классической чечетки тем, что исполняется в туфлях без набоек. Чтобы добиться звука при танце, исполнители песочного танца рассыпали на полу песок (отсюда и название). Как правило, песочный танец был частью комического номера.
6
«…во всем зеленом Божьем мире» – довольно странный оборот, на самом деле неточная цитата из стихотворения преподобного В. М. Хетрингтона (1803–1865; W. M. Hetherington, «The Spirit of The Seasons»). Стихотворение и автора, как водится, почти никто не помнит, но фраза на слуху.
7
Кажется, тут Толстяк Чарли слегка путается. «Ручкой сковородки» (panhandle) называют западную часть Флориды, тогда как шоссе A1A идет вдоль восточного побережья штата.
8
«Я таков, каков я есть» («I am what I am») – хит американской певицы Глории Гейнор, один из неформальных гимнов гей-движения.
9
Почти все – блюда с Ямайки, очень острые.
10
«Божество среди людей» – прямая цитата из «Политики» Аристотеля, но не факт, что Чарли об этом знает.
11
Хеллендейл – такого места во Флориде нет, но есть Халландейл Бич.
12
Эрта Китт (1927–2008) – американская певица и актриса.
13
«Моррис Ливингстон, я полагаю?» – в названии шоу обыгрывается фраза, которой встретил разыскиваемого в джунглях Африки миссионера Дэвида Ливингстона (1813–1873) Генри Стэнли (1841–1904), журналист и путешественник: «Доктор Ливингстон, я полагаю?».
14