Шэм понял, куда девались кости капитана. Теперь он знал, почему от его одежды остались одни лохмотья. Он схватился за висящую набок дверь, но его раненая рука не держала как следует. Из окон выпучивалась земля. Раздавался страшный костяной звук. Шэм уставился в дыру в земле. Оттуда на него смотрели два глаза.
Тварь лезла наверх. Вот-вот вырвется из своего тоннеля. Прогрызет путь наружу. Страшная, голая, бледная, как труп, морщинистая, зубы-ножницы. Голая кротовая крыса.
Глава 8
С тех пор, как человечество встало на рельсы, опасности и страхи, таящиеся под землей, а также их неодолимая притягательность вошли у людей в легенду. На островах нормального уровня есть, конечно, свои хищники. Горные кошки, волки, ящерицы-вараны, агрессивные нелетающие птицы, разные другие твари, всегда готовые загрызть, заклевать или затоптать неосмотрительного путника. Но они лишь малая часть экосистем твердой земли, так сказать, навершия многосоставных пирамид животной жизни. А те предусматривают разные типы поведения живых существ, не только агрессию, но и кооперацию, и симбиоз, и даже нежность.
Жизнь под землей, напротив, отличается прямолинейной строгостью отношений. Там каждый норовит сожрать каждого.
Есть там свои травоядные. Они грызут корни. Но их мало, и они всегда в опасности. Глядя на них, поневоле подумаешь, что Драчливые Боги рельсоморья, наскучив своими вечными сварами, решили отдохнуть и создали их жестокой шутки ради. Заглянем под рельсы и шпалы: те твари, что роют норы и ходы, те, что крадутся чужими тоннелями, те, что выныривают из моря и снова бросаются в него, те, что протискиваются в расщелины расколотого мира, те, что обвиваются вокруг корней и сталактитов, – все они в подавляющем большинстве хищники, безжалостные и жестокие. Как полагают натуралисты, давящая материальность подземного царства способствует росту напряженности жизни. По сравнению с ним экосистемы островов представляются оазисами миролюбия.
Однако жестокие нравы рельсоморья, его глубин и поверхности, вовсе не исключают сложных моделей поведения. Вечно голодным подземным тварям известно немало способов – в том числе весьма изобретательных – съесть зазевавшегося собрата или даже злополучного мужчину или женщину. Тварям рельсоморья все в пищу годится. Вот почему поездные бригады видят в них лишь одно: бесконечную галерею страхов.
Любой рельсоход скажет вам, как опасны быстрые наземные бегуны, которые носятся по поверхности, перескакивая через рельсы, хватая все, что движется; однако в истинный ужас скитальцев железнодорожного моря повергают эрахтоносы. Этого слова вы не найдете в словарях. Его придумали люди дорог; его значение – «то, что выкапывается из-под земли и выходит на поверхность».
Именно в эрахтоносах знатоки агрессии животного царства видят самых опасных его представителей. Размер, аппетиты, острота и количество клыков, разумеется, важны, но не они определяют самого удачливого охотника. Есть другие, куда более жуткие свойства, которые нужно принимать во внимание. и не без причины один определенный вид животных-копателей занимает в воображении рельсоходов совершенно особое место, ужас перед ним затмевает страх перед всеми другими.
Глава 9
В последний раз оттолкнувшись от земли жуткими лапами без когтей, кротовая крыса прыгнула на Шэма. Он споткнулся. Это его спасло. Крыса пролетела мимо, врезалась в противоположную стену и сползла по ней, слегка оглушенная ударом.
Шэм видел подобных тварей в Стреггейском террариуме. Но то были мелкие, одомашненные экземпляры, покладисто грызущие все, что им бросали смотрители. Впрочем, там их держали порознь. Теперь же прямо под ним дикие родственницы тех пленников прогрызали себе путь в толще земли острыми, точно ножи гильотины, зубами. Вот они уже показались на поверхности. Целая стая. Нет, армия, управляемая коллективным разумом. Именно пробуждения этого разума опасались смотрители Стреггейского террариума, содержа их родичей в клетках-одиночках.
Кротовые крысы выскакивали из земли. Похожие на безволосых, сморщенных новорожденных млекопитающих, увеличенных до размера собаки, они щелкали жуткими резцами. Их глазки темнели на фоне белой кожи, словно изюмины в тесте. Они шумно дышали. Земля под ними стонала.
Шэм вскочил на дверь. Повис. Звери окружили его. Лязгали зубы.
Его пальцы соскользнули.
Он упал.
Был пойман.
Вуринам оказался за дверью: ухватив Шэма за запястья, он тянул его на себя, кряхтя от натуги. Крысы сзади скакали и хватали его за пятки. Вуринам тащил, Шэм полз, и вместе они все же выдернули его из-за заклиненной двери. Он упал на пол в перевернутом вагоне, среди своих.
– Бежим! – раздался чей-то крик. Люди запрыгивали кто куда мог, колотя по земле палками и всем, что подворачивалось под руку, но поздно. Земля вскипала в оконных проемах – еще недавно пустые, они заполнялись саблезубыми крысиными мордами.
Прижимаясь к стенам, перескакивая через оскаленные морды, рельсоходы лезли наверх, к свету. Шэм услыхал выстрелы. Он уже бежал по покосившемуся вагону снаружи.
Кругом носились летучие мыши, задевая его своими крыльями. Оттолкнувшись от крыши, Шэм взмыл в воздух и с грохотом приземлился на середину дрезины, где Гансифер Браунолл с бригадой уже вовсю молотили лезущих со всех сторон крыс по спинам и пастям и даже стреляли в кишащих вокруг них тварей. Вдруг над краем тележки поднялась звериная морда, покрытая короткой шерстью, словно фланелью; ее усы дрожали, зубы клацали, не предвещая ничего хорошего. Шэм пошарил вокруг в поисках чего-нибудь тяжелого, его рука натолкнулась на чайник – как он попал на дрезину, неизвестно, но именно он послужил юноше метательным снарядом.
Вуринам прыгнул, но приземлился неудачно, врезавшись в Ункуса Стоуна. Тот потерял равновесие, покачнулся, навалился на поручень и выпал, рухнув прямо на землю между рельсами.
Прямо на голую землю.
Стоун барахтался. Он уже на дюйм ушел в рыхлый грунт. Раздался ненужный крик – «Человек за бортом!» – хотя все и так это видели.
Кротовые крысы вскинули головы разом, словно по свистку. Лежавший на боку вагон вздрогнул, как будто что-то под ним внезапно ожило и дернулось. Крысы синхронно нырнули в землю и начали быстро ее грызть, прорываясь к Ункусу. Тяжелый земляной вал стремительно надвигался на дрезину.
– Держись! – завопил Вуринам, протягивая за борт руку. – Быстрее! – Ункус полз. Неуклюжее четвероногое. Кротовые крысы неслись под землей, поднимая мрачные клубы пыли. Они перли к поверхности, земляной холм приближался. Стоун завизжал.
Вуринам схватил его и тянул наверх, а другие тянули Вуринама. Обезумевшие летучие мыши тучей кружили возле Шэма, так что ему пришлось отбиваться от них руками. Земляной холм рос, треща и постанывая изнутри, и Шэм, приглядевшись, заметил мелькающий в нем горб со складками обвисшей кожи – то была кротовая крыса вдвое больше других. Крысы жили подобием роя, как пчелы, а это приближалась их матка.
Ударил фонтан земли, в нем открылась полость – огромная ротовая дыра. Шэм кричал, Вуринам тянул, Ункус с воем вползал на борт. Раздался рокот – это крысиная королева, впустую клацнув зубами, опускалась на землю, лишенная добычи. Земля улеглась. Но Ункас все визжал. На его ноге висела, вцепившись в окровавленную конечность всеми зубами, кротовая крыса.
– Убейте тварь! – рявкнула Браунолл.
Это сделал Шэм. Треснул ее чайником так, как ему никогда еще не доводилось бить по живому. Крыса кувыркнулась в воздухе и шмякнулась в пыльную колею за дрезиной.
Воспрянув духом и прокричав короткое «ура», мужчины и женщины с «Мидаса» оставили позади колонию крыс-мародеров. Настало время заняться Ункусом.
Глава 10
Люди «Мидаса» толпились на верхних палубах, ярясь из-за того, что видели нападение, а помочь ничем не могли. Ункус стонал.
Шэм услышал слабое, жалкое царапание, оглянулся и увидел мельтешение чего-то пестрого. В углу дрезины билась раненая летучая мышь. Она пыталась взлететь, но все время падала, поврежденное крыло не держало ее в воздухе. Наверное, это он нечаянно поранил ее, отмахиваясь. У нее на мордочке была пена.
Вуринам наклонился, чтобы выбросить ее за борт.
– Нет, – сказал Шэм. Он осторожно поднял мышь. Она пыталась его укусить, но без большой охоты, так что он с легкостью избежал ее зубов. Когда пришла его очередь ступить на трап, сброшенный на дрезину с «Мидаса», летучая мышь была у него под рубашкой.
Его уже ждал доктор. Бесцеремонно схватив его за плечи, он осмотрел его на предмет ран, встряхнул и велел готовиться. За его спиной на борт вносили Ункуса Стоуна.
– Как он, док? – Вопросы доносились из коридора. – Можно с ним поговорить? – Доктор снял окровавленный фартук, поймал взгляд Шэма и кивнул. Шэм, у которого один вид операции по-прежнему вызывал позывы к рвоте, распахнул дверь хирургической, за которой стояли ребята из поездной бригады.
– Ладно, – отрывисто сказал Фремло тоном смертельно усталого человека. – Входите. Все равно вы ничего от него не добьетесь, я накачал его наркотой по самые жабры. и ногу его не трогайте.
– Какую ногу?
– Никакую, мать вашу!
Шэм вышел, чтобы дать им место. Он слышал, как они шепчутся.
– Что ты нашел, Шэм ап Суурап? – раздался чей-то голос.
Он поднял голову. Перед ним стояла капитан.
Абаката Напхи. Подняла свою руку-протез, загораживая ему путь. Ее темно-голубые глаза смотрели прямо в его глаза. Они были почти одного роста, причем он массивнее, однако ему всегда казалось, что ему приходится задирать голову, чтобы встретить ее взгляд. Шэм точно язык проглотил. Раньше он никогда не слышал от нее ничего, кроме «Шевелись», «Положи туда» и «Уходи». А оказывается, она даже знает его имя.
– Отвечай, – буркнул Фремло.
Шэм подумал: «А доктор-то здесь откуда взялся?»
– Капитан, я… – выдавил Шэм. Летучая мышь – скрывать ее уже не было смысла – запищала.
– Внимание, – сказала капитан Напхи. – Мы еще подумаем, можно ли тебе держать эту гадость здесь, ап Суурап. А пока отвечай на вопрос. Что было в руинах?
– Ничего, мадам капитан, – промямлил Шэм. – Скелет только, а так больше ничего. Вот и все. Скелет, да еще тряпки.
– Вот как? – сказала Напхи. Она прикрыла глаза и опустила свою искусственную руку, которая прожужжала моторчиком и оставила в воздухе полоску выхлопа. Шэм не отрывал глаз от сложного механизма, изучал линии черного дерева.
– Ничего, мадам капитан, совсем ничего. – «Ты что, спятил? – подумал Шэм. – Почему ты лжешь?» – Но, не успел он подумать, что тот крохотный фрагмент утиля, который он обнаружил, принадлежит ему по праву нашедшего, как его язык сболтнул: – Да, еще вот это. – и он, вынув из кармана пластиковый квадратик, протянул его капитану.
– Можно вас на минутку, капитан? – Фремло знаком попросил ее следовать за ним – кто еще во всем поезде позволил бы себе такое? Напхи бросила на Шэма задумчивый взгляд.
– Спасибо, что вспомнил, – сказала она. Взяла квадратик и пошла за Фремло. Шэм смотрел им вслед. Он стоял неподвижно, скрежеща зубами. Внутри у него все кипело, требуя возвращения его крохотной находки.
Надвигался шторм. Шэм смотрел в иллюминатор на облака, которые спускались с верхнего неба, изливая потоки воды, накрывая сетью дождя горизонт, обращая весь мир в грязь, наливая меж колеями лужи, ускоряя ручьи, бежавшие с островов. Рельсы влажно блестели. Раненая мышка высунула головку из-под рубашки Шэма, точно тоже хотела взглянуть на небо. Шэм погладил ее.
– Суурап, – сказал ему доктор Фремло, когда они начинали работать над Ункусом. – Мы оба знаем, что медицина – не твое любимое занятие. Поэтому я прошу тебя только об одном: не мешай, не путайся под ногами, а когда я велю тебе что-нибудь сделать, делай именно то, что я прикажу. Пусть это дело тебе не нравится, пусть ты в нем не особо преуспел, – точнее, пусть ты в нем совсем не преуспел, а это истинная правда, раз я так говорю, – так вот, при всем том лучше уж ты, чем совсем никого. В общем, когда я скажу «бинтуй», ты знаешь, что делать. и так далее. Он может потерять ногу. Мы должны сделать все, что в наших силах.
Теперь, пошептавшись с Напхи, Фремло нашел его снова.
– Ты ведь знаешь, – начал он, – что не обязан подчиняться приказам?
– Я думал, приказы существуют для того, чтобы им подчиняться!
– и да, и нет, – продолжал Фремло, понизив голос. – В смысле формально ты, конечно, должен, но на деле зачастую все совсем не так. Ты ведь хотел оставить ту карту себе, или нет?
Шэм, покраснев, как флаг, недоумевал, что это – выволочка, совет или еще что-то.
– Вот хорошо, – сказал кто-то рядом с ними, глядя на грозу. – Потопит этих тварей. – Последовало замысловатое проклятье, обличавшее праведный гнев, но напрасно. Как все теллурические жители рельсоморья, кротовые крысы давно выработали свои стратегии спасения от потопа. Воздушные замки, водяные ловушки, сложные системы разноуровневых тоннелей.
Шэм увидел Бранка. и вздрогнул, но Бранк на него даже не поглядел. У него на уме уже давно были вещи поважнее, чем украденный и мгновенно возвращенный бойцовый петушок. Даже Яшкан был так расстроен, что взглянул на Шэма лишь с минутным недоброжелательством. Тот уже было подумал, что избежал расправы, как вдруг она обрушилась на него, откуда он не ждал.
– Каменноликие тебя разрази! – Вуринам вышел из операционной. – Чего тебе приспичило копаться там, в том вагоне, а? – Шэм даже не сразу сообразил, что гнев боцмана направлен именно на него.
– Погоди, – сказал он. – Я же не…
– Я ведь кричал тебе «выходи», так нет, тебе надо было поставить всех крыс на уши! Полюбуйся теперь, что ты наделал! – бушевал Вуринам. Судя по его бурной жестикуляции, речь шла об Ункусе.
Шэм не знал, что сказать в ответ.
– Погоди, парень, – вмешался кто-то сзади. – Шэм ведь не хотел…
– Не хотел, значит? – вопил Вуринам. – «Не хотел» на хлеб не намажешь!
– Внимание, – раздался из громкоговорителя голос капитана. – Ункуса Стоуна, – продолжала она, – необходимо доставить в госпиталь. Доктор Фремло утверждает, что у нас на борту недостаточно ресурсов для его спасения. Итак. – Все услышали глубокий вздох. – Отклонение от курса. – Новая пауза. – Переводники, тормозные, машинисты, приготовиться к смене курса. На Боллон.
Последовала минутная пауза.
– На Боллон? – повторил Вуринам.
– По местам, – хрипло крякнул громкоговоритель, и все задвигались.
– Значит, с Ункусом плохо дело, – буркнул кто-то.
– Почему? – крикнул Шэм в удаляющуюся спину боцмана. – Как? Насколько плохо?
– Настолько, – крикнул, не оборачиваясь, Вуринам, – что мы идем туда, куда нам сказали. Настолько плохо, что мы идем к первой попавшейся суше, хотя это Боллон.
и он потопал прочь, оставив Шэма одного в холодном немом коридоре. Шэм дрожал. Он не знал, куда ему деваться. Вытащил из-за пазухи мышь и заглянул в ее испуганные звериные глазки. «Не бойся, – подумал он. – Тебе нужна моя помощь».
Часть II
Голая кротовая крыса
Heterocephalus smilodon glaber
Воспроизведено с любезного разрешения Филантропического Общества Стреггейских Кротобоев по материалам Общества
Глава 11
Кротобойный поезд в поисках добычи выбивает один ритм. Он настойчивый, но не быстрый; прерывистый, так как поезд то и дело переводит стрелки, меняет пути, выслеживая жертву, а команда смотрит во все глаза, не появится ли где заветный бугор.
Ритм один, но не единственный. Колеса по-разному дышат во время охоты, но любой ритм внушает охотнику уверенность, сообщает ему спокойную энергию, когда он контролирует каждое свое движение, сколь бы стремительным оно ни было. Ритмы поезда-убийцы по определению будоражат кровь. Когда старый кротобой, отслужив свое, выходит на пенсию и покупает себе коттедж на высоком утесе, где живет, по привычке вставая с рассветом, именно в такт охотничьим ритмам сами собой, без всякой его воли, продолжают двигаться его ноги. А еще говорят, что, когда умирает капитан, его пятки даже в гробу не перестают выбивать этот ритм.