К удивлению всех, молчаливый, почти угрюмый Вадим в свой класс вписался идеально. Высокий, широкий в плечах, выглядевший лет на десять, первоклассник был сразу же признан лидером. Как это бывает у малышей, помогла комплекция. Но позже стало ясно, что по своему развитию и уровню подготовки мальчик тоже опережает одноклассников. Арифметика ему была скучна – домашние задания он делал на неделю вперед. Одноклассники еще списывать не научились, но уважение уже выказывали бурно. Чтение, русский язык тоже трудностей не представляли. На английском, который в школе начинали преподавать со второго класса, Вадим ленился. Ему этот предмет был тоже неинтересен, но уже по другой причине – он не видел в нем смысла. От арифметических задачек веяло прагматизмом, там все было точно, и можно было применить в жизни. Английский язык казался ему умственной обузой. С грехом пополам ему ставили тройки до четвертого класса, пока отец из командировки не привез ему книжку по занимательной математике. Книжка была на английском языке. Уже через пару месяцев по английскому языку стояла твердая четверка, а к концу четверти можно было побороться за пять. Учительница английского языка, молодая симпатичная выпускница иняза, еще полная благих педагогических идей, авансом поставила ему «отлично». Дома этому обстоятельству удивились и наконец поставили в пример младшему брату Юре. Тот, хоть и болтал бойко по-английски, больше тройки никогда не получал.
Восьмой класс Вадима на семью Спиридоновых обрушился ураганом. Три подряд неприятные истории заставили мать и отца наконец объединить педагогические усилия. В сентябре Вадима застали курящим, а в карманах демисезонного пальто младшей сестры обнаружили открытую пачку сигарет. Было очевидно, что тихоня сестра, учившаяся в четвертом классе, сигареты «Мальборо» курить не могла.
– Нет, это же надо было додуматься! Сестре сигареты подсунуть! Да еще куда?! В пальто, которое понадобится через полгода! – шумела мать.
– Пороть математика! – орал отец.
Через пару месяцев Вадим, катаясь на коньках на Патриарших прудах, выпил водки. Как он дошел домой, который находился буквально через дорогу, он не помнил. Дверь ему открыла Галина Леонтьевна, домработница, которая приходила каждые два дня. Увидев Вадима, она сразу все поняла и принялась спасать парня. Вода в большом количестве, чай и лимон, по ее мнению, должны были замаскировать преступление. Но не тут-то было! Мимо Варвары Сергеевны и таракан бы не пробежал!
– Так, или ответишь, где и с кем ты пил водку, или мы тебя переводим в обычную школу, на класс ниже! И никаких карманных денег! – железным тоном выговаривала Варвара Сергеевна.
Вадиму же было так плохо, что он даже не мог отвечать. Его мутило, в глазах было темно. Ему хотелось, чтобы мать погасила свет, который бил ему в глаза, перестала метаться по комнате и присела рядом с ним. Он сам уже жалел, что, набегавшись с клюшкой в компании одноклассников и победив в стихийном хоккейном матче, подстегиваемый другими, хлебнул какой-то дряни. Ничего приятного он не ощутил. После игры было жарко, сердце почти выпрыгивало, а тут еще обжигающее пищевод пойло. Потом стало совсем дурно. Матери это все объяснить было невозможно. Она была непреклонна в своем гневе. Ей было важно, чтобы сын запомнил это состояние и эту выволочку, как запоминает неприятные ощущения собака академика Павлова. Поздно вечером приехал отец. Вадим слышал, как мать что-то ему рассказывала, как отец что-то резко отвечал. Последними словами, которые уже сквозь сон донеслись до Вадима, были слова отца:
– Вот дураки, пьют черт знает что! Нет чтобы нашу, «пшеничную».
Утром Алексей Владимирович, глядя на зеленое лицо сына, улыбнулся:
– Вадим, ты ерундой не занимайся. И сам себе жизнь испортишь, и нас с матерью в гроб вгонишь. У нас, кроме вас, ведь никого нет.
Если бы эти слова вчера произнесла мать! Вадим посмотрел на осунувшееся лицо отца, на его жестко накрахмаленную рубашку, на его часы, обычно лежащие на скатерти, около масленки. Руки отца, державшие свежую газету, были чистыми, этой его способности – читать свежую прессу и не испачкаться типографской краской – Вадим не переставал удивляться. Отец был какой-то правильный, четкий, ясный, как грамотно выстроенное алгебраическое уравнение. Вопрос с алкоголем был закрыт для Вадима раз и навсегда.
Третья неприятность случилась весной, уже почти в конце восьмого класса. К этому времени внешность Вадима претерпела изменения – он вырос, темные глаза стали еще больше, ресницы вокруг них были невероятно длинные и густые, темные усики скрыли пухлую верхнюю губу. Учительница по литературе однажды вслух произнесла, что он похож на Лермонтова. Класс засмеялся, Вадим смутился и с этих пор стал садиться подальше от учительского стола. Привлекать к себе внимание он не любил. С последней парты Вадим мог спокойно наблюдать за одноклассниками, делал он это внимательно, но без особого желания поучаствовать в школьной жизни. Девочки, видные, красивые, обходили его стороной – он был слишком серьезен, легко смущался, и не было в нем той легкости, которая обеспечивала иным популярность, – его младший брат пользовался у одноклассниц Вадима успехом. Старшего брата это не огорчало – ни одна из девочек класса ему не нравилась. Вадиму сложно было влюбиться в тех, кого он знал почти вечность, в тех, чье взросление со всеми промахами и неловкими коллизиями происходило на его глазах. Он предпочел бы тайну, загадку, а с этими девочками он так за восемь лет сроднился, что роман с одноклассницей казался ему сущей нелепостью. Впрочем, на улице он стал внимателен – красивые женские лица, аппетитные фигурки, яркая одежда, вызывающие жесты – все, что волнует юношу шестнадцати лет, все это его трогало, но волнение это внешне никак пока не проявлялось – стеснительность перебороть он не мог. Оставалось ждать ту, которая сделает первый шаг.
Иногда, наблюдая за отношениями родителей, он с необычной для своего возраста серьезностью задавался вопросом: «Какая у меня будет семья?» Удивительно, не думая о любви, Вадим думал о семье, о том, к чему любовь, по его мнению, должна была обязательно привести. Предаваясь неизбежным подростковым размышлениям о «взрослых» чувствах, он не переставал удивляться тому чудесному преображению, которому подвергается влюбленный – человек, прежде незнакомый, за очень короткое время становится близким и родным. Для Вадима, не способного на скорые привязанности, это было загадкой из загадок.
Предрасположенность к любви – это прежде всего обстоятельства. Апрельский вечер Вадим запомнил из-за запаха. В тот день он в квартире остался один – Варвара Сергеевна с младшими детьми была в гостях, отец – в командировке. Другой бы сбежал на Патриаршие, в компанию ребят, Вадим же остался дома. Он сделал домашнее задание, а когда встал из-за стола, над старыми липами Большой Бронной уже висели светлые весенние сумерки. Вадим распахнул окно, и в комнату проник холод – свежий, пахнущий землей, сырыми ветвями и почками. Дом напротив уже почти скрылся в мелком зеленом мареве, звуки были гулкими, улицы – оживленными. Пустая квартира показалась Вадиму неприкаянной, и он впервые в жизни пожалел, что не пошел в гости вместе с матерью. Два разных чувства завладели им – чувство жалости к себе и томление, предчувствие, желание чего-то таинственного, такого, чего он никогда еще не испытывал и что вот-вот должно с ним случиться. Вадим попытался отвлечься, но не получалось. Он прошелся по комнатам – это был его дом, но чувства «родного гнезда» оказалось недостаточно. Должно же быть в его жизни что-то еще, чем владеть будет только он. Сидя на подоконнике, Вадим смотрел на весеннюю улицу. Вопросы, стучавшиеся в его душу, ответа пока не имели, но он уже точно знал одно – в такие вечера кто-то должен быть рядом с ним. Для Вадима заканчивалось время одиночества.
То, что старший сын влюбился, Варвара Сергеевна поняла по тому, как Вадим стал собираться в школу. Поскольку это была третья и самая серьезная неприятность, которая случилась в этом году, мать принимала меры по усилению контроля, а Вадим тем временем сам наглаживал брюки, придирчиво выбирал рубашки, чистил по два раза на дню обувь, копил карманные деньги, складывая их в большую карандашницу на письменном столе. Когда сумма набиралась приличная, он надевал свои самые любимые джинсы, яркий свитер и исчезал со словами: «Я буду поздно!» Приезжал он действительно поздно, но, как ни принюхивалась Варвара Сергеевна, спиртным от него не пахло. Вид у него был смущенный, радостно-рассеянный, он запирался в своей комнате с телефоном и потом еще полночи с кем-то разговаривал.
Однажды, возвращаясь из магазина, Варвара Сергеевна наконец увидела Вадима с пухленькой девушкой. Девушка была как солнце и луна одновременно – миленькая пепельная блондинка. Веснушки, рассыпанные по лицу, странно контрастировали с холодным цветом волос и вместе с тем делали девушку очень симпатичной. Складывалось впечатление, что она все время проводит на солнце, на берегу моря. Солнце оставило ей веснушки, а ветер и море выбелили волосы. Впрочем, Варваре Сергеевне в момент встречи необходимо было решить две проблемы – превратиться в невидимку и как следует рассмотреть, во что одета девушка. Последнее было очень важно. «Да, туфельки чешские, дешевые. Интересно, кто это?» – завернув в последний момент за угол, отметила Варвара Сергеевна. Она была недовольна. Ее сын выглядел модно (откуда только взялся вкус), ярко. Было видно сразу, что мальчик – непрост. Впрочем, больше всего поразило мать поведение Вадима. Он шел, приобняв девушку, и что-то оживленно говорил. «Дома или в гостях слова не вытащишь, а тут вон…» – подумала Варвара Сергеевна. Девушка, как ей показалось, снисходительно улыбалась.
– Кто это был с тобой? – не удержалась она вечером, когда Вадим в задумчивости пил чай.
– Где?
– На Бронной.
– Ты нас видела?
От слова «нас» мать передернуло.
– Случайно.
– А почему не подошла?
– Не хотела смущать.
– А ты бы не смутила. Что особенного?
– И кто эта девушка?
– Из двадцатьчетверки.
– Из двадцать четвертой школы? – Варвара Сергеевна была неприятно удивлена. В этой школе учились «обычные» дети.
– Да, тоже из восьмого.
– А живет она где?
– На Китай-городе, точнее в Котельниках.
– Да? – всей своей интонацией Варвара Сергеевна дала понять, что она слегка разочарована.
– Ага, в высотке.
Варвара Сергеевна навострила ушки.
– Вот как?! – Теперь интонация выражала заинтересованность. – А как ее фамилия?
– Мам, ну зачем тебе?
– Что такого странного ты находишь в моем вопросе?
– Да ничего. – Вадим допил чай и, уже выходя из столовой, бросил: – Бадрова. Зовут Галя.
«Галя – это не имя, это диагноз», – подумала про себя Варвара Сергеевна. Дело в том, что так звали молодую инструкторшу из райкома комсомола, с которой у ее мужа когда-то были «отношения», так звали строгую свекровь, мать Алексея Владимировича, и нерасторопную, неуклюжую домработницу тоже звали Галей.
В этот же день, вечером, Варвара Сергеевна делилась с мужем:
– У Вадима роман с девочкой.
Муж посмотрел поверх очков:
– Вот удивительно!
Варвара Сергеевна сарказма не расслышала.
– Роман серьезный.
– На шарабанах катаются, леденцы едят?
– Перестань. Вадим – жених выгодный, любая постарается примазаться.
– Варя, им по пятнадцать лет.
– Вот именно, дураки еще! Не дай бог что! Ты должен с Вадимом поговорить.
– О чем?
– О том самом!
– Господи, Варя! Со мной никто ни о чем не разговаривал! Сам до всего своим умом дошел!
– Тебе повезло, ты встретил меня!
В чувстве юмора Варваре Сергеевне отказать было нельзя!
– Ну это конечно! – Не уловить иронию было сложно. – Так что там за девица?
Алексей Владимирович отложил газету, приглушил программу «Время» и посмотрел на жену.
– Слава богу! – отреагировала та. – Ее зовут Галя Бадрова.
– Бадрова? Не дочка ли министра речного транспорта? Бадров Николай Кузьмич, хороший мужик, я его знаю, встречались. Живут в высотке, соседи Улановой.
– Да, он сказал, что живет там.
– Вот видишь, сын-то сам не дурак!
– Только она так одета. Туфли какие-то дурацкие, чешские. В школу двадцать четвертую ездит.
– А Николай и сам мужик скромный, и своим распускаться не позволяет. Не балует их. – Алексей Владимирович со значением посмотрел на жену.
Варвара Сергеевна значительность взгляда не уловила. Она подумала, что если такие порядки в семье заведены, то толку не будет. Ей мечталось, что произойдет, так сказать, слияние социалистических капиталов. Дети «сделают» выгодные партии, все вопросы с жильем, работой, поездками за границу будут решены в лучшем виде объединенными усилиями. Варвара Сергеевна забыла на минуту, что сыну всего пятнадцать лет, что это его первая влюбленность, что рано еще строить планы, огорчаться или радоваться по таким поводам. «Рубить сплеча не буду, но надо потихоньку Вадима отговорить от этих встреч. Мало ли девочек в своей школе хороших. И вообще, почему они живут в Котельниках, а учиться девочку послали в двадцать четвертую? Странно как-то. Надо узнать у Вадима».
Через несколько дней, сохраняя на лице притворное равнодушие, мать спросила:
– Как Галя? Ей не тяжело ездить в такую даль в школу?
– А она и не ездит. На Бронной у нее бабушка живет, почти рядом со школой. Правда, бабушка сейчас в санатории, – ответил сын.
– Ты хочешь сказать, что она живет сейчас одна?
– Да. А что такого? Она готовить умеет, старшая сестра иногда приезжает, помогает.
«Господи, да они могут такого натворить! Она же одна дома! Что за родители, которые так вот дочь пятнадцатилетнюю бросили?» – В голове Варвары Сергеевны возникали картины разврата, в который может быть вовлечен ее сын.
– И ты часто бываешь у нее в гостях?
– Ну да, иногда, а что? – В голосе сына послышался вызов.
– А то, что я боюсь, как бы мне не стать бабушкой преждевременно! – Варвару Сергеевну понесло. – У тебя два самых сложных года впереди! Поступление, а ты шляешься по квартирам…
Вадим смотрел на мать, не понимая, чем вызван ее гнев.
– Мама, ты чего кричишь?!
– Я не только кричать буду, я отцу все расскажу!
– Да что расскажешь?
– Все! Про твои шляния, про притон, куда ты ходишь!
– Мам, какой притон?! – Вадим наконец вышел из своего обычного полусонного состояния. – Ты что такое говоришь?
– Я знаю, что я говорю! Я все знаю!
– Да ничего ты не знаешь!
Вадим выскочил из кухни, Варвара Сергеевна услышала, как хлопнула входная дверь. Слезы злости и какой-то обиды душили ее. Ее гнев был направлен против тех обстоятельств, которые нарушали порядок, придуманный ею для своей семьи. Что-то совсем чужое, противное ей Вадим принес в дом. И он сам, и эта Галя, и эта неизвестная квартира казались Варваре Сергеевне чем-то непорядочным, грязным и гадким.
В этот день к ужину Вадим не пришел. Варвара Сергеевна не решилась рассказать мужу о случившемся скандале. Алексей Владимирович был усталый, немного раздраженный. Юра и Аня, приехавшие из бассейна и занятые своими проблемами, отсутствия брата не заметили. Варвара Сергеевна, уже немного раскаивающаяся в своем поступке, начала волноваться. Мысленно она себя подстегивала всякими придуманными доводами, но здравый смысл подсказывал, что она перегнула палку. Около двенадцати ночи Алексей Владимирович вдруг вспомнил о Вадиме.
– Где математик? На свидании? Не поздно ли?
– Скоро будет, он сегодня ушел уже к вечеру, – небрежно ответила жена, но муж ее непривычное спокойствие понял правильно.
– Что случилось? Говори.
В следующие пятнадцать минут, запинаясь и краснея, Варвара Сергеевна все рассказала.
– Ты сам понимаешь, чем это все может закончиться!
– Понимаю, – неожиданно спокойно ответил Алексей Владимирович. – Тем, что сын, и так забитый твоими дурацкими амбициями и оттого заполненный комплексами, совсем превратится в «филина». Будет в своем дупле сидеть и глазами сверкать. Что ты прицепилась? Не могла как-то хитрее, ловчее? Пригласила бы их к нам, разговорила бы, может быть, и эта Галя понравилась бы? Во всяком случае, все было бы спокойнее. А теперь что? Где он?