– Ну и правильно. Знаешь, а мне Соню жалко. Не повезло ей с мужем. Никак не приспособится он к жизни, ну никак… На что рассчитывает?
– На смерть двух своих теток, но я тебе об этом не говорила. Он относится к тому сорту людей, которые, вместо того чтобы заработать деньги, постоянно что-то продают из своего, понимаешь? Потом занимают, покупают что-то, потом снова продают. И так до бесконечности. Это вот как раз про Никиту Сонькиного. Ну не дал ему Бог мозгов. Зато он добрый и Соньку с детьми любит.
– А работу ты ему не можешь помочь найти?
– Бесполезно. Он вылетит с любой работы в два счета. Во-первых, у него несносный характер. Во-вторых, он, мягко говоря, бестолковый товарищ. Еще очень доверчивый… Вик, список можно продолжать бесконечно.
Он знал, что она постоянно помогает Соне, Вадику, Валентине и Ирине – всем тем, с кем они росли и воспитывались бок о бок и кто являлся частью их прошлого. Тем, кто, в отличие от Вика, талантливого риелтора, к примеру, или Марины, благополучной банковской служащей, не сумел найти в себе силы устроиться в этой жизни.
И помогала она им тихо, не желая, чтобы они знали об этом. Суммы переводились немаленькие, по две-три тысячи долларов (в зависимости от того, какую сумму составляли ее собственные дивиденды от мужниных вложений в самые разные проекты и ценные бумаги), и Зоя прекрасно знала, что те люди, близкие ей люди, которым она отправляла эти деньги, понятия не имеют, кто оказывает им такую щедрую помощь. Однако деньги принимали, выпутываясь с их помощью из тяжелых жизненных ситуаций (долги, болезни), тратили их и старались, как думала Зоя, не вникать, кто именно оказал им помощь. Скорее всего, держали по этому поводу рот на замке.
Переводы она делала нерегулярно, а только в зависимости от сложившихся в их семьях обстоятельств, в курсе которых она бывала всегда. Однако были и традиционные, как она их называла, переводы: к Новому году, к началу учебного года (у всех опекаемых ею друзей были дети), а еще отправляла деньги глубокой осенью, в октябре или ноябре, когда, как ей казалось, всех в мире охватывала депрессия и тоска по теплу и солнцу… «Немного солнца в холодной воде, – любила повторять она и добавляла: – Немного теплых денег в холодную нищету…»
Зоя была в курсе событий всех тех, кого любила, но с кем в силу обстоятельств не могла поддерживать тесные дружеские отношения. У всех были свои семьи, свои заботы, и она не хотела никому из них навязывать свою дружбу, считая, что если даже кто-нибудь из них захотел бы ее видеть, то звонков было бы больше, да и встреч тоже. Однако это не мешало ей активно вмешиваться в их жизнь, помогая им бескорыстно, словно выполняя ниспосланную ей свыше важную миссию. Больше того, где-то в глубине души она была уверена в том, что сама ее жизнь сложилась именно таким образом, а не другим и что она осталась богатой вдовой словно специально для того, чтобы иметь возможность беспрепятственно помогать своим детдомовским друзьям, своей невидимой семье.
– Телефон Марины молчит, – сказал Вик.
– Знаю. Я тоже ей звонила. Думаю, она отключила специально. Чтобы лишний раз не светиться…
– Думаешь, она снова что-то придумала?
– Уверена.
– Ты что-нибудь знаешь?
– Давай не будем… Вик, не надо слепо выполнять ее просьбы. Она девушка горячая, может в сердцах наломать дров, да и вообще, эта ее излишняя эмоциональность, чувствительность… Словно это и не она вовсе. Я не узнаю ее в последнее время.
– А я так ее очень даже понимаю. Я и сам бы не отказался…
– Вик! Перестань! Рано или поздно это все равно откроется, и что она тогда будет делать? Ты только представь себе, какую травму она нанесет сама себе, словно ножом по живому! Я ее предупреждала, как и тебя, между прочим… Разве я – не ваша семья? Да мы втроем – самые близкие и преданные друг другу люди! И не надо искать тепла на стороне, не надо!
– Но ты же искала. И нашла.
– Вик, не путай кислое с пресным. Я любила Семена, это совсем не то… А Марине кто мешает влюбиться, завести семью, нарожать детей?
– Вот! Вот это и будет ее настоящая семья.
– А мы? А я? – обиделась Зоя. – Ладно, Вик. Этот наш вечный спор… Он не закончится никогда. Но я же вижу, что вы с ней совершаете ошибку! И не могу не предупредить, насколько это опасно, да и вообще… глупо! Хотите – обижайтесь на меня, хотите – нет!
– Она попросила меня, а я не могу ей отказать. Я понимаю ее, Зоя. Как никто понимаю. К тому же то, о чем она меня просит, – совершенно безобидные дела, поверь мне.
– Все очень относительно, Вик.
Зоя вскипятила воду, заварила чай, убрала грязные тарелки со стола и поставила перед Виком вазочку с вареньем, тарелку с печеньем и конфетами.
– Что-то мне тревожно на душе… Ну что она такого могла еще придумать, чтобы ей понадобилось отключать телефон? Вот увижу ее, буду говорить серьезно. Открою ей глаза на некоторые вещи, которые она не хочет замечать!
– Земляничное! Помню-помню, как ты целыми днями собирала землянику… Мы тогда еще, помнишь, с Маринкой тебя искали в лесу, а ты заблудилась…
– Это не я, а вы заблудились… Ешь, Вик, ешь на здоровье. Так хорошо, что ты приехал. Не знаю, что тебе мешает вообще перебраться ко мне.
– Работа, – вздохнул он, облизывая ложечку. – У меня только на этой неделе было три продажи, представляешь! Еще с год поработаю и куплю себе ту квартиру, о которой тебе говорил, помнишь? Я ее специально придерживаю, хозяев нет, они в Москву переехали, особо не торопятся… А квартирка – просто шик! Там пять комнат, скажу Марине, чтобы ко мне переселялась, нечего ей такие деньжищи платить за свою квартиру… А там, глядишь, и ей что-нибудь придумаем.
– Я подкину деньжат, не вопрос, я же обещала, – сказала Зоя. – Сейчас еще раз позвоню ей… Может, уже включила телефон?
5
– Ну как, вспомнила что-нибудь?
– Нет, не берет меня гипноз… Все это ерунда.
Она с мрачным видом села на свою кровать. Вопросы соседок начали раздражать ее настолько, что хотелось вообще уже их не видеть и не слышать. Они что, не замечают, как ей плохо? Как она страдает? Задают свои идиотские вопросы: вспомнила, не вспомнила? Наверное, если бы она вспомнила, то как-то уж призналась бы в этом, сказала или вообще заорала на них от радости, что нашла наконец себя.
Как это вообще возможно – забыть, кто такая?
Но самый важный вопрос, который ее мучил: кто и за что хотел ее убить?
Снова приходил следователь, задавал свои вопросы. Говорил, что надо бы поставить охрану, чтобы охраняли палату. Но почему же не ставят? Надеются на то, что убийца (а как еще называть того, кто пырнул ее ножом) уверен в том, что она умерла? Они что, не понимают, что ей страшно, что она вздрагивает каждый раз, когда дверь в палату открывается? Очень странные эти полицейские. Или они думают, что нож в груди – это чьи-то жестокие игры? Нет, это самое настоящее убийство.
А что, если она, к примеру, дочка или жена какого-нибудь богатого, влиятельного человека? Вот тогда бы точно выставили охрану. Людей у них, видите ли, нет. Гады.
Снова приходил психиатр, забирал ее с собой на другой этаж, где его коллега проводил с ней сеанс гипноза. И что? Ничего. Ее организм, ее мозг отказывался принимать помощь такого рода. Нечего, мол, вмешиваться внутрь человеческой памяти, душевного мира. Это божеское дело, а не человеческое.
Она слышала, лежа с закрытыми глазами, как двое врачей, мнящих себя профессиональными психиатрами, разговаривают о ней, как советуются друг с другом. Идиоты. Законченные. Оперируют непонятными терминами, упоминая имена известных, как она поняла, психиатров, «гипнотизеров»… Говорят о ней в третьем лице, как если бы ее и не было в палате. И это сразу после того, как им стало понятно, что она не поддается гипнозу, что она просто тупо лежит с закрытыми глазами и в душе смеется над ними и даже ненавидит их за их самоуверенность.
А еще болит голова. Просто раскалывается. Она несколько раз просила их вернуть ее в палату, чтобы ей сделали обезболивающий укол.
– Ну что, как у вас дела? – спросила сестричка, входя в палату с эмалированным подносом в руках, а на подносе – шприц, ампулы. И вид у этой сестрички беззаботный, она весела, жизнерадостна. А чего ей переживать, не у нее же болит голова. Она вколет сейчас да и уйдет, вернется в ординаторскую и будет пить кофе. Еще, может, выкурит сигаретку-другую.
– Я курила, – вдруг сказала она, обращаясь к сестре, которая, сделав свое дело, уже направлялась к выходу. – Я курила в своей прошлой жизни. И сейчас вот захотела покурить. У вас не найдется сигаретки?
Та остановилась, резко повернулась:
– Найдется. Пойдем.
Она встала, одернула рубашку, набросила халат и под удивленные возгласы соседок выползла за сестрой из палаты. Почему болит тело? Ее что, еще и били? Или это от долгого лежания в кровати?
Пока ждала в коридоре, мимо проходили перебинтованные, с угрюмыми лицами, несчастные больные. Хирургическое отделение. Нет, никаких ассоциаций. Может, Бог ее миловал и она никогда не лежала в больнице? Да и на теле никаких шрамов от операций.
Сестра вынесла ей две сигареты, дала зажигалку.
– Сейчас никого нет, у них собрание, иди под лестницу, это на первом этаже, там, правда, холодновато, но ты же быстро… покури и возвращайся. Я делаю это исключительно для того, чтобы ты покурила и, может, что-нибудь вспомнила. Видишь, первый шаг уже сделан, оказывается, ты курила… ну, иди-иди уже…
И она заговорщицки ей улыбнулась.
6
– Слушай, Аркаша, у меня к тебе одно дело. Важное.
– Понятно, что важное, иначе ты бы не вытаскивал меня сюда…
– Так все равно же обед, вместо того, чтобы перекусывать бутербродами в ординаторской или есть больничный суп, поешь нормальную еду.
Александр Тихий вызвал своего друга-кардиолога Аркадия Рашкина из больницы, где тот работал, в расположенный рядом с клиническим городком ресторан, где заказал куриную лапшу и семгу.
Аркадий – совершенно лысый полный мужчина тридцати пяти лет. Белый халат он снял в гардеробе, оставшись в тонком свитере и джинсах. Очки в золоченой оправе придавали ему законченный интеллигентный вид.
– Саша, что случилось? Ты плохо выглядишь.
– Да как же тут хорошо выглядеть, когда я целую ночь не спал? У меня беда, Аркаша. Я человека сбил позавчера вечером. Я понимаю, что свинья, что нельзя было так тянуть, не говоря уже о том, что я вообще бросил этого человека на дороге…
Он быстро, глядя в тарелку с супом, рассказал о том, что произошло. Потом наконец поднял глаза на Аркадия.
– Ну что, презираешь меня?
– Да какое я имею на это право, Саша? Если бы мы все были идеалистами, то замучились бы презирать друг друга. Кто знает, как я поступил бы на твоем месте. Этого нельзя предугадать, пока не прочувствуешь все это. Знаешь, когда умирает кто-то из твоего окружения и ты говоришь вдове или вдовцу, мол, я так понимаю тебя… Фигня все это. Пока не прочувствуешь подобное, не поймешь. Разве что попытаешься себе представить. Поэтому на мой счет не переживай, повторю, не знаю, как я сам бы поступил. И вообще, чего ты себя клянешь? Ты же вернулся туда, к мосту, и там никого не обнаружил. Значит, никого умирать на дороге, как ты выразился, не оставил. Вернее, ты оставил, но его кто-то уже подобрал. Ты захотел встретиться со мной и посоветоваться, не пойти ли тебе в полицию сдаваться? Однозначно: нет, нет и еще раз – нет.
– Но я так не могу! Надо же что-то сделать для этого человека! Послушай, я долго думал и вот что я придумал. У тебя связи во всех больницах, у нас в городе их не так уж и много. Постарайся узнать, куда именно поступил тринадцатого октября этот человек… Конечно, это нужно сделать очень аккуратно, но ты мужик умный, ты придумаешь… Чтобы никто ничего не заподозрил. Какие травмы бывают при наездах? Черепно-мозговые, ведь так? Ну, может, переломы какие… Пожалуйста, друг, выручи. Узнай.
– Зачем тебе это? Хотя… Я понимаю. Ты хочешь найти этого человека, чтобы помочь, предложить деньги и все такое, так?
– Да, так, – вздохнул Тихий и опустил голову. – А что я еще могу для него сделать?
– Да, странная история… Вот ты сказал, что тебя ослепили фарами, значит, на трассе машина-то была, и тебя могли тоже заметить. Или того человека.
– Да я уже думал об этом. Но вряд ли кто-то из находящихся в машине запомнил мои номера. К тому же машина двигалась с большой скоростью… Знаешь, я даже выматерился, когда он не выключил свои фары, ведь из-за таких вот идиотов и происходят аварии… Ну, сбавь ты свет, зачем посторонним свой характер показывать, вот, мол, я какой, и мне плевать на всех вас…
– Да, ты прав. А если бы ты повернул руль и врезался, к примеру, в дерево? Такое запросто могло случиться, и что тогда? Где искать этого виновника, из-за которого ты потерял управление? Но мы несколько отвлеклись… Вот смотри, какая получается ситуация. Ведь если бы не эти фары, ты не сбился бы с дороги, не крутанул руль и никого не сбил, получается, что ты как бы и не виноват.
– Да я виноват в том, что оставил человека лежать на дороге!
– А ты вообще уверен, что это был человек?
– А кто же еще?
– Может, собака? Или лось, к примеру. В тех краях, где ты живешь, я точно знаю, что водятся лоси.
– Но я же вернулся и не увидел ни лося, ни собаки… Аркадий, мне нужно от тебя только одно. Найди человека, который был доставлен в больницу поздно вечером тринадцатого октября, и все. Остальное я постараюсь разрулить сам.
– Интересно, каким же образом?
– Встречусь с ним и предложу денег.
– А если он принципиальный и захочет тебя посадить? Разные люди бывают.
– Значит, сначала надо будет каким-то образом разговорить его, выяснить, кто он и что, его семейное положение…
– Саша, в первую очередь надо выяснить, насколько серьезны травмы, если такие вообще имеются! И если все серьезно, то тогда и будем думать, как поступать… Да уж, задал ты мне задачку…
– Извини, друг. Но без твоей помощи я никак.
– Ладно. Успокойся и поешь. У тебя вон уже и суп остыл. Здесь, между прочим, неплохо кормят. А за семгу отдельное спасибо. Она была превосходна. Не знаю, почему бываю здесь редко. Может, потому, что все некогда… Саша, говорю же, успокойся и поешь.
– Когда ты сможешь мне ответить? Как ты думаешь?
– У меня есть один человек, одна девушка, короче, свой человечек, вот у нее точно везде все схвачено. К тому же у нее прекрасно работает голова, и фантазии ей не занимать. Она придумает что-нибудь такое, чтобы выяснить. Честно тебе скажу, я бы не смог, да и по штату мне как бы не положено обзванивать больницы… А она дистрибьютор, занимается лекарствами, медицинской техникой, всех снабжает всем, чем только можно, у нее связи… На редкость проворная девушка и умеет держать язык за зубами.
– Ее, случайно, не Роза зовут?
– Роза-Роза… – покраснел Аркадий. – Однако у тебя хорошая память…
– Так ты же ее на рыбалку брал в прошлом году, такую девушку трудно не заметить… Одна ее грудь чего стоит… – Тихий устало улыбнулся, думая о том, что отныне, возможно, всей его мирной и благополучной жизни может настать конец. И что теперь его, возможно, не скоро будут интересовать женщины и прочие радости жизни. Ему бы только выпутаться из этой истории, только бы заставить молчать свою «жертву».
Аркадий позвонил лишь в восемь вечера. За это время Тихий успел закончить работу с документами, договориться со своим замом о том, что в ближайшее время он, возможно, уедет в командировку и его долго не будет. И все это он проделывал словно во сне, еще не веря в реальность происходящего. Неужели тюрьма? Тогда зачем он все это затеял? Зачем обратился к Аркадию? Зачем разыскивает этого человека? И сам же себе отвечал: чтобы иметь возможность и дальше жить спокойно, зная, что на нем нет крови.
– Есть одна девушка, у нее сильное сотрясение мозга, и она ничего не помнит. Она в Первой городской больнице лежит, в хирургии. Кажется, у нее сломаны ребра… Ты же понимаешь, что расспрашивать о деталях было опасно, поэтому получай то, что удалось узнать, не привлекая к себе внимание. Она лежит в седьмой палате.