– Дурак, не смотри туда, тебе точно жить надоело! Все вы, люди, одинаковы… – дракончик вынырнул из-за борта драгала, сердито дёрнув большой рогатой головой.
Тяжёлая лапа с острыми когтями прижала меня к палубе, мешая дышать: дракончик не удовольствовался тем, что отшвырнул меня от края борта, для верности наступив на грудь. Острые, чуть загнутые зубы сомкнулись на конце болта, и дракон резко дёрнул головой, безжалостно выдирая наконечник, наверное, это было бы очень больно, если б к тому времени всё плечо и рука окончательно не онемели. Неужели драконьер использовал ещё и яд?
Дракончик повернулся ко мне спиной, сняв с груди лапу дав, наконец, вдохнуть свободно. А когда развернулся, уронил на меня кулон, цепочка была разорвана.
– Сожми кулон, иначе тебя ничего не спасёт.
Сожми. Легко сказать! Как его можно сжать, если не можешь даже пошевелиться? Он понял мою проблему: подцепив звено цепочки когтем, подтащил кристалл к ладони и прижал его лапой. Странное существо, я ещё не слышал, что бы драконы помогали людям. Вот напасть – пожалуйста, каждый второй рассказывает, как однажды пережил нападение дракона…
– Почему ты помогаешь?.. – губы плохо повиновались, я с трудом смог выговорить короткий вопрос. Он не ответил. Честно говоря, я и не ожидал ответа: на сегодня чудес более чем достаточно.
Он стоял неподвижно, вглядываясь своими чудесными глазами во что-то, недоступное человеческому зрению. И драгал вздрогнул, словно раненое животное, закружились коричнево-малиновые облака за головой дракончика, затрепетали, заполоскали оборванные паруса на горячем ветру излучения…
Пробуждение
Мне повезло. Повезло сказочно, но об этом я узнал много позже. Пока же я просыпался, и сказать, что просыпаться приятно, когда тебя облизывают горячим шершавым языком размером примерно с лопату – значит бессовестно соврать. Трофей улёгся поверх одеяла и с удовольствием наблюдал за моими попытками освободить из-под него руки, временами проявляя признаки хорошего расположения – обрабатывая лицо шершавым языком. Закончилось это тем, что я скатился с кровати, попутно свалив и его.
– Трофей! Немедленно прекрати, – негромко произнесла Стихва, появившись в проёме двери.
Как ни странно, он её послушался, и даже вышел за дверь, когда она жестом приказала ему выйти. Я, наконец-то смог выбраться из простыней, куда меня азартно заворачивал противник.
Стихва так и стояла у дверей, за её плечом был Кемаль. Меня удивило выражение их лиц, одновременно озабоченных и радостных. Стихва здорово сдала с тех пор, как взялась воспитывать меня. Не знаю уж, причиной новых морщинок был я или житейские неурядицы, но они покрыли лицо женщины бесчисленными тоненькими паутинками. Она была немолода, ох как немолода, и безжалостное время брало своё, не спрашивая разрешения. И сердце каждый раз замирало, когда сквозь каждодневную рутину пробивалась мысль, что в любой миг я могу потерять самое дорогое и любимое существо в Мире: от Края и до Края. Кому я тогда буду нужен – во всём этом огромном Мире, полном жизни, любви – никто не найдёт для меня доброго слова, ни одна рука не коснётся волос так, как рука мамы. Наверное, что-то отразилось на лице – Стихва всегда говорила, что меня можно читать словно книгу. Она сделала несколько шагов и присела на корточки рядом:
– Ты как? – мягко спросила мама, – Как себя чувствуешь, как плечо? Не болит?
Болит… плечо? Я ничего не понимал. До тех пор, пока пальцы не коснулись рубца. Я был ранен? Но когда, как?..
– Стихва, он же ничего не помнит, неужели ты не видишь? – Кемаль отлепился от косяка и тоже присел рядом. – И как же ты умудрился так вляпаться, а, Лунь? Не знаю даже кого тебе благодарить за спасение… разве что Бездну?
И я вспомнил: и то любопытство, что привело на драгал, и обрывок каната, болтающийся над Бездной, появление дракона и выстрел драконьера, и малиново-коричневое, кружащееся небо за головой дракончика…
– Дракона…
– Что? – хором переспросили мои опекуны.
– Дракончика… там был дракончик.
– Ты что-то вспомнил? Что?
– Кемаль, не торопи его, ты же видишь…
– Что со мной случилось? – я не помнил, как оказался здесь, и даже не знал, какой сейчас день. Судя по шраму, уже прошло довольно много времени, с тех пор, как некий любопытный юнец влез на драгал…
– Тебе повезло, Лунь, – лицо Кемаля приобрело хмурое выражение: он очень не любил, когда я перебивал его или Стихву. – Повезло просто сказочно. Драгал, потоком излучения, выкинуло на берег – прямо в сад нашего Головы. Как ты понимаешь – он не в восторге…
– А я-то какое имею к этому отношение? Я же не умею управлять потоками, к сожалению…
– Объясни это Голове, да и всем остальным тоже.
Мне оставалось только пожать плечами: я так и не смог поладить с деревенскими жителями. Не удивительно, что они во всём винят меня.
– Стихва, я видел дракона! Точнее – дракончика, и он спас меня… кроме того – на драгале был мертвец, и у него был такой же, как у меня кулон.
– И как же он спас тебя?
Какое-то время я рассматривал охотника, недоумевая, к кому относиться сарказм вопроса, и на кого Кемаль так зол. Неужели на меня?
– Дракончик дал мне кулон – очевидно, он служит защитой от излучения Бездны…
– Ну-ну… Дракончики… Таинственные кулоны, драконьеры… Стихва, тебе не кажется, что он принял бред за явь, подвергшись облучению?
Вот теперь я, кажется, обиделся…
– Успокойся, Кемаль, – мягко сказала она, – а ты прекрати дуться. Если нормально себя чувствуешь – вставай, и приведи себя в порядок. Пойдём Кемаль, нам надо поговорить… Да, Лунь, твою псину я в дом больше не пущу, если бы он не выл так вчера вечером, то и не пустила бы…
Они вышли, плотно притворив дверь, а я так и остался сидеть на полу, настроение было испорчено окончательно. Чем я так насолил ему? И меня мучило любопытство: о чём они там разговаривают? Если, как обычно, они устроились на верхней ступеньке крыльца, то можно стать возле двери и… Да, знаю, что подслушивать нехорошо, но надо же прояснить ситуацию?
– … не из нашего Мира, Стихва. Ты понимаешь, что это значит?
– Если кто-то узнает, что благодаря этим кулонам можно преодолевать Бездну, оставаясь человеком… За мальчиком начнётся охота. Да и за любым, кто завладеет ими…
– А дракон? С чего бы ему взбрело в голову спасать мальчишку? Или Лунь врет?
– Нет. Не думаю. Во-первых, он и врать-то не умеет, во-вторых, ты же видел, с каким выражением он говорил о «своём» дракончике, в-третьих, ты видел, как заживала рана. Я не знаю ни одного лекарского растения, способного залечить рану за считаные часы, в которой, к тому же был яд…
– Ты ему веришь.
– Да.
– И ты что-то недоговариваешь.
– Есть одна древняя легенда… почти забытая, мне её рассказала вешьти, и то не полностью, конец истории утерян. В ней говорится, о том, как смертельно раненного человека исцеляет кровь дракона. Но – только добровольно отданная драконом человеку. Кровь убитого дракона становиться мёртвой, отравляя все, на что попадает…
– И ты думаешь, что дракон исцелил мальчика?
– Да.
– Зачем?
– Я не знаю…
Меня никогда не беспокоила тайна моего происхождения – мало ли детей, потерявших своих родителей по какой-либо причине – наш мир жесток… Теперь же все представлялось в несколько ином свете. Я был не из этого Мира, и вполне может быть – даже не был сиротой. Но по какой причине меня бросили на обрыве – практически на верную гибель? И кто? И что теперь, вообще-то, делать? Я не знал. И не у кого было спросить.
Когда Кемаль ушёл проверять капканы, Стихва заставила меня снова лечь и дала выпить какой-то горьковатый отвар, как я подозревал, напиток был снотворным.
И был не так уж и неправ.
Когда проснулся, дома никого не было. Было тепло, дул мягкий теплый ветерок – нормально для раннего утра, тихо перешёптывалась листва деревьев, робко пробовали голоса лесные пичуги. Куда могла уйти Стихва? Наиболее чёткие следы указывали в сторону деревни, но что она там забыла? Пришлось встать и медленно двинуться в сторону деревни – терпения дожидаться названной матери дома у меня не было. Слишком много вопросов требовали ответов.
Итак, я из другого Мира… это объясняло многое, но далеко не все. Например – цвет моих волос, из-за которого мама и назвала меня Лунем: не седые, а белые. Как перья настоящего луня… я видел эту огромную, величественную птицу лишь однажды. Они редко залетают к нам, да, наверно, и на другие острова тоже. Интересно было бы узнать, что заставляет их пересекать Бездну? Кроме драконов – это единственное живое существо, рискующее бороться с Её излучением. Или взять, к примеру, кулоны. Драконьеры давно развернули бы торговлю кристаллами, да и занимались бы перевозкой пассажиров через бездну, если бы на каком-либо из островов было открыто месторождение голубоватых кристаллов. Из того, что этого не происходит, можно сделать один вывод: кристаллов мало, они достаются далеко не каждому…
Когда слева от тропы подозрительно зашуршали листья и затряслись ветки, я взялся за кинжал. За раздумьями как-то забылось, где нахожусь, и что в любой момент может напасть и просто хищник (это – если повезёт), а то и тварь Бездны. Это была тварь-из-бездны… Увидев меня, она сделала стойку и с радостным визгом сбила с ног.
– Тьфу, фу, Трофей! – пыль забилась в рот и нос, но пёс не дал времени привести себя в порядок. Ухватив за воротник кожаной куртки, он волоком потащил меня через кусты, остановившись только тогда, когда сам счёл необходимым, не обратив на команды хозяина ни малейшего внимания.
Отпустив ворот, со всех лап умчался обратно, оставив меня барахтаться среди опавшей листвы и недоумевать. Впрочем, и вернулся почти сразу. Трофей довёл меня параллельно тропинке, соединяющей деревню и дом ведуньи, почти до первых домов, потом резко свернул, огибая селение по дуге. Я не сразу понял, куда он идёт, поэтому увидев причал, остановился как вкопанный: хлопая парусами на горячем ветру, плясал драгал. Красивый и гордый, совсем непохожий на ту раненую птицу, что прибило к причалу два восхода назад.
На мысу, выдающимся в Бездну, собралась толпа поселян, судя по всему, там была вся деревня, включая малышей. С этого места мне было плохо видно, что там происходит, и, видимо, Трофей разделял мою точку зрения: мягким стелющимся шагом он двинулся к мысу, следя за тем, чтобы между нами и поселянами было достаточное количество кустов и деревьев. Остановился он только на пригорке, напротив мыса, где между старыми крепкими деревьями густо зеленел высокий подлесок, откуда нам всё было видно, но долетали лишь отдельные, неразборчивые звуки.
Полукругом стояли поселяне – молча, их лиц было не видно, но мне показалось, что даже спины людей выражают испуг. Внутренний полукруг, отделённый от деревенских жителей небольшим расстоянием, составляли десятка два фигур, укутанных в длинные тёмные плащи с капюшонами – драконьеры. А впереди, опасно близко к краю обрыва…
Трофей оттащил меня назад и повалил на землю, когда я рванулся вниз – к Стихве, гордо выпрямившейся во весь свой небольшой рост и спокойно скрестившей руки на груди.
Это походило на странное судилище – и преступника уже приговорили к смерти. Или на попытку захватить важного пленника. Вот только дичь сумела обхитрить ловчих…
Беда и смерть всегда приходят неожиданно – ещё час назад был обычный, будничный день, жизнь неторопливо текла своим чередом, но Стихва шагнула за край, и стало невозможным что-либо изменить. Я видел, как хрупкая пожилая женщина раскинула руки – словно собираясь взмыть в тусклое небо, насмехаясь над обидчиками, и скрылась за обрывом. Один из драконьеров подбежал к самому краю и, опустившись на колени, заглянул в бездну, после чего медленно покачал головой. Стихва выбрала смерть – мучительную, но быструю. Мысль «почему?» возникла в сознании нескоро: поселяне и драконьеры уже успели уйти с мыса, и те и другие, казалось, были ошеломлены поступком ведуньи, кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени.
Через некоторое время за спиной хрустнуло, потом ещё раз, но Трофей не реагировал, значит, шёл кто-то свой. А своим мог быть только Кемаль.
– Всё видел? – в его голосе не было ни злости, ни ненависти. Ничего, кроме горечи.
Я не ответил. Не знал, как смотреть ему в глаза, как теперь с ним говорить. Только что, из-за моей дурости, из-за пустого любопытства, погибла моя названная… моя мама. И некого было больше винить в её гибели, кроме самого себя. Наверно, Кемаль понял меня, присел рядом:
– Не казни себя, этого никто не мог предусмотреть, – он пытался говорить мягко, как когда-то, утешая ревущего от обиды пацана. И был неправ. Я обязан был это предусмотреть, ещё тогда, когда рука впервые коснулась тёплого борта драгала. За все надо платить: где деньгами, где собственной кровью и слезами, а где и дорогими людьми… Я заплатил наивысшую цену.
Неожиданная мысль заставила меня отвлечься от самоуничижительных размышлений:
– Кемаль, кто указал на Стихву? Как драконьеры узнали, что она моя мать?
– Не знаю. Вероятнее всего, кто-то местный сболтнул, как иначе? – казалось, охотник ничуть не удивился вопросу.
– Но тогда… твоя семья в опасности, и ты тоже…
– Успокойся. Мы предполагали такое развитие событий, не знали только, что все так быстро начнётся. Мои девочки ещё вчера вечером тихо ушли из деревни, теперь они, наверно, на полпути к лесному домику.
– Это же опасно. Почему ты не пошёл с ними?
– Покажи ту тварь, с которой не справиться моя Тея. И, к тому же я должен был… неважно. У меня оставались ещё в деревне дела. А что намерен теперь делать ты?
– Не знаю. Ещё не думал. Мне надо вернуться домой: забрать кулоны – я не останусь здесь.
Наверно, так должно было случиться, не знаю. В тот миг я ничего не понимал – в кожу впились мириады тонких раскалённых игл, было невозможно вдохнуть – в лицо бил горячий воздух, и пришло ощущение не то падения, не то полёта. В Бездну.
– Мысль верная, но не до конца. Дома уже поджидают драконьеры с распростёртыми объятиями. Очень обрадуются, если за добычей не придётся гоняться. То, что ты тут оказался, иначе как сказочным везением и не назовёшь. Трофей привёл? Умная псина. Кемаль протянул руку, чтобы потрепать порождение Бездны по холке, и тут же отдёрнул: Трофей глухо, предупреждающе зарычал.
– Ладно, вставай, Лунь, надо уходить: рано или поздно драконьерам надоест ждать, они примутся за поиски. Не стоит обесценивать жертву твоей матери, попадая им в руки.
Охотник упруго вскочил, покосился на меня, но я и не думал вставать.
Немного помолчав, глядя на поднимающиеся из бездны тепловые потоки, Кемаль негромко проговорил:
– Мы не положим цветов на твою могилу, Стихва, но каждый раз, сорвав цветок, я буду вспоминать тебя… Пусть Бездна дарует тебе покой… – он кивнул, словно получив ответ, развернулся, и начал подниматься по склону.
Трофей, проводив охотника взглядом, положил мне голову на колени и негромко поскулил. Мне тоже хотелось лечь и скулить. Как брошенному щенку. Но позволить себе сдаться – значит предать Стихву. Не могу предать её во второй раз…
– Прощай, мама… – я должен был что-то сказать. Хоть как-то дать выход своему горю. Если не истерикой и слезами, то хотя бы этими глупыми, никому не нужными и не меняющими ничего словами. – Мне будет плохо без тебя. Пусть Бездна дарует тебе покой…
Ритуальная фраза получилась сухой и чёрствой: я не хотел ей покоя. Я хотел, чтобы мама была жива, чтобы была со мной…
Здесь нельзя было дальше оставаться, и я не мог заставлять ждать Кемаля. Но всё-таки задержался: в оранжево-красно-коричневых искристых потоках излучения наметилось какое-то движение, что-то приближалось. Я стоял и ждал, и даже мысль не мелькнула, что это может быть какая-то новая опасность, угроза. Я ждал. Сначала было какое-то завихрение, нарушение плавности потоков, потом – силуэт. Но поверить своим глазам я рискнул только тогда, когда лунь вырвался из огненного морока и сделал круг над мысом. Один торжественный круг, один печальный крик – он даже не стал отдыхать, вновь исчезнув в мареве бездны. Словно отдав последнюю дань уважения…