Уже тропа не звенит под моими ногами, но жизнь становится все дороже и дороже. Каждый камешек, травинка, букашка становятся чудом, что никогда не сотворят человеческие руки; это подарки судьбы, посланные нам свыше…
Эта любовь к созданиям природы – во мне с самого детства, но тогда видела я все по-другому. Вспоминаю, как лежу в сочной, зеленой траве, раскинув руки по сторонам. Жужжат пчелы. О чем-то поют стрекозы, бабочки с тонкими, прозрачными крылышками порхают с одного цветка на другой. На травинках совсем близко играют друг с другом божьи коровки. О, какая красота! Ярко-красные с черными крапинками, они как долгожданная добрая весть. У них своя особая песня, очищающая, легкая, беззаботная. Я смотрю на них до тех пор, пока сама не уподобляюсь им. Я становлюсь легче пушинки. А на синем небе бурлят белые облака, создавая разные образы: то молодые обнимаются, то старик гладит длинную бороду, то медведь лениво поворачивается из стороны в сторону. Уже мне кажется, что не луга издают ароматы, а пахнут всеми цветами облака и небо.
Я не прошу у Аллаха, чтобы тропинка, как раньше, зазвенела под моими ногами, чтобы меня вернули в молодость – это было бы глупо; но прошу у Аллаха, чтобы я умерла на сочном лугу, чтобы надо мною летали, играя, божьи коровки, красные с черными крапинками, чтобы пахло кругом фиалками и всеми дарами земли, чтобы на синем небе бурлили белые облака и чтобы все это застыло в моих глазах и унесла бы я образ любимой земли с собой в землю.
Что расстояние, что границы?День изо дняНа всех путяхВо мне родной очаг дымится,Горит недремлющий чирах.Во мне, усталости не зная,Ликуют птичьи голоса,Жемчужно светится ночная,На травы павшая роса.Во мне певуче и бессонноПереключаются ключи,И в дом бегущие со склонаЖурчат студеные ручьи.Во мне над темною чинаройСеребряная россыпь звезд,И крик птенцов под кровлей старойИз тесных ласточкиных гнезд…И пусть тропинка уже не звенит под ногами и жизнелюбие не бурлит, как река при обильных дождях, все равно, воспоминания во мне спрессованы и фундаментальны, поднимая меня в необъятный мир.
Странная собака
Фазу АлиеваЛомает голову философДень изо дня, из года в год:Жизнь, задавая тьму вопросов,На них ответа не дает.Свечу надежды зажигаю,Но сокрушенно полагаю:Она сгорит быстрей, чем яПроникну в тайны бытия.
«Позорно не наказание, а преступление».
И. Гердер
Время было очень трудное – первый послевоенный год, голод еще свирепствовал – страшная засуха сжигала все дары земли. Но свои байрамы (праздники), почитаемые предками, аульчане строго соблюдали. Принято было, когда отары с чабанами возвращались с зимних пастбищ, встречать их вкусной едой, танцами, песнями. За аулом была большая поляна Талаар, словно Аллахом созданная специально для таких торжеств. Посередине поляны – небольшое озеро, сюда по дороге на пастбище и на обратном пути приходили отары на водопой. Хоть озеро было и маленьким, казалось, что чем больше из него пьют воды, тем оно становится полнее.
В тот послевоенный год аульчане тоже устроили байрам. Правда, больше половины чабанов были женщины. Аромат трав и цветов смешался с ароматом чеснока и кислого молока, в больших тарелках красиво разложены жареные и вареные картофелины, пирожки, чуду; играла зурна, и бил барабан. Танцевали старики, женщины и дети. Но одна маленькая девочка очаровывала всех: на ней был сшитый из старого атласа национальный костюм – хабало, на голове крючком вязаный тастар.
– Чья это дочка? – спросил один чабан в выцветшем военном кителе.
– Это дочка Салима. Когда он уезжал на фронт, она была еще в утробе матери, – ответили ему.
И чабан, как приз за лучший танец, подарил ей маленького ягненка. Мать и дочь унесли домой большую радость, чем эта ярочка. За ней ухаживали, как за ребенком. Первое время даже выделили ей место в комнате. Куда бы мать с дочерью ни ходили, она бегала за ними, как привязанная. Ярочка оказалась очень баракатная (благодатная), с нее у них начало подниматься хозяйство. Она принесла им двух ягнят, потом выросли еще… Раньше эта семья не могла на зиму готовить сушеное мясо, а теперь к осени они выкармливали уже своих баранов.
Но в каждом ауле есть люди, которые готовы загребать жар чужими руками. Так, четверо молодых ребят «положили глаз» на этих откормленных, ухоженных баранов с тяжелыми курдюками. И решили однажды в темную ночь увести их. Двое остались за забором, а двое влезли во двор. План был прост и ясен. В доме находились вдова погибшего на фронте и уже повзрослевшая дочь. Они побоятся выходить, если даже собака залает. По заранее намеченному плану двое должны были через забор передать баранов своим сообщникам. Но, как гласит пословица: «Если хочешь, чтобы Аллах смеялся, составь себе планы на будущее». Воры были совершенно уверены в благополучном исходе своей задумки; наверное, в мыслях уже шашлыки жарили и вдыхали его аромат. Собака почему-то не лаяла, виляя хвостом, она ходила около воров. А когда они поймали первого барана и хотели передать через забор, она бросилась прямо в лицо вора: сомкнулись челюсти – и страшный крик разорвал ночную тишину – собака оторвала нос любителю чужих баранов…
Конечно, воров поймали на другой день; видимо, у милиции эти бездельники были на примете. Правда, безносого поймали в другом ауле – он прятался у тети.
Но самое смешное было на суде, когда он все время повторял: «Странная у них собака: не лает, а кусает».
Коль хитрый зверь уходит от капкана,Продлив существование свое,Его, ей-ей, в герои прочить странно:Не храбрость тут, а попросту чутье.И ты, уйдя от пули и дубины,Не слишком радуйся своей судьбе:Кровь за спиной и черные руины —Как вечное проклятие тебе.Тайна души
Фазу АлиеваПочему у жаворонкаСтолько песен?Потому что жаворонкуМир не тесен.Он травинкуПринимает за березу,А былинкуПринимает он за розу,И за море принимает онРосинку,За долину принимает онТропинку,И горячими,Как летние долины,ЛедяныеЕму кажутся вершины.
«Только те, чьи сердца хранят тайны, способны постичь тайны наших сердец».
Х. Джебран
Уроки детства – самые ценные, если их принимаешь сердцем и душой, если им искренне веришь, если над ними думаешь и учишься разграничивать добро и зло, мужество и трусость, верность и предательство…
В детстве принято делиться тайнами и свято хранить доверенное. В самом слове «тайна» есть что-то загадочное. Если тебе доверяют тайну, то ты сам перед собой становишься очень значительным, надежным человеком, которому дано беречь от чужих глаз и молвы очень ценное…
Бабушка всегда предупреждала: «Смотри, если подруги тебя посчитали достойной, чтобы доверить свое сокровенное, его надо хранить, чтобы ни один человек из твоих уст не услышал их тайну. А если ты кому расскажешь – это и есть предательство. Во-первых, тот человек, который тебе это доверил, никогда больше не будет считать тебя надежным человеком; во-вторых, ты нанесешь ему рану – он всю жизнь будет сожалеть, что доверился тебе. Чужие тайны – как драгоценный клад, ни один человек не должен знать, что они хранятся в закромах твоего сердца».
Чужая тайна – это то, что человека делает богаче и светлее. Она твоя, пока ты хранишь ее, а если ты выдал ее, она тобою будет играть, как мячом. И маленькая птица может стать причиной большого обвала. Наши слова, касающиеся чужих тайн, превращаются в снежный ком, катящийся с горы, по дороге он обрастает все новыми и новыми слоями – и в итоге свалится именно на твою голову.
Тайна. Какое загадочное слово, даже произносится оно как-то особенно. Я полна тайнами: печальными, роковыми. И за всеми этими тайнами стоят живые люди, каждый со своей судьбой. Чем больше тайн я храню, тем больше во мне самоуважения, ответственности. Хранить тайны нелегко, в сердце они горят, как раскаленный уголь, и если начнешь их ворошить, они могут превратиться в пожар и сжечь все.
Тайны! Во мне плачут чужие тайны кровавыми слезами. Они терзают мое сердце, рвут мою душу, пытаясь вырваться наружу. Во мне хохочут чужие тайны, испытывая на стойкость мою верность и преданность. Во мне бушуют чужие тайны, кричат: «Выпустите нас, и тебе сразу же легче станет». «Нет, – упорствую я, – это не мои тайны – чужие. Если я освобожусь от них, они, не управляемые волей, разлетятся в разные стороны. Они превратятся в метельные зимы, станут на дороге колючей проволокой, они превратят прозрачную родниковую воду в болотную жижу и песни райских птиц – в шипение ядовитых змей…»
Я полна чужими тайнами, не меньше у меня и своих. Мои тайны – как звезды на небе, ими я могу распоряжаться, как хочу. А чужие, доверенные мне буду хранить, беречь, как драгоценные клады. Никто никогда не услышит от меня ни слова… Я считаю, что умение хранить чужие тайны – тоже мужество, а мужество – оно или есть, или его нет – третьего не дано.
Хранимые нами тайны делают нас богаче, загадочней, значительней.
Дайте тайну простую – простую,Тайну – робость и тишину,Тайну худенькую, босую…Дайте тайну – хотя бы одну.Прошу я устами Е. Евтушенко, хотя сама полна и своими, и чужими тайнами. И я счастлива, что умею их хранить.
Аромат хлеба
Фазу АлиеваВот идешь ты с мельницы,СгибаясьПод счастливой тяжестью муки,Глядя в землю,Пашне улыбаясь,Всем ее каменьям вопреки.На закате благостную ношуВысыпаешь из мешка в сундук,И мы громко хлопаем в ладошиИ с восторгом вертимся вокруг.Чтобы в доме нашем был достаток,Ты на мягкой белизне мукиОставляешь четкий отпечатокТонкой и мозолистой руки.На мукеМы оставляем тожеОтпечатки наших детских рук…
«Хлеб – посох жизни».
Народная пословица
Было время, когда я могла съесть хлеба, испеченного мамой, сколько душе угодно или наесться хинкала, который готовила бабушка в самых разных вариантах. Мы, возвращаясь с улицы, по аромату безошибочно угадывали, что там, на очаге, нас ждет. Вкусные запахи доносились до самой улицы. – Мама печет кукурузные лепешки! – хлопала я в ладоши. И сейчас, вспоминая о детстве, я ощущаю те ароматы. Куда же они исчезли, те волшебные запахи, зовущие нас с улицы домой… Аромат хинкала, начиненный творогом, мясом, чуду с зеленью. Аромат лепешек, пекущихся на раскаленной сковороде без масла. Какие они были вкусные, наешься – еще пальчики оближешь. Помню, как в ауле в каждом доме ценили хлеб. Даже малюсенький кусочек хлеба не пропадал, если случайно упадет крошка, ее поднимали. Нам внушали, что землю, которая дает хлеб, и хлеб, на котором держится жизнь на земле, надо любить и беречь. Сам Аллах велел нам это.
Держу в руке кусочек хлеба,Он мягче пуха, ярче дня, —Сошлись в нем и земля, и небо,Он слов понятней для меня.Кусочек хлеба! Годы, годыВ его слоистости видны.В его изгибах – горы, горыМоей родимой стороны.На Коран нельзя класть даже перышка – это грех; единственное, что можно положить на Коран, – это хлеб. Если человек делает намаз, его нельзя прерывать, если даже рушится стена, единственный случай, когда намаз можно остановить, если человек увидел, что горит хлеб; сразу надо бежать и тушить огонь. Сызмальства нам внушали, что, если человек, увидев кем-то брошенный хлеб, пройдет мимо, его ждет возмездие – голод.
Мы так и росли с любовью и уважением к хлебу, научились ценить даже крошки. И каждый раз, когда я держу в руках хлеб, вижу своих односельчан в разгар посевной поры:
И вижу руки их в мозолях,Мольба крестьянская слышна:«Сто зерен да взойдут на поле,Взойдут из одного зерна!»Прошли годы, мы, как окрылившиеся птенчики, покинули отцовский дом и родной аул. И заложенный в нас фундамент – целомудрие, любовь к родной земле, умение ценить хлеб, человеколюбие и трудолюбие – мы взяли с собой; среди всех этих ценностей был, конечно, и тонкий аромат маминого хлеба.
Я вспоминаю этот аромат, которым дышит каждая моя клеточка. Но эти ощущения стали другими, ведь недаром говорят, что воспоминание о лучшем делает настоящее грустным. И мне становится печально: где же он, тот аромат маминого хлеба? Даже в хлебных магазинах нет того аромата. Что же изменилось? Не знаю! И я все продолжаю мечтать, хочется вновь ощутить и почувствовать аромат хлеба, который я в детстве пила, как родниковую воду…
Уже в конце весны в селе начинали заготавливать топливо на зиму, поэтому и нас мама посылала в горы собирать кизяк, за горой располагался небольшой лес. В тот день меня послали собирать высохшие ветки. В дорогу мама положила мне хлеб и сыр. И вот что со мной приключилось:
Мне предстояло в дальний путь идти,Я хлеб взяла, что мама испекла мне.Я съела хлеб тот, пройдя малый путь,Выбрасывая корки, словно камни.Домой обратно довелось идти.И путь назад нелегким был и горьким,Как жадно мне пришлось искать в путиКогда-то мною брошенные корки!О хлеб! Круговращенье года,В тебе, в обыденном на вид,Все то, что сделано народомИ что народу предстоит.Во мне шумят реки и речки
Фазу АлиеваРека Койсу, камни дробящая вода,Веками здесь ревет в кольце скалистом,И тишиною здесь не пахло никогда,Настолько водопадный шум неистов.Таким привычным этот шум для слуха стал,Что если станет тихо в этом месте,Оглохнут тучи и вершины скал,Сама река и я с рекою вместе.И разлетятся в ужасе орлы,И затоскуют в ближних саклях люди.Здесь, где кипят речные русла, как котлы,Пускай и часу тишины не будет.
Р. Эмерсон«Капля воды обладает всеми свойствами воды, но бури в ней не увидишь».
Говорят, что ты, моя земля, мала. Но если не думать о ее размерах: длине, ширине и других параметрах, лишь сосредоточиться на ценности каждой крупинки земли, то можно смело сказать, что земля – это «вкрапленное в алмаз» море. В ней есть все, о чем бы мог мечтать человек. В ней могучие горы, внушающие человеку мужество и верность, умение переносить и холод зимы, и жар лета. В ней речки, рожденные от любви солнца и льда, речки с кристальной чистотой, стремящиеся друг к другу, чтобы, соединившись, становиться сильнее и выносливее. Сколько всего приходится преодолевать этим безымянным речушкам на своем пути! Сколько раз, ударившись о могучие скалы, они рассыпаются на капельки. Каждая капля обладает той же целеустремленностью, что и речка, рожденная изо льда. Капля с каплей соединяются и стремительно бегут, рождая свою песню, не похожую ни на какую другую. И я с малых лет вместе с ними пою эти песни горных речушек. Где-то на пути эти малютки-речки сливаются друг с другом, становятся сильными, и уже не отличишь, какая вода из какой речки. Соединившись, они становятся уверенными в себе. Теперь слух их становится острым и чувствительным, они слышат зов других речек, зовущих их к воссоединению, и бег ее становится быстрым и отчаянным, цель – определенной, а песня – осмысленной. И мечта исполняется – из сотен маленьких речушек образовалась могучая река. У нее уже своя песня, звонкая, мятежная, возвышенная, ей нипочем ни камни, ни скалы; она не осторожничает, замедляя свой бег, и успокаивается, только приблизившись к своей цели – морю…
А я не люблю море: оно бездушное, и песня его для меня – как рев зверя, рычание, угроза. Я стою на берегу, как песчинка, как лоскуток, оторванный от волны. Мокры мои ноги, а в сердце жарко – там кипят песни горных речушек, буйствует мужество реки, образовавшейся от слияния безымянных ручейков, там отчаянность водопадов, бросающихся головой вниз с неизмеримой высоты в пропасть ради своей мечты – дойти до моря.
О горные водопады! Вы всегда во мне! Кто из нас другому передал эту отчаянность? Вы мне или я вам?!
В пропасть летит водопад,Точно взлетает в небо.Она не уставала повторять
Фазу АлиеваЧего страшусь я видеть в предстоящемВсего сильней? Чужими – небеса,Пустыми – зыбки, поле – неродящим,Потухшими – любимого глаза.Угрюмый лес, молчащий на рассвете,Без птичьих гнезд, без радости в душе.И молодость, которая ужеНе верит больше ни во что на свете.