Затем, после сдачи зачетов по теоретическому курсу, мы приступили к практическому освоению «Р-5». Примерно после полутора десятка провозных я совершил первый самостоятельный вылет.
Семикратное увеличение мощности ощущалось с первых секунд разбега. Даешь газ, и самолет словно идет за ним как привязанный, силой инерции прижимая тебя к спинке сиденья. Но в целом по легкости управления «Р-5» был похож на «У-2», разве что немного строже и требовательней. Некоторые опасения вызывала более высокая посадочная скорость «пятерки», но после трех-четырех полетов разница в 30 км/ч стала казаться не такой уж значительной.
Принципиальным отличием двух рожденных в одном конструкторском бюро бипланов было наличие на «Р-5» водяного радиатора. Пять оребренных цилиндров звездообразного двигателя «М-11», стоявшего на «У-2», охлаждались потоком набегающего воздуха, что было весьма удобно в эксплуатации. Двенадцатицилиндровый «М-17» имел жидкостное охлаждение. Конечно, теплота, отведенная от мотора, все равно сбрасывалась в атмосферу, но не так, как в «М-11», а через радиатор, по мере необходимости опускавшийся в воздушный поток или, наоборот, – выводившийся из него.
Технический уровень отечественного самолетостроения 30-х годов не позволял осуществлять автоматическое управление этим процессом, поэтому пилоту приходилось следить за температурой головок цилиндров, реагируя на ее изменение соответствующим вращением небольшого штурвальчика.
Как известно, самым неблагоприятным режимом работы двигателя является взлетный – он требует максимальной мощности мотора. Скорость при этом сравнительно небольшая, что диктует необходимость полного выпуска радиатора для максимального увеличения площади теплообмена.
После взлета убираешь радиатор где-то на половину и не трогаешь его вплоть до самой посадки. Иначе рискуешь переохладить двигатель, что чревато его заклиниванием и в лучшем случае аварийным приземлением с соответствующими последствиями в виде отчисления из школы или, при неблагоприятном стечении обстоятельств, военного трибунала. В то время легко могли присобачить умышленное вредительство…
А перед заходом на посадку требовалось полностью убрать радиатор. Он ведь на амортизаторах висел. Забыл это сделать, да еще и резко плюхнул самолет – амортизаторы удар выдержат, но шланг подвода воды от движка, не имевший достаточной длины для компенсации таких больших перемещений радиатора, может оборваться. Будешь самолеты встречать весь следующий день, и хорошо, если только один…
Полеты по кругу на первый взгляд кажутся совсем простыми. Зарулил на старт, поднимаешь руку в знак готовности и ждешь, когда солдат, стоящий рядом с твоим самолетом, получив сигнал командира, поднимет флажок, разрешающий тебе взлет. Полный газ и – поехали! В это же самое время другая крылатая машина уже касается колесами земли…
Оторвался, сделал четыре разворота, зашел на посадку – всего каких-то десять минут… И все повторяется вновь и вновь с точностью часового механизма. Ну что там сложного, подумает далекий от авиации человек и будет неправ. За этой кажущейся легкостью скрывается напряженная и слаженная работа руководителя полетов, солдат-сигнальщиков, техников, готовящих машины к полетам и, конечно же, самих пилотов, сравнимая с выступлением большого симфонического оркестра, в котором каждый исполняет свою конкретную партию. Ошибка одного может превратить прекрасную музыку в нестерпимую какофонию звуков. В нашем случае последствия несогласованных действий могут оказаться гораздо серьезнее и привести к аварии.
Слава богу, за все время, проведенное мной в Молотове, произошло лишь одно летное происшествие – «Р-5» нашего тридцатилетнего помкомвзвода, носившего три сержантских треугольника на петлицах, уклонившись на разбеге в сторону, врезался в стог сена, находившийся поблизости от взлетной полосы лугового аэродрома и приготовленный к использованию в подсобном хозяйстве школы. К счастью, летчик отделался легким испугом, а самолет, получивший незначительные повреждения, вскоре был восстановлен.
Полеты в зону проводились по весьма усеченной программе. Предыдущие выпускники выполняли полный комплекс фигур пилотажа, но, поскольку «Р-5» к тому времени уже сняли с производства, наш самолетный парк давно не обновлялся и был весьма изношенным. Поэтому инструкторы, опасаясь катастроф, запрещали нам штопорить и делать мертвые петли, ограничиваясь переворотами и виражами. Свалил «пятерку» в крен и тянешь ручку на себя, всем телом ощущая нервную дрожь стабилизатора… Да, действительно, не выдержать этому самолету большей нагрузки.
Любые попытки модернизации «Р-5» не имели никакого смысла – век боевых бипланов безвозвратно ушел. Именно поэтому было принято решение переучить нас на СБ, двухмоторный фронтовой бомбардировщик, начавший поступать в строевые части с 36-го года. Тем не менее «пятеркам» довелось принять участие в Великой Отечественной, но их довольно быстро перебили немецкие истребители и зенитчики.
Поздней осенью пригнали две «спарки» СБ. Но поскольку длины взлетно-посадочной полосы едва-едва хватало для опытных летчиков, а окружавшие аэродром сосны вкупе с изобиловавшей оврагами и реками местностью не позволяли привести размеры летного поля в соответствие с требованиями безопасности учебных полетов, нашу эскадрилью в полном составе перевели в Энгельс, вторую – в Новосибирск.
В последние ноябрьские дни 40-го года мы, как всегда, строем, прибыли на вокзал. Прямого железнодорожного сообщения с Энгельсом Молотов тогда не имел, поэтому пришлось сделать небольшой крюк до Челябинска, где полностью занимаемый нами вагон подцепили к другому поезду, и мы без особых приключений добрались к месту назначения.
Энгельс существенно отличался от тех немногих городов, которые мне до этого приходилось видеть, идеальной чистотой улиц и, я бы сказал, художественным подходом к планировке жилых районов. Красивые, словно игрушечные, одноэтажные домики, возле которых, ведя неторопливую беседу, чинно восседали их довольно хорошо одетые хозяева, аккуратно побеленные заборчики, едва поднимавшиеся выше колена, посыпанные песочком дорожки – все это было непривычно и заставляло ощущать себя здесь чужеродными объектами. И неспроста – город населяли этнические немцы, несмотря ни на что сохранившие свойственный им жизненный уклад.
В правоте общеизвестной истины, гласящей о возможности познания всего на свете лишь в сравнении, было совсем нетрудно убедиться, стоило лишь перебраться на другой берег Волги в расположенный напротив Саратов, где на фоне свежайших впечатлений о чистоте и порядке, царивших в Энгельсе, неопрятность, а в определенные времена года и непролазная грязь, в которой можно увязнуть по колено, навевали не самые приятные мысли…
Школа пилотов, в которой нам предстояло изучить самолет СБ, так же как и в Молотове, была расположена в пяти километрах от города, но на этом сходство оканчивалось. Здесь, в Энгельсе, все поражало своим размахом и масштабностью – большой клуб, где по выходным крутили кино или выступали приезжие артисты, прекрасный двухэтажный дом офицеров с балконами и танцевальным залом, стадион и спортивный зал – словом, все необходимое для полноценного досуга.
Учебная база была более подготовленная. Класс тактики, класс навигации, класс двигателей, класс конструкции самолетов и класс электрооборудования обеспечивались всевозможными наглядными пособиями: от плакатов до разобранных и разрезанных моторов, различных фрагментов планеров крылатых машин, а также стрелкового и бомбового вооружения.
В огромной аудитории находился СБ с полностью оборудованными кабинами летчика и штурмана, снятой обшивкой и одной плоскостью, служивший тренажером для обучения запуску, полетной эксплуатации и выключению двигателей. Работал он от электромотора и тут же сигнализировал о любом неправильном действии курсанта. Каждый вечер мы занимались самоподготовкой на этом самолете, благодаря чему пару месяцев спустя чувствовали себя вполне уверенно, находясь в кабине настоящей боевой машины.
Подобный размах не был случайностью – до нашего прибытия в энгельсской школе пилотов уже имелось целых семь учебных эскадрилий. В ряды нашей группы, сложившейся еще в уфимском аэроклубе, добавили еще десять ребят, и она стала восьмой, командование которой принял лейтенант Шевчук. Эскадрилья состояла из трех звеньев, в звене было по три инструктора, за каждым из них закрепили по четыре-пять курсантов. Получается, в среднем весь курс насчитывал около трехсот двадцати человек.
Нам стали давать некоторую информацию о тактико-технических характеристиках новых отечественных и заграничных моторов и самолетов. Из иностранных наибольшее внимание уделялось немецким. Говорили даже о лучшей надежности их приборного оборудования и особенно двигателей.
Рассказали также и о том, что у немцев командиром экипажа бомбардировщика является штурман, человек, если уж быть предельно честным, более образованный. Летчика научили за штурвал держаться – и хорошо. Всю остальную, интеллектуальную, работу выполняет штурман. Прокладка маршрута, навигация и ориентирование во время полета, точное бомбометание – все это составляло сферу его компетенции. Ты лишь «крути баранку», куда скажут… Именно поэтому теоретическая подготовка штурманов была намного сложнее. Недаром на фронте за ними закрепилось уважительное прозвище «Ваше благородие». И в этом не было никакой иронии, лишь честное признание очевидного факта.
С другой стороны, штурвал самолета находится исключительно в руках летчика. Именно он ведет самолет к цели порой в самых отвратительных погодных условиях, под огнем зенитной артиллерии выдерживает его на боевом курсе, обеспечивая точность поражения цели. Именно он своевременным маневром спасает экипаж от верной смерти при атаке истребителей противника и чудом приводит израненную боевую машину домой, как говорится, «на честном слове и на одном крыле»… В общем, какая система лучше – трудно сказать, ведь судьба экипажа в равной степени зависит как от летчика, так и от штурмана…
А в остальном все осталось по-прежнему – все те же строгая дисциплина и субординация. Между прочим, выдрессировали на всю оставшуюся жизнь. До сих пор начинаю свой день с бритья и, возвращаясь домой, аккуратно ставлю обувь только на свое место. Более того, заботы о своем внешнем виде я никогда не перекладывал на супругу. Стирка, глажка, подшивка подворотничков – исключительно сам…
Едва мы успели освоиться на новом месте, вышел «Приказ об изменении порядка прохождения службы младшим и средним начальствующим составом в ВВС Красной Армии» наркома обороны Тимошенко № 0362 от 22 декабря 1940 года. Этот приказ до сих пор вспоминается авиаторами моего поколения как незаслуженная пощечина. Но если попытаться непредвзято разобраться в причинах, побудивших руководство принять это решение, то становится понятным, что оно, как и любая реформа, имеет свои плюсы и минусы.
Согласно этому приказу в ВВС устанавливался срок действительной службы четыре года, начинавшийся со дня поступления в военно-авиационную или авиатехническую школу, а летчики, штурманы и авиатехники, прослужившие в рядах Красной армии менее четырех лет, переводились на казарменное положение.
Слов нет, малоприятная ситуация. В нашей эскадрилье был младший лейтенант, всего на пару годков старше меня. Окончил эту же школу и остался в ней инструктором, уже и жениться успел к тому времени. Его в казарму загнали, а супруга дома осталась. Приходилось бедняге даже в самоволку бегать.
Да и материальное обеспечение, как водится, отставало. Казармы ведь были только для курсантов, роты охраны и БАО (батальона аэродромного обслуживания), вот и пришлось лейтенантов к ним подселять. Это, конечно, не дело.
Но рассматривать любое событие вне времени, в котором оно происходило, в корне неверно, поэтому при детальном рассмотрении сложившейся ситуации многое становится понятным. «В современной международной обстановке, чреватой всякими неожиданностями, переход от мирной обстановки к военной – один шаг», – гласил приказ. «При существующем же положении, когда летно-технический состав, обремененный семьями, живет по квартирам зачастую на расстоянии десятка и более километров от своих аэродромов, авиачасть быстро собраться по тревоге не в состоянии. Только на сборы и оповещение летного состава затрачиваются многие часы… Все это также подрывает боеспособность нашей авиации».
Здесь нечего возразить. Приближение войны ни у кого не вызывало сомнений, чувствовалось, вот-вот начнется… Гитлеровцы уже захватили всю континентальную Европу, остались только мы.
Другое нововведение приказа № 0362, по-видимому, позаимствованное у немцев и англичан, было, на мой взгляд, неправильным – курсантов-летчиков, штурманов и техников стали выпускать из школ и училищ в сержантском звании. Выдержать подобное было морально тяжело, особенно зная, что наши предшественники получили лейтенантские «кубари». Нам же, чтобы стать офицерами, пришлось бы сдавать экзамен экстерном лишь после окончания срочной службы.
Кроме того, вносилась определенная путаница в иерархию подчинения. В частях нередкими были случаи, когда в одном экипаже служили летчик-сержант и штурман-лейтенант, выпустившийся на год раньше. В воздухе, согласно уставу бомбардировочной авиации, командиром был летчик, а на земле – штурман, он же офицер. Построил после полета свой экипаж и повел в столовую…
…Почти сразу после прибытия в Энгельс нам начали шить офицерскую форму, авиационную, темно-синего цвета, но в результате все скомкалось, и в мае 41-го, по окончании школы военных пилотов, нас выпустили, вообще не присвоив никакого воинского звания, и все в тех же солдатских робах с курсантскими нашивками отправили в 1-ю резервную бригаду ВВС, а наши личные дела прислали по месту службы примерно через год.
Мне и моим товарищам носить сержантские треугольники не довелось. А в 43-м этот злосчастный приказ отменили, присвоив таким вот, как мы, офицерские звания. Так я и стал младшим лейтенантом…
Переход на легендарный СБ был воспринят нами с огромным энтузиазмом. Первый в СССР цельнометаллический бомбардировщик-моноплан с гладкой обшивкой и двумя моторами «М-100» мощностью по 750 лошадиных сил, созданный под руководством А. Н. Туполева в 1934 году, прекрасно проявил себя в Испании, развивая с полной нагрузкой скорость чуть меньше 400 км/ч, недоступную франкистским истребителям. Республиканцы любовно называли его «Катюшкой» в честь героини популярной оперетты.
Боевые действия выявили и весьма существенные недостатки СБ, главным из которых являлось отсутствие протектиро-ванных бензобаков и системы их заполнения инертным газом, что при малейшем попадании гарантировало пожар. Бомбовая нагрузка в 500 килограммов также не могла удовлетворить запросы военных, да и новые модификации немецкого истребителя «Мессершмитт-109» уже достигли скорости, необходимой для успешного перехвата СБ.