Еще в универмаге «Морган бразерс» работала удивительная продавщица, миссис Марион Нордстром, заведующая «Отделом лучших платьев». Если миссис Нордстром поможет тебе с выбором, ты точно не ударишь в грязь лицом. Все девчонки в компании Анны Ли считали эту даму самой изысканной женщиной в мире. Высокая и отчужденная, всегда безукоризненно одетая по последней моде, она была их идеалом. Военная вдова Марион приехала из самого Сан-Франциско, Калифорния, и привезла с собой гардероб, ставший предметом постоянного обсуждения в среде старшеклассниц.
– Она каждый день в разном, – говорили они восхищенно.
После школы Анна Ли и Петси Мэри шли в универмаг будто бы за покупками, а на самом деле – чтобы увидеть сегодняшний наряд миссис Нордстром.
Анна Ли даже высокую прическу с нее копировала. Прическу слишком взрослую – считала Дороти – для девочки, которая до сих пор носит белые носки и кеды, но Анне Ли это казалось верхом утонченности. Но Дороти переживала из-за другого – дочь может вырасти немного избалованной. В каждой школе есть одна девочка, по которой все мальчишки сходят с ума. Анна Ли с первого класса как раз такой девочкой и была.
Из представителей мужского населения ее чары не действовали только на Бобби. Он изводил сестру и мучил при всяком удобном случае. Она же в ответ ябедничала, и, поскольку была старше, верили, конечно, ей, а не ему. Так что Бобби не был рад, что Анна Ли появилась на свет шестью годами раньше, чем он, – факт, о котором она напоминала при каждом удобном случае. Бобби ненавидел, когда на семейных посиделках все начинали вспоминать события, случившиеся до его рождения. Снова и снова он спрашивал: «А где был я?» Мать отвечала: «Тебя еще не было», на что сестра вздыхала: «Старое доброе время. Тогда я еще была единственным ребенком в семье» – или другую какую гадость придумает.
Бобби, как ни старался, не мог представить мир без себя. Это совершенно сбивало с толку. Где он был? Что делал? Однажды, привязанный к дому, оттого что Лютер Григгз караулил поблизости, чтобы снова его поколотить, он воспользовался случаем и ходил за матерью по кухне, задавая все те же вопросы.
– Но если меня здесь не было, где я был?
– Ты еще не родился, – отвечала она, нарезая картошку.
– Ну а до рождения где я был?
– Ты был искоркой в папином глазу, как говорится. Подай, пожалуйста, масло.
– Когда я родился, я уже был собой или сначала родился, а потом стал?
– Всегда был.
Он протянул ей тарелку с маслом.
– А если бы я родился в Китае, я все равно был бы собой – или китайцем?
– Ох, Бобби, лучше бы ты не спрашивал меня о таких глупостях. Я только знаю, что ты – частичка меня и папы и что ты такой, каким тебе суждено быть.
– Да, но если бы ты не вышла замуж за папу, что тогда?
– Не знаю, – сказала она, обмазывая стеклянную форму маслом. – Могу только сказать, что ты появился в то время и в том месте, как было задумано, и что я тебя загадала.
– Правда? – удивился Бобби. – Типа как на куриной косточке?
– Вроде того.
– А что говорила, когда загадывала?
– Что хочу мальчика с карими глазами и темными волосами, точно такого, как ты, – и вот ты здесь. Так что ты – сбывшаяся мечта.
– Ух ты! – Бобби с минуту обдумывал, потом сказал: – А вдруг тебе не тот мальчик достался, почему ты так уверена?
– Потому что, не забывай, там, наверху, кое-кто есть. И ему виднее.
Дороти включила духовку, вынула сыр из холодильника, а Бобби все ходил за ней хвостиком.
– А вот если Бог перепутал? Что, если я родился не в том году или даже не в той стране?
– Он не ошибается.
– А вдруг все же ошибся?
– Не ошибся.
– Ну просто представь: все же ошибся. И что тогда?
Дороти поставила форму в духовку, вымыла руки. А Бобби стоял сзади и ждал. Вытерев руки полотенцем, она повернулась и посмотрела на него:
– А что, Бобби, ты бы хотел родиться в другой семье, не у нас?
Бобби с невинным видом моментально пошел на попятный:
– Нет, я просто… интересовался.
И тут же вспомнил, что не полил папиных червей для рыбалки. Папа разводил их в саду, в «червятнике».
Вообще-то он не был до конца откровенен с матерью. Иногда по ночам он фантазировал, что однажды к ним в дверь постучат и скажут:
– Мы прибыли за мальчиком.
И тогда его родители признаются, кто он на самом деле. Что он полноправный принц Англии, что его отдали на воспитание, пока ему не исполнится двенадцать. Потом он поедет по улицам в карете, а народ будет кланяться и шептать: «Это юный принц». Все учителя из их школы будут кланяться. Вот он подъезжает к дому, а на веранде стоят родители и бабушка, и все кланяются. Он поскорей махнет им, чтоб разогнулись, и тут Анна Ли подбежит к карете и падет к его ногам в слезах.
– Простите меня за все, ваше величество. Я не знала, кто вы. Простите, простите!
– Ты… прощена, – скажет он и красиво взмахнет рукой.
Он будет великодушным, всепрощающим правителем – со всеми, кроме Лютера Григгза. Его он арестует и проведет по городу в цепях, а Лютер будет рыдать и тщетно молить о пощаде. Вот он, момент чистейшей радости.
В другие дни Бобби представлял себя сыном Роя Роджерса и Дэйл Эванс, похищенным при рождении, и вот его наконец нашли и устроили парад на Мэйн-стрит, и он сидит верхом на лошади вместе с Роем, и его новый отец приподнимает ковбойскую шляпу, приветствуя толпу. Дейл и Габби Хэйз скачут рядом. Он поедет жить к ним на ранчо и возьмет с собой элмвуд-спрингскую семью. Днем будет объезжать скот, а вечерами сидеть у костра, слушая ковбойские песни в исполнении группы «Сыновья пионеров», и все они будут жить счастливо до конца своих дней. «Счастливых дорог тебе… и до встречи».
Но пока что (ненадолго, конечно) он был обычным Бобби Смитом. И увы, как и подозревала Анна Ли, он кое-что задумал.
Бобби нашел верный способ поквитаться с сестрой за предательство: она наябедничала маме, что он ездил в Блю-Спрингс. Его в наказание не пустили в субботу в кино на двойной сеанс, и он пропустил «Парни в седле» и «Облаву на дикую лошадь». Они с Монро много недель планировали месть и наметили провернуть дело перед выпускным.
Его мама и Бабушка Смит помогали в проведении праздника, а Док держал аптеку открытой допоздна, чтобы ребята могли поесть мороженого после торжества. У Джимми по вечерам в пятницу всегда покер с друзьями в Доме ветеранов. Так что весь дом остался в полном распоряжении Бобби и Монро, и они привели свой план в исполнение.
Когда дело было сделано, они затаились в комнате Бобби и стали ждать. Анна Ли вернулась домой последняя – вся сияющая, вплыла в розовом облаке в 23.29, за минуту до своего «комендантского часа». Весь вечер она танцевала под бумажными серебряными звездами и бело-голубыми баннерами, свисающими с потолка спортзала. Танцевала она с Билли Нобблитом, похожим на Вана Джонсона, по крайней мере, так ей казалось. Она мечтательно разделась под звуки до сих пор не смолкающих в голове мелодий – «Это должен быть ты» и «Пятнышки и лунные лучи».
Юркнула в ночную рубашку, почистила зубы, осторожно сняла с корсажа приколотый цветок и положила в стакан с водой на комоде. Забралась в постель, усталая и счастливая, и блаженно вытянулась… Но это блаженство длилось не дольше секунды.
Со скоростью пули она выскочила из-под одеяла, вопя во все горло:
– Змеи! Змеи!
Вбежала в комнату родителей с воплем:
– Спасите! Меня укусила змея!
И рухнула без сознания.
После того как Док и Дороти привели дочь в чувство и кое-как успокоили, после того как Мама Смит в сетке для волос и запахнутом халате объявила: «Если в доме рептилии, я не останусь», воцарился мир. Но ненадолго. Мама Смит отказывалась возвращаться в постель, пока Док не проверит комнату Анны Ли. Это не был ночной кошмар, как убеждали ее родители. У нее под одеялом извивалось около сотни склизких розовых червей – родом из «червятника» в саду, как быстро догадался папа.
– Не пойму, с чего она такой шум подняла. Это же безобидные червячки, – сказал Бобби, когда отец выудил его из-под кровати.
Но случилось непредвиденное и печальное: в ту самую секунду, когда папа открыл дверь его комнаты, Монро – верный кровный брат Монро – выскочил в окно и без остановки бежал до самого дома в пижаме, на спине которой красовался портрет благородного героя Хопалонга Кэссиди, грозы злодеев на Диком Западе. Предоставив Бобби одному держать ответ за содеянное.
Анна Ли страшно разозлилась и заявила, что Бобби для нее больше не существует. Она довольно долго с ним не разговаривала, пока однажды вдруг не забыла, случайно попросив принести с кухни молока.
Он расхохотался:
– Ха-ха-ха, я думал, ты со мной не разговариваешь. Сама сходи! – И выскочил на улицу.
Анна Ли с отвращением встала и, открывая в кухне холодильник, спросила мать:
– Хоть убей, не пойму, зачем вам понадобился второй ребенок? Почему вы не остановились на мне?
Дороти улыбнулась:
– Дорогая, мы вообще-то думали, что остановились.
Анна Ли глянула на мать с удивлением: об этом она слышала впервые.
– Что же произошло?
– Наверное, Господь решил даровать нам еще одного ангелочка с небес.
– Меня сейчас стошнит, – сказала Анна Ли и вышла.
В дверях появилась Мама Смит.
– Что это с ней? – спросила она.
Дороти засмеялась:
– Хотела знать, зачем нам понадобился Бобби.
– И что ты ей наплела?
– Во всем обвинила Господа Бога.
– Чем не объяснение. Пресвитериане считают, что в мире все предопределено. По крайней мере, так говорит мать Нормы.
– Ида? Откуда ей-то знать, она методистка.
– Уже нет. На прошлой неделе она клялась, что пресвитерианка. Объявила это прямо посреди турнира по бриджу.
Дороти разбила три яйца в миску с синей полосой и принялась взбивать.
– Но вокруг на много миль нет ни одной пресвитерианской церкви. С чего это вдруг она заделалась пресвитерианкой?
Мама Смит налила себе чая со льдом.
– Наверное, считает, что это продвинет ее вверх по социальной лестнице.
– Ну… даже не знаю, что сказать. Лимон в холодильнике. Надеюсь, она будет счастлива.
Мама Смит дотянулась до холодильника.
– Я тоже надеюсь, но вряд ли, разве что Норма выйдет за Рокфеллера. Тогда Ида наконец займет в обществе место, которого достойна.
Высшее общество
Мама Смит сказала правду. Если и было в Элмвуд-Спрингсе некое подобие высшего общества, мать Нормы стремилась как раз этим обществом быть. Ну еще бы, ведь муж Иды Дженкинс, Герберт, был городским банкиром, и потому Ида ощущала, что обладает некоторым положением, а его необходимо укреплять. В конце концов, ее общественный долг – устанавливать стандарты аристократического поведения. Освещать путь, так сказать. Подавать пример. Она была ответственна за все мелочи жизни, и ее непрестанные усилия нести людям культуру и красоту сводили с ума Норму и ее отца.
Хоть и проживала Ида в городке, который язык не поворачивается назвать городом, она подписывалась на все модные женские журналы, дабы идти в ногу со временем. В конце тридцатых годов она взялась произносить слово «модерн» как «модерне», дом свой называла «бунгало», а одежду – «платьем». Слово «интригующий» использовала к месту и не к месту, стриглась под Ину Клэр, звезду Бродвея, и вместо слова «плакать» старалась употреблять выражение «выплакать все глаза», а то и «обессилить от рыданий».
А еще Ида была клубной женщиной до мозга костей. Она была гранд-дамой в Национальной федерации женских клубов Миссури, возглавляла местный клуб садоводов, клуб бриджа, клуб «Встречи по средам», книжный клуб и городской клуб театралов. И ее ни разу не видели на улице без шляпы и белых перчаток. А ели в доме исключительно заправив за ворот салфетку, что ждала сложенной корзинкой возле каждой тарелки, и на белой скатерти.
– Только дикари принимают пищу на голом столе, – утверждала Ида.
На шестнадцатый день рождения она подарила Норме новое, расширенное издание книги по этикету Эмили Пост, которую подписала таким наставлением:
Если бы это прочитал каждый человек, мир был бы избавлен от многих неприятностей.
С днем рождения!
С любовью,
мама
С экспертом по этикету Ида была «на короткой ноге» и частенько приговаривала:
– Интересно, как бы с этим справилась Эмили?
А порой начинала фразу со слов «Эмили говорит…».
Жизненной задачей Иды и, как она полагала, всей Америки было просвещение людей не только в Элмвуд-Спрингсе, но и во всем мире, покуда в самых отдаленных иглу на Северном полюсе и в темных, непролазных дебрях джунглей Борнео не запомнят, что вилка – слева, а свежие цветы на столе радуют глаз, что чистый дом – счастливый дом; покуда все не признают, что повышать голос в гневе – грубо и неприемлемо ни при каких обстоятельствах.
Ида всегда говорила:
– Помни, Норма, в Америке аристократами становятся не по происхождению, а по поведению.
Судя по ее поведению, Ида уже считала себя герцогиней Кентской.
Норма любила мать, но жаловалась Анне Ли:
– Не представляешь, каково это – жить рядом с ней двадцать четыре часа в сутки. Тебе сказочно повезло, что у тебя твоя мама, а не моя.
Норма, как и Монро, старалась почаще оставаться на ночь у Смитов. У них всегда было полно народу, веселья и вкусной еды. А самое главное, в доме Соседки Дороти можно было сидеть в гостиной, чего Ида не позволяла Норме и ее отцу. Гостиную Иды только демонстрировали гостям, она называлась официальной комнатой. Настолько официальной, что туда никто не заходил с тех пор, как Ида обставила ее мебелью восемнадцать лет назад.
В одну из таких ночевок Норма помогла Анне Ли отомстить Бобби и Монро. Днем в субботу мальчики сидели в темной гостиной с закрытыми шторами и, поедая сэндвичи с арахисовым маслом и бананами, слушали по радио любимые страшные детективные истории. Уже прозвучали «Искренне ваш», «Джонни доллар», «Бостон Блэки» и «Свистун», и как раз начиналась следующая.
Сначала раздались странные звуки, извлекаемые из фисгармонии, потом голос.
ЖЕНЩИНА. Он заходит… в аптеку. Становится на весы.
(Звук монеты, упавшей в щель автомата.)
ЖЕНЩИНА. Вес двести тридцать семь фунтов.
(Звук выскочившей из щели карты.)
ЖЕНЩИНА. Что вас ждет? Опасность!
(Скрежет струны.)
ЖЕНЩИНА. Ктооо тут?
МУЖЧИНА. Толстяк!!!
Как и было обещано, в программе этой недели подозрения и тайны не успевали сменять друг друга. К концу передачи мальчишки едва могли усидеть на стульях от страха. Вот в глухом закоулке загадочного человека в дождевике стали преследовать шаги: шур-шур… клик-кляк… ближе и ближе… громче и громче… некуда бежать… негде спрятаться… В тот самый миг, когда перепуганный герой с бьющимся сердцем обернулся и увидел своего жестокого убийцу, две фигуры в жутких резиновых масках, с зеленым свечением под подбородками выскочили из-за дивана с воплем: «ВАААА!»
От испуга парни взвились в воздух, завопили, как девчонки, и, сбивая друг друга с ног, перевернув кофейный столик и стулья, едва не выбив дверь, вылетели из комнаты.
На фонари были накручены зеленые отражатели, а маски остались с Хэллоуина. Прятаться и ждать подходящего момента пришлось весь вечер, но каждая минута ожидания оправдалась!
Победитель
– Всем доброго утра! Не могла дождаться эфира, потому что, как поет Габриел Хитер, «Ах, нынче вечер новостей хороших!», впрочем, в нашем случае это утро, и мы так и подпрыгиваем от нетерпения. Но сперва позвольте спросить вас: вы не чихаете от стирального порошка?
Миссис Скуатзи Китрел из Силвер-Спрингса, Мериленд, говорит: «“Ринзо” стирает быстро и с обильной пеной, и руки потом не шершавые, и я от него не чихаю, как от остальных». Так что запомните: «Ринзо» для белой и «Ринзо» для цветной одежды – единственный порошок, на девяносто восемь процентов без пыли, вызывающей чихание. А еще скажите, вы, часом, не ищете клетчатую, в полоску или в горошек ткань для окна спальни, кабинета или кухни? Если да, то Фред Морган из «Морган бразерз» приглашает – заходите, и еще у него во дворе выставлен большой рулон крапчатого шведского материала, который он хочет отдать со скидкой, так что кто подумывал обзавестись занавесками – сейчас самое время.