– Виэль Мастерс, – прошипела мадам, едва нас оставили наедине.
«Я женюсь на Виэль!!!» – слышался на улице бас ее сыночка.
– Через мой труп, – прошипела будущая свекровь.
– Несите нож, оформим, – с энтузиазмом поддержала я.
Госпожа Найнван посерела и передумала вмешиваться. Это я так в тот момент подумала, жаль ошиблась. Потому как стараниями Людвига, мечтавшего о первой брачной ночи, свадьбу решили устроить в тот же вечер. Но энтузиазм парню достался явно от мамули, потому как та организацией бракосочетания и занималась, и священника умудрилась споить и запрятать, зараза! В результате вместо свадьбы у нас была помолвка, и всю последующую ночь я объясняла Людвигу, что самое интересное происходит только после свадьбы, соответственно я сейчас ничего ему не должна, особенно что касается супружеского долга. Утром, измученная поисками святого отца и желающая госпоже Найнван всего плохого уже вслух, а не про себя, я открыла дверь и…
– Вы нарушили приказ, – совершенно без эмоций произнес стоящий на пороге снежный в сером.
А как они меня вообще в доме мэра нашли?! Моя собственная квартира на другом конце города находится!
– Да-да, – нервно заулыбалась. – Следовать в карету?
Снежный медленно и напряженно кивнул. Напрягался не зря, шаг назад – и я захлопнула дверь перед его носом. Поворот, и, узрев спустившегося со второго этажа будущего свекра, мило улыбаясь, поинтересовалась:
– Вы же не отдадите невестку, папенька?
«Маменька», высунувшись из-под лестницы, елейным голосом напомнила:
– Еще не папенька.
Стерва. Как есть стерва.
– Людвиг, любимый, иди ко мне! – сладко и эротично заорала я.
Когда жить захочется, и не так заорешь.
Туша «нареченного», охваченная любовным пылом, мгновенно явилась, прогрохотав по ступеням и едва не снеся батюшку. Примчавшись, Людвиг подхватил меня на свои дрожащие ручонки и возопил:
– Наконец-то!
– Да подожди же ты, дорогой. – Я не то чтобы кокетливо пальчиком прижала его губы, намекая на то, что не до поцелуев, нет, мне закрываться пришлось обеими руками и даже коленом от слишком пылкого жениха. – Д-д-дракона еще не победил, подвиг н-н-не… Людвиг, нет!
Последняя реплика прозвучала истерическим визгом.
И тут дверь распахнулась, являя взбешенного снежного с красиво расквашенным носом, и он, в смысле не нос, а снежный, прошипел:
– Ты…
Не Людвигу прошипел. Осознав, что за причинение вреда снежному меня и прибить могут, по закону именно такое полагалось покусителю на белокожих, мгновенно перестала отпихивать любвеобильного жениха, обвила его толстую шею руками и томно проворковала:
– Людвиг, а это – дракон.
– Где? – не понял снежный, доставая платок.
Серый, как и его одеяние.
Я ногой снова захлопнула дверь. И, кажется, снежному опять досталось по носу.
Людвиг ничего не понял, он тормознул еще на мысли о драконе и начал озираться. И только сообразительная госпожа Найнван взвизгнула истерично:
– Людвичек, она сражения с драконом не стоит, брось каку, сына!
Да не такие уж и плохие платки я ей выбирала, чтобы настолько меня ненавидеть! Ну кроме той парочки, на которых золотыми буквами на ее родном аске было выведено: «Покойся с миром». Но тут меня можно понять – это после того, как с ее легкой руки мне был вручен пузырек с самодельной туалетной водой, вонявшей тухлятиной! Но все же!
Впрочем, сказать что-либо не вышло – по двери вдарили так, что она с грохотом повалилась, и так как там стоял Людвиг со мной на руках, то двери сильно не повезло – раскололась об голову моего нареченного. А Людвигу ничего, даже не заметил, поморщился только от пыли и головой тряхнул, сбрасывая щепки. Серьезно – я его зауважала сразу. И не только я – оба снежных в сером тоже с уважением поглядели.
Уважения хватило секунд на тридцать, после чего снежные синхронно сообщили:
– К лорду Эйну. Сейчас.
Я вцепилась в жениха мертвой хваткой, Людвиг, осознав, что «драконов» двое, вцепился в папочку. Вот так втроем мы и были поставлены пред очи лорда Эйна. И вот итог – трясусь в карете, непонятно куда направляясь.
И понервничать бы сейчас, попереживать, обрыдаться в конце-концов, но злость такая душит – до бешенства. И решив, что на месть мне силы еще понадобятся, злющая, как виверна, я завалилась спать.
* * *
Транспорт перестал скрипеть часов через семь, когда мысли о естественных надобностях вытеснили даже желание убивать снежного гада долго и с удовольствием. То есть теперь план был таков – сбегать в комнату для девочек, поесть, убить Эйна. План мне нравился, очень. Особенно в момент, когда карета, в которой я находилась, заскользила явно по воде и до меня плеск донесся… Негуманно вообще так с будущими любовницами обращаться! Где мои драгоценности, слуги и долгий чувственный соблазн?! Или это у снежных такой способ укрощения строптивых? Действенно, должна признать, но и глупо – так до лужи довоспитываются, и будет у них запах в карете недвусмысленный. Ибо издевательства издевательствами, но меру знать нужно!
Меру они, как оказалось, знали, потому как экипаж остановился.
Остановился!
Затем дверь распахнулась и я услышала ледяное:
– Не рыдать. Не истерить. Ваша покорность и готовность услужить – лучшая тактика поведения в вашем положении. И я бы попросил выйти из кареты самостоятельно, не заставляйте вытаскивать вас насиль…
Договорить снежный не успел – я не вышла, я вылетела. Чуть не поскользнулась на ледяном полу, удержалась, только схватившись за рукав снежного в черном (с красными глазами эффект был убийственный, мне в некоторые места захотелось с утроенной силой), и взвыла:
– А покои мои где?!
Снежный, дворецкий он тут или кто, неясно, оторопев от моей прыти, нервно указал куда-то вверх.
– Благодарствую, – ответствовала я и умчалась вверх, мимоходом заметив, что находились мы в зале со множеством луж, на первый взгляд бездонных, и собственно мой транспорт стоял рядом с одной из луж и с него стекало… Стекало… Текло… Где мои покои?!
– Наверх, третий этаж, соро…
Не дослушала.
Подхватив грязные после убеганий от снежных прихвостней юбки, помчалась вверх по лестнице, отсчитывая пролеты – первый, второй, третий… На третьем выскочила в коридор. Отвратительно белый! С кремовым ковром на полу, ледяными скульптурами, снежными картинами – бр-р-р, одним словом. И публичный дом, если говорить двумя словами, ибо на дверях, тянувшихся по обеим стенам коридора, значилось: «Айзи, Ника, Эрма, Улинна, Габри, Виэль…». Виэль? О, это я, а значит для меня, то есть мое!
И я рванула к двери, дернула за ручку и… дверь не открылась. А у меня уже от естественных желаний в глазах мутнеет, и вообще это что такое?!
– Откройте! – заорала я. – Откройте немедленно, мне срочно надо… – подумала, что сказала, хихикнула и добавила шепотом: – В любовницы надо, срочно.
Оказалось, даже шепотом тут говорить не стоит – в ледяном замке с эхом имелись явные проблемы, поэтому моя последняя фраза разнеслась по всему коридору.
И тут что-то со звоном грохнулось и разбилось.
Поворачиваюсь на звук и вижу штук восемь женщин в серо-синей одежде с подносами, одеждой какой-то, бельем постельным. Ну и собственно содержимое подноса с едой, живописно украсившее кремовый ковер и сверкающий белоснежный пол. Надеюсь, это не моим обедом они тут интерьеры разукрашивают, искренне надеюсь, иначе они крупно влипли! Потому что я когда голодная, я зверею!
– Откройте! – ору повторно, отчаянно толкая эту проклятую дверь. – Мне в… в… – если скажу про туалет, могут и не пустить ведь, так что: – Мне срочно!
У этих в штатном одеянии еще что-то повываливалось. Потом какая-то робко так:
– Деточка, дверь на себя открывается.
Упс…
Чинно потянула дверь на себя, еще более чинно вошла и… и начала озираться. Местечко, куда я вломилась, имело, к моему величайшему сожалению, до черта дверей! Я вторглась в ближайшую – шкаф с подобием ночных рубашек, но с первого взгляда стало ясно, что в таком и перед подушкой с простынею будет стыдно. За второй дверью комнатка с круглой кроваткой посередине и кругом зеркала, зеркала, зеркала – на стенах и на потолке. И это был не сортир, нет. Врываюсь в следующую белую дверь – спальня, но тоже странная, с ремешками какими-то, кнутами, по стене развешанными. Четвертая дверь – ванная, громадная, с бассейном посредине, но… но никаких, мать его, удобств!
– Да что это за хрень вообще! – сорвался кто-то на истерический вопль.
Я сорвалась, каюсь.
– Какой д-д-диби… – вспомнила, что снежные к оскорблениям неравнодушны, могут еще и из любовниц исключить до обнаружения мной требуемых удобств и исправилась: – добрый человек вообще тут все проектировал?!
Ответа не последовало, хотя народу столпилось в помещении изрядно, я же, алчно озираясь, узрела еще одну дверь. Помчалась через все пространство, причем народ на пути расступался, и ворвалась – спальня! Чертова спальня, зато классическая и у нее тоже была дверь. Оно ли?! Понадеявшись на чудо, ворвалась в спальню, промчалась через нее, рванула вожделенную дверь и…
Свершилось!
Комнатка была маленькая, уютненькая, и да, тоже белая, зато в ней имелось все, что так требовалось.
Через несколько минут, совершено спокойная и адекватная, я вернулась в то помещение, куда ввалилась, дверь на себя потянув, оглядела присутствующий народ (явно какие-то из болотных помесков, иначе откуда смуглая, почти зеленая кожа и жуткие, совершенно желтые глаза без зрачков, и грозно вопросила:
– А кормить меня скоро будут?!
После моего вопроса одна бабулька повернулась к другой и шепотом вопросила:
– Снежные новое государство захватили с населением неадекватным?
– Нет, вроде, – не слишком уверенно ответила ей вторая.
Все вновь уставились на меня.
– Эта не из тех ли племен будет, что по реке Версянке живут и по лету с ума сходют? – снова та самая неугомонная бабуля.
Ответила ей я, и ответила решительно и грозно:
– Нет, бабушка, мы не из тех мест будем, мы гелленские.
– Правда? – искренне удивилась старушка. – А что, и до низинных мест дурман-трава дошла?
Она это серьезно сейчас спросила?! Дурман-трава вещь особая – живет себе круглый год и в ус не дует, в смысле не мешает никому, но вот в срединный летный месяц ка-а-ак зацветет, как начнет пыльцу разбрасывать, так народ вмиг дуреет и ходит сопливый, красноносый, красноглазый и… дурной, как есть дурной. Потому как именно в эту пору по дорогам грабители начинают путь верный сообщать, кому надо помогать телегу починить, или припасами делятся, или там с охотой помогают. Грабители-то в основном придорожные, им от дурман-травы более всего достается, вот и дуреют ровно на месяц. Ну а потом все как полагается: и грабят, и насильничают, и от стражи королевской бегают… Да уж, только вот теперь уже стражи королевской нет… как и королевства…
И я бы пригорюнилась, но если честно:
– Слушайте, знахарки-травницы, я со вчерашнего дня ни крошки не съела, покормите ради собственной безопасности!
Они впечатлились, и в течение пяти минут, в которые я обстановку разглядывала, мне принесли два подноса. Один большо-о-ой и вкуснопахнущий, который под моим голодным взором уволокли в ванную…
– Притирания для вашего тела, – сообщила одна из бабулек.
А второй ма-а-ахонький! Совсем махонький, с тарелку размером. И вот его поднесли к столику, за который голодная я уселась, и крышку с него сняли. А там – без слез не взглянешь! Один стакан воды с лимоном, одно порезанное яблоко, ложечка творожка и кусочек сыра полупрозрачный. Подняла двумя пальцами ломтик сыра, посмотрела – не полу, а прозрачный!
– Вы что, издеваетесь? – упавшим голосом вопросила жертва чужих эротических планов.
Они переглянулись, синхронно сделали шаг назад, и какая-то совсем древняя бабуля, которой видимо умирать было не страшно, дрожащим голоском поведала:
– Лорд Эйн стройненьких любит…
И вот тут до меня дошло!!! Я же к свадьбе худеть взялась! Просто зарплата у секретаря градоправителя не то чтобы высокая, совсем наоборот, а свадебное платье я полгода назад прикупила со скидкой – у мисс Глим свадебка расстроилась, так как дева жениха в постели с лучшей подругой застукала и пришла к нам разрыв помолвки оформлять, так что платье мне досталось практически даром, и роскошное платье, должна признать. А то, что мисс Глим – тростиночка и платье по ней шилось, это мелочи, решено было его надеть, и я приступила к методичному похудению.
Похудела на свою голову.
И вот так мне от всего этого обидно стало, и за пирожки несъеденные, и за булочки, которые стороной обходила, и за пирожные, кои полгода ни-ни, отчего слезами давилась, и за… Да за все, короче!
– Так, – грозно рыча, поднялась со стула, – я хочу жрать!
– Так это, – старушка, которая, видимо, решила, что умирать ей все-таки рано, шустро в толпу перепуганной прислуги юркнула, – не велено вам много кушать нести, не…
– А кто тут сказал про кушать?! – Перед моим мысленным взором как раз проносилось все, в чем я себе полгода как дура отказывала, худея ради платья, которое уже не надену. – Про «кушать» речи не было! Я жрать хочу! И тут у вас, милейшие, есть выбор: или меня покормят, или я сама кого-нибудь съем сейчас! К слову, лорд Эйн уже вернулся?
Прислуга, дрожа от моего гнева, а в гневе я страшна, отрицательно помотала головами.
– Значит, придется выбрать кого-нибудь другого… – задумчиво оглядывая присутствующих, пробормотала я.
Через полсекунды в помещении никого не осталось, а топот и грохот понеслись прочь. И да, возглавляла убегающую толпу та самая древняя старушка. Вот что значит опыт, уважаю. Но если поначалу у меня мелькнула мысль, что это они за едой помчались, то через час пришлось увериться в печальном – просто смылись. А я осталась вся грязная после беготни по ремонтирующемуся помещению и падений, немытая и голодная!
Сходила в ванную, открыла поднос с притираниями, уронила челюсть – там и орехи тертые, и мед, и малина, и какой-то экстракт из чего-то цитрусового… И вот съела бы, но понятия не имею, какими руками все это готовилось, в смысле, вдруг они лапы свои не мыли… В общем и целом мне уже дико не нравилось быть любовницей снежного урода… в смысле лорда. Нет, оно мне сразу не нравилось, но я рассчитывала на хоть что-то хорошее, а не измор меня голодом!
С горя пошла искупалась, напритиравшись ягодными муссами, шампунями, мылами, в завершение вылила в воду то цитрусовое непонятно что, полежала, расслабилась, пока живот бурчать от голода не начал. Поднявшись, посмотрела на свою грязную одежду и решила, что надевать ее не буду. Вспомнила об имеющемся гардеробе с вещами, вызывающими стыдливый румянец не то что у меня – у зеркала, надела банный халат, благо длинный, пушистый и теплый, и пошла искать нормальную одежду.
В гардеробной выбирать определенно оказалось нечего. Нет, бюстье и панталончики я себе нашла, все остальное оказалось чрезмерно непотребным, так что натянула обратно халат и потопала в чулках и отмытых моих же туфельках добывать себе одеяние.
Вышла в белоснежный, сверкающий словно инеем коридор. Тут было так чистенько…
Вернулась, пошла забрала из ванной малиновый, клубничный и крыжовниковый муссы, точнее то, что от них осталось. От фруктовых ароматов мой желудок взвыл особенно громко, но сначала удовлетворим тягу к прекрасному.
И я удовлетворила! Клубникой изобразила пятно на стене, теперь выглядело так, словно кого-то головой приложили раз двадцать, пока та не треснула. Крыжовником изобразила рвотные массы… по всем углам коридора. Малинку просто пошвыряла об стену, чтобы красные пятна пооставались. Живописненько так вышло, я бы даже назвала этот стиль «Зверское убийство в лаборатории». Короче, мы с чувством прекрасного были осчастливлены основательно.
И после содеянного я с самым довольным видом продолжила поиски одежды.
Открыла ближайшую дверь с надписью «Лаура», заглянула в помещение, обнаружила обронившую книгу сидящую у окна былинку в срамном наряде. Вынуждена была признать, что на такой тростиночке даже срамное одеяние смотрелось вполне прилично… В смысле, что может быть неприличного в костях, правда?! Кости они и есть кости, им можно даже без исподнего. Но в общем и целом стало ясно, что одежду я тут не найду.