5 июля 1833 года Нисефор Ньепс умирает. Права покойного в товариществе «Ньепс и Дагер» переходят к его сыну Исидору. Узнав о смерти коллеги, Дагер пишет Исидору: «Это ужасный удар и для меня; пишу это письмо с глазами, полными слез; излишне описывать Вам скорбь, которую я испытываю… Я потерял все мужество в этот момент, когда нам, наоборот, необходимо удвоить усилия, чтобы обессмертить его имя обнародованием его открытия». В последующие пять лет Дагер создает первую полноценную фототехнологию, которой дает собственное имя. Никакого увековечивания заслуг Ньепса при этом не происходит. В полной мере семья Ньепса получает лишь материальные выгоды. Возможно, так происходит потому, что Дагер деньги любит меньше, чем славу, о чем в 1838-м откровенно пишет Исидору: «Что касается меня, то меньше чем когда-либо рассчитываю на материальные выгоды… Сознаюсь, что если меня еще подбадривает что-либо, то это – честь открытия, которое, несмотря на трудность его эксплуатации, все же будет одним из самых прекрасных завоеваний века… Я окрестил мой процесс так: дагеротип.»
Технология Дагера основывается на трех новациях: использовании светочувствительности йодистого серебра, проявляющей способности паров ртути и свойствах раствора поваренной соли закреплять возникающее таким образом изображение. Как были совершены все эти открытия, на самом деле неизвестно. До нас дошли лишь отдельные, вполне мифические, рассказы, касающиеся чудесных свойств йода и ртути, на которые случайно наталкивается Дагер.
Первый рассказ относится еще к 1823 году, жарким летом которого Дагер пишет одну из своих картин, по непонятным резонам добавив к краскам йод (открытый всего лишь двенадцатью годами раньше). На картину падает солнечный свет, а вместе с ним и тени деревьев, растущих в саду за окном. Когда Дагер в следующий раз возвращается к холсту, то обнаруживает на нем поверх красочного изображения силуэты вышеупомянутых деревьев.
Другой рассказ относится уже к 30-м годам. В шкафу, где хранятся химикаты, Дагер оставляет проэкспонированные йодисто-серебряные пластинки. В тот момент изображения на них еще нет, однако некоторое время спустя Дагер вдруг его обнаруживает. Он начинает искать вещество, способствовавшее проявлению скрытого изображения. Для этого он продолжает ставить в шкаф все новые экспонированные пластинки, по очереди удаляя оттуда имевшиеся там химикаты. Хотя они удалены все до последнего, чудесное превращение продолжается. Его причина обнаруживается лишь после тщательных поисков: на дне шкафа Дагер натыкается на забытую чашку с ртутью, пары которой и проявляли пластинки.
И, наконец, целых два года ушло на то, чтобы обнаружить свойства раствора поваренной соли, закрепляющего изображение. Таким образом, к 1837 году новый процесс в основном освоен. Летом того же года Дагер подписывает с Исидором Ньепсом третий по счету договор, по которому передает Товариществу свой процесс (при этом, не раскрывая его тайны), с условием, что тот будет носить его имя. Компаньоны решают эксплуатировать изобретение при помощи подписки, или же продать права на него за 200.000 франков, однако существенных результатов ни одна из этих инициатив не приносит. И тогда Дагер бросает все силы на рекламу изобретения. В результате группа влиятельных ученых наносит официальный визит в его лабораторию, где им демонстрируются первые дагеротипы.
В число визитеров входит друг Дагера, физик Доминик-Франсуа Араго (Аrago Dominique François 1786–1853) – ректор Парижской обсерватории и секретарь Парижской Академии наук. Именно он 7 января 1939 года делает на заседании Академии наук доклад об открытии Дагера, характеризуя роль Ньепса во всей этой истории единственной фразой: «Изобретение г. Дагера является плодом многолетних исследований, в течение которых он имел сотрудником своего друга, покойного г. Ньепса из Шалона-на-Соне». 19 августа того же года на объединенном заседании Академии наук и Академии изящных искусств Араго уже знакомит общественность с конкретной технологией изобретения. Новость разносится мгновенно, ее подхватывает пресса, и Дагер в тот же день становится национальным героем. Его избирают почетным членом Английского королевского общества, Академий наук и научных обществ Вены, Мюнхена, Нью-Йорка, Эдинбурга. Ему дарят подарки императоры, со всего мира приходят восхищенные письма. Король Франции Луи-Филипп производит Дагера в офицеры Почетного легиона.
Это то, что касается славы. Что же до денег, то еще до обнародования изобретения, 15 июня, Луи-Филипп подписывает документ, в согласии с которым Дагеру и Исидору Ньепсу назначается пенсия (в половинном размере распространявшаяся и на их вдов) в обмен на то, что члены Товарищества «уступают г. министру внутренних дел, действующему от лица государства, процесс Ньепса-отца с улучшениями Дагера и последний процесс Дагера, служащий для закрепления изображений камеры-обскуры.» Пенсия составляет 4000 франков Ньепсу и 6000 – Дагеру ежегодно. За разницу в две тысячи Дагер соглашается на обнародование не только своих достижений в фотографии, но также и «художественных процессов и физических аппаратов, характеризующих его изобретение диорамы». И первые, и вторые он описывает в трактате «Исторический очерк и описание процедур дагеротипа и Диорамы» («Historique et Description des procédés du daguerréotype et du Diorama»), который выходит из печати осенью 1839-го, пользуется большой популярностью и неоднократно переиздается. К этому стоит добавить, что получение пенсии персонально для Дагера становится подлинным спасением, поскольку 3 марта Диорама его погибает от пожара, и он оказывается практически нищим.
В общественном смысле приобретение дагеротипии французским государством невозможно переоценить. Этим актом фотопроцесс отдается в пользование всему человечеству, и теперь любой человек в любой стране может безо всяких ограничений практиковать дагеротипию. Исключение составляет лишь Великобритания, правительство которой 14 августа выдает Дагеру патент на его изобретение, и, соответственно, все желающие заниматься дагеротипией в этой стране теперь должны подтвердить свое желание деньгами. Между тем Францию охватывает «дагеротипомания». Первым коммерческим производителем дагеровских камер становится родственник Дагера Альфонс Жиро (Alphonse Giroux, 1775–1848). Дело идет успешно, поскольку объявляется множество охотников приобрести фотографическую оптику вместе с необходимым набором химикатов, несмотря на то, что комплект оборудования стоит около 300 франков. Руководств же по дагеротипии за первые три месяца продается 9000 экземпляров. Массы новоявленных фотолюбителей принимаются снимать монументы и архитектурные памятники, и вскоре популярность процесса преодолевает границы страны. В сентябре устраивается презентация дагеротипии в Лондоне, в конце октября в Нью-Йорке в одной из витрин Бродвея появляется первый местный дагеротип, а к концу года изобретение достигает Южной Америки.
Одновременно идет активный процесс всестороннего усовершенствования новой технологии, к которому Дагер имеет уже мало отношения. В 1840-м он покупает дом в деревне Брина-Марне (Brysur-Marne, Иль-де-Франс) и переселяется туда вместе с семьей. Он заводит фотолабораторию, мастерскую и даже обсерваторию, пишет для местной церкви иллюзионистическую перспективную картину, снимает небольшое число дагеротипов и занимается собственным садом. Тамошние жители избирают его советником муниципалитета, а после смерти устанавливают на его могиле памятник.
Другие изобретатели медиума
Список претендентов на изобретение фотографии, однако, не исчерпывается именами Ньепса и Дагера. Есть и многие другие. Возможно, что еще в 1803-м английский ученый, «последний человек, знавший все», Томас Янг (Thomas Young, 1773–1829), и до 1822-го американский изобретатель телеграфа, художник и дагеротипист, Сэмюэл Морзе (Samuel Finley Breese Morse, 1791–1872) получают смутные и нестойкие негативные фотоизображения. К числу изобретателей фотографии относится также и осевший в Бразилии француз Эркюль Флоранс (Antoine Hércule Romuald Florence, 1804–1879), который, судя по его записям, смог зафиксировать негативное изображение в 1833 году, однако сами его записи стали известны за пределами этой страны лишь в 1970-х годах. О причастности к открытию фотографии прочих лиц становится известно сразу же после объявления об изобретении Дагера. Лондонский журнал Athenaeum, выходящий в Лондоне, в июне того же великого фотографического года пишет, что «не проходит и дня, чтобы в нашей почте не было очередного письма, извещающего об открытии или якобы улучшающем свершении» в этой области. Cреди реально преуспевших в фотоизобретательстве следует назвать выдающегося английского астронома и математика Джона Гершеля, помимо прочего первым введшего в употребление термины «негатив» и «позитив» и одним из первых – термин «фотография», а также чиновника французского министерства финансов Ипполита Баяра (Hippolyte Bayard, 1807–1887).
Последний изобрел процесс получения позитивного изображения на бумаге. Его произведения, так же как дагеровские, были уникальными (существовали в единственном экземпляре), а экспозиция занимала не менее 12 минут, отчего предметами съемки могли быть только неподвижные предметы. Трагедия Баяра заключалась в его доверчивости: Франсуа Араго убедил Баяра отложить анонсирование его процесса для французской Академии наук (Académie des sciences), и за это время изобретателем фотографии был официально признан друг Араго Луи Дагер. В качестве своеобразной художественной реакции на эту несправедливость Баяр создает первое в истории постановочное фотоизображение «Автопортрет в виде утопленника» (1840), где представляет себя совершившим самоубийство. На обороте этой самой известной своей фотографии он помещает следующий текст: «Тело, которое вы здесь видите, принадлежит г-ну Баяру, изобретателю… Насколько мне известно, этот неутомимый экспериментатор отдал своему открытию около трех лет жизни. Однако правительство, излишне великодушное к мсье Дагеру, заявило, что для мсье Баяра сделать ничего не может, и бедняга утопился. О, превратности человеческой жизни..!…Его тело оставалось в морге несколько дней, но никто не опознал и не затребовал его. Дамы и господа, лучше бы вам удалиться, чтобы не оскорблять своих чувств зловонием, ибо, как вы можете видеть, лицо и руки этого господина начинают разлагаться. (The corpse which you see here is that of M. Bayard, inventor of the process that has just been shown to you. As far as I know this indefatigable experimenter has been occupied for about three years with his discovery. The Government which has been only too generous to Monsieur Daguerre, has said it can do nothing for Monsieur Bayard, and the poor wretch has drowned himself. Oh the vagaries of human life….!… He has been at the morgue for several days, and no-one has recognized or claimed him. Ladies and gentlemen, you’d better pass along for fear of offending your sense of smell, for as you can observe, the face and hands of the gentleman are beginning to decay.)»
24 февраля 1840 года Баяр все же решает официально (и детально) информировать Академию о своем процессе, за что получает сумму, достаточную для покупки более совершенного фотографического оборудования.
Несмотря на все начальные трудности в своей фотографической деятельности, в дальнейшем он демонстрирует гибкость и продуктивность даже большую, нежели Дагер или Тэлбот (о котором речь пойдет далее). Баяр выступает одним из основателей Французского общества фотографии (Societe Francaise de Photographie), а в 1851-м входит в состав участников первой в истории фотографической экспедиции от Комиссии исторических памятников (Historic Monument Commission), посвященной документированию состояния памятников французской исторической архитектуры (Mission Héliographique). Также считается, что именно Баяру принадлежит идея комбинации двух негативов, что дает при печати сгармонированное изображения неба и земной поверхности; в 1850-х это будет внедрено в практику уже другими фотографами.
Однако главным лицом в списке конкурентов Дагера является британец Уильям Генри Фокс Тэлбот (William Henry Fox Talbot, 1800–1877). Потомок богатого аристократического рода, он получает образование в Harrow School и Trinity College в Кэмбридже, где увлекается математикой, физикой, литературой и классическими языками. Завершив образование, Тэлбот много путешествует и даже занимается политической деятельностью, чтобы затем, разочаровавшись в ней, посвятить себя научным исследованиям. В 1831-м он избирается членом Лондонского Королевского общества (Royal Society of London for the Improvement of Natural Knowledge, или просто Royal Society), а в 1836-м удостаивается от этого Общества медали по математике за исследования в области интегральных исчислений.
Не обладая навыками рисовальщика, в свои путешествия Тэлбот всегда берет камеру-обскуру и камерулюциду, при помощи которых фиксирует понравившиеся виды. И вот в 1833 году, в окрестностях итальянского озера Комо, он приходит к той же ключевой идее, что в иных обстоятельствах и в иное время посещала и других «родителей фотографии». Вспоминая об этом одиннадцать лет спустя, он пишет в своем фотоальбоме «Карандаш природы» (Pencil of Nature, 1844): «…о неподражаемой красоте картин природы, которые стеклянная линза камеры отбрасывает на бумагу в своем фокусе – прекрасные картины, создания мгновения, обреченные на быстрое исчезновение. Во время этих размышлений у меня родилась мысль о том, как было бы хорошо заставить подобные изображения природы отпечататься, зафиксироваться на бумаге! Для того, чтобы не забыть эту мысль до своего возвращения в Англию, я тщательно записал ее, как и те опыты, которые наиболее вероятно помогли бы осуществить ее, если бы это было возможно. И так как авторы трудов по химии указывали, что нитрат серебра является веществом, исключительно чувствительным к действию света, я решил испытать его в первую очередь».
В январе 1834-го, вернувшись из того путешествия в свое имение аббатство Лакок (Lacock Abbey, Уилтшир), Тэлбот приступает к экспериментам.
Он начинает с простейшего: покрывает листы бумаги нитратом серебра, укладывая на них листья растений и кружева, и получает их белые силуэтные изображения. Эти силуэты Тэлбот называет «фотогеническими рисунками» (photogenic drawings), сохраняя их в папках и рассматривая время от времени при слабом свете свечи или вообще в полутьме – иначе поверхность бумаги полностью темнеет, уничтожая изображенное на ней. Затем вместо нитрата серебра Тэлбот начинает использовать более светочувствительное хлористое серебро, фиксируя получаемые изображения при помощи раствора поваренной соли. Теперь (как он напишет в 1839-м в отчете Королевскому обществу) предметы «воспроизводились с величайшей точностью и правдоподобием, даже жилки листьев и тончайшие волоски, покрывающие растение… Объект, который опытный рисовальщик точно срисует лишь за несколько дней, отображается… в течение нескольких секунд». После этого изобретатель переходит к экспонированию уже внутри камеры-обскуры. Он собственноручно изготовляет большую камеру, однако даже выдержка в один-два часа дает недодержанное изображение. Тогда Тэлбот решает уменьшить формат и заказывает местным мастерам несколько маленьких камер-обскур, дающих изображения всего в один квадратный дюйм (ок. 2,5 кв. см): жена Тэлбота называет эти камеры «мышеловками». Расставив их вокруг своего любимого дома Тэлбот, после часовой выдержки, получает миниатюрные негативы. Позже, в уже упомянутом отчете Королевскому обществу, изобретатель сообщает, что «выполнил летом 1835 года ряд снимков моего дома в деревне, который особенно подходит для этого ввиду своей прекрасной архитектуры. Этот дом, как я считаю, является первым, нарисовавшим свое собственное изображение» (из последней фразы следует, что об опытах Ньепса Тэлбот не подозревает).