В следующие несколько секунд Юля уже твёрдо стояла на ногах, до боли в глазах всматриваясь в темноту, желая различить в её теле и выделить из него подозрительные фигуры или их видимые тени, но там не было ничего. Её преследователь исчез – мгла сожрала его. И заструилось облегчение: не нужно больше бежать, смерть безумию, брела бесконечно долго к цели и дошла, но, остановившись на пороге, боялась переступить его. Он исчез в переулке – куда же ему деться? А надо бы готовиться к худшему, хоть выбор и предоставлен – две противоположности: или есть злобный убийца, или нет. Но вариант с отсутствием проблемы сулил меньшие хлопоты. И Юля сделала скидку на подстёгнутое спиртным воображение: ответ найден, точка поставлена, можно вернуться домой, принять ванну после плотного ужина и завалиться в тёплую кровать, чтобы утром с лёгким похмельем отправиться на работу, а там узнать, что уволена за прогулы, ведь время сгорело в угаре. Кто-то положил руку ей на плечо… Она кричала громко и долго – до хрипоты, и замолчала, едва увидев его глаза: гипнотический взгляд повелителя прошёлся по ней катком. От него не пахло спиртным и выглядел он физически здоровым. Значит, ей попался натуральный псих с непредсказуемым поведением.
– Не кричите, пожалуйста, – шепнул он, словно опасаясь, что кто-нибудь его услышит.
– Я и не хотела.
Что она понесла? Это же плохой человек, страшила, убийца женщин! Однако звучание его голоса твердило обратное, превращая уродливого маньяка в лучшего друга, который способен понять. Юле вдруг расхотелось кричать – ужас отступил. Она увидела, что чудовище почти лишено сил, и усталость делала его добряком, не способным даже на малейшее проявление жестокости.
– Я тебя напугал? – спросил он. – Чёрт! А мог всё сделать по-другому! Ненавижу себя за это!
– Не думай о себе плохо, – проблеяла она, а должна была забиться в истерике, чтобы привлечь к себе внимание случайных прохожих.
– Почему? – Ну и дура! Как теперь объяснить: не ведала, что плела, извини засранку, больше такого не повторится.
– Я жутко замёрзла, – пожаловалась Юля, надеясь своим нытьём растопить его ледяное сердце.
Дрожащей рукой он достал из кармана пуховика маленький пистолет и приставил холодный ствол к её лбу: неужели умру сейчас, когда не прожито ещё столько дней? Слёзы покатились по замёрзшим щекам – Юлю коснулось дыхание очень глупой смерти.
– Я не хочу тебя убивать, – сказал он после молчания, продлившегося вечность.
– У меня есть немного денег. Возьми их, только не лишай меня жизни!
Он повторил с грустью:
– Я не хочу тебя убивать, – и убрал пистолет от её головы. – Мне не нужны деньги.
Пришло её время удивляться:
– Но почему?
– Я сам хочу умереть.
Он не врал, хоть его слова и походили больше на небрежно брошенную нелепость, чем на осмысленное высказывание.
– Не обманывай меня, – выдавила Юля. – Никто добровольно не отказывается от жизни.
Он со злостью воскликнул:
– Да что ты знаешь о смерти? Она – в душе! Её не видно, но она живёт там!
Почувствовав, как замерзали ноги, Юля попыталась прекратить этот балаган:
– Мне нужно…
Он не дал ей договорить.
– Да. – сказал и протянул ей пистолет. – Достаточно слов. Возьми его, приставь к моей башке и стрельни… Покончим с прелюдией.
Дрожащая её рука взяла оружие: пистолет оказался очень тяжёлым – ну вот и всё, спастись теперь в её силах: пристрелить придурка и расслабиться наконец, – но она медлила.
– Так почему? – спросила она. – Ты действительно хочешь умереть? Я не понимаю. Ты веришь в то, что я выстрелю? Почему ты думаешь, что я смогу убить человека? Просто смешно! Я никогда этого не сделаю!
Он улыбнулся:
– Ты уже внушаешь себе то, что ещё недавно тебя совершенно не волновало. Ты ломаешься и хочешь попробовать. Давай!
Он дразнил её, плохой человек. И зачем она распинается перед ним в тщетной попытке спасти его жизнь? Кому нужна такая душа? Он стирает её со страниц вечности собственными руками. Она прицелилась прямо ему в лоб.
– Стре… ляй… – шептали его губы.
Юля сорвалась на нервный крик:
– Я не могу! Ты не заставишь меня сделать это! Ни ты, ни кто другой!
– Только ты… – заплакал вдруг он, – сама… можешь заставить себя.
Жалкое существо, недостойное звания мужчины, действительно собиралось умереть.
Выстрел пронёсся гулким эхом по пустой улице, потом ещё один, и третий… Плохой человек упал, кровь полилась из него. Юлин желудок свернулся в тугой узел.
– Боже…
Она выронила пистолет и побежала.
3
Да, он боялся смерти: слыша её дыхание, мог дотронуться до неё, хотя никакая сила не заставила бы его приблизиться к мертвенному савану, укрывшему место её белого танца. Он осторожно выглянул из-за угла дома: его перекошенное испугом лицо было похоже на сгнившую от старости деревянную маску древнего африканского племени, нижняя челюсть дрожала, из носа текли сопли, он взмок от напряжения нервов и мускулов, его трусило. Но пот быстро остывал, превращаясь в вязкий налёт жира на коже. Впрочем, грязное тело не волновало его сейчас – ничто не могло помешать созерцанию пляшущей костлявой с косой. Острая боль пронзила промежность – отдалился он в мыслях от дел приземлённых: надо же, забыл, что отливал. Опустил глаза – увидеть высунутый из открытой ширинки член, пульсировавший в пальцах: капелька мочи, не стряхнутая с него, примёрзла микроскопической сосулькой к побелевшей головке. Так можно и до омертвения тканей доиграться. Ослабив давление пальцев, спрятал переохладившееся хозяйство в брюки. Единственный вопрос тревожил: что же случилось? И пустота вместо точных и внятных ответов. Что? Разглядев в темноте неподвижное тело, лежащее в сугробе, пустил свежую струю, горячую и короткую, в штаны, но не обратил внимания на жиденький ручеёк, прокатившийся по левой ноге. Мысленно перекрестился без молитвы – знал из церковного только про распятие и возможное спасение в минуты смертельной опасности. Молнию на брюках заклинило. Выругавшись, рванул повторно, но удача скорчила противную гримасу: пришлось бросить мотню открытой. Побежал, как никогда быстро – до рези в лёгких, но закончились силы и остановился посреди пустой улицы. Дышал глубоко – холодом.
4
Каково надуться мыльным пузырём, когда чувства распирают, стремясь вырваться за пределы сознания, а его ограниченная тупостью широта не позволяет им разгуляться вволю? Болезненное состояние, даже если эмоции несут положительный заряд, и вдвойне болезненное – с переполненной противоречивыми чувствами душой. Сомнения терзали Юлю – убила ли она или он сам лишил себя жизни? – чёртовы вилы. Без внятного ответа она могла впасть в истерику. И никого не было рядом, кому хотелось довериться, кто мог облегчить её страдания.
Увидев подмигнувшую ей бордовым неоном вывеску бара, Юля замерла. «Мареновая роза». Неужели в городе существует заведение с таким названием? А если она шлялась сейчас не по родному Б-ску, а плутала в лабиринте призрачной сумеречной зоны, где белое черно и розово? Она робко открыла скрипучую дверь. За одним из столиков сидела девушка с бокалом рубинового вина и тонкой сигаретой, которую сжимала средним и указательным пальцами. В облаке сизого дыма она была похожа на роковую проститутку из дешёвого фильма ужасов. Она не сразу увидела Юлю, а когда заметила, оторвала бокал от губ и в упор уставилась на неожиданную гостью. Кончик её сигареты слегка подрагивал. Больше – никого. Странное местечко.
– Заходи, дорогая, Алла сейчас подойдет… – сказала с улыбкой леди-призрак. – Выбежала поссать.
Юля подсела к ней и, сняв куртку, небрежно бросила её на соседний стул. Пришло время расслабиться – вкусить добрую порцию почти домашнего тепла. Если бы не похмелье…
– Есть ещё люди, которым не спится этой ночью, – сказала девушка, стряхнув пепел с сигареты на салфетку. – Хочешь составить мне компанию? – Осталось без ответа.
Совсем не ощущалось, что она пьяна, наверное, умела себя сдерживать – такая сила воли не могла не вызвать уважения. А с другой стороны, зауважать первую встречную, не заглянув ей в душу, просто глупо: Юля ещё не совсем оторвалась от реальности, чтобы пренебрежительно плеваться осторожностью. Где-то хлопнула дверь и вскоре явилась к ним барменша Алла. Ничего личного испытывать к ней Юля не хотела, поэтому и запоминать не стала: передаточные звенья между порциями алкоголя и желудком всего лишь выполняют свою работу и без претензий растворяются в вечности, где нет места чувствам. Попросила двойную порцию мартини с лимоном. Алла оказалась не слишком расторопна. Отхлебнув из конического бокала, Юля в прекрасном настроении откинулась на спинку стула: нет ничего приятнее, чем выпивать в тепле, когда за окном сходит с ума природа.
– У тебя имя-то есть? – спросила она после секундной паузы, не особо надеясь услышать правдивый ответ.
– Катя… Поговори со мной, а то я умираю от скуки. Или ты не хочешь?
– Хочу.
– У тебя вся рука в крови. – Просто и точно, без лишней мишуры.
Некстати вспомнился плохой человек из ночи. Юля опустила глаза – посмотреть: пальцы и тыльная сторона ладони как у маляра, грязное пятно на рукаве куртке. В детском смущении убрала руку под стол.
– Порезалась, – сказала она.
– Бывает, – равнодушно заметила Катя или сделала вид, что её совсем не волнует человеческая кровь, вылившаяся из тела. – На холоде боль притупляется. Так и сдохнуть можно незаметно.
На том и замолчали. Глотнув вина, Катя закурила новую сигарету. Если будет столько дымить, скорее умрёт от рака, чем от кровотечения на морозе. Юля повертела пальцами ещё не пустой бокал – пить вдруг расхотелось. Разрывая в клочья ставшую тягостной тишину, в «Мареновую розу» ворвался с матами толстый коротышка. Он сильно размахивал руками и вертел головой, как умалишённый.
– Шампанского мне! – с порога запустил поддатый толстячок.
Оставив Юлю в компании с бокало мартини, Катя бросилась к этому подобию мужчины, больного словесным поносом. Его пропитое достоинство показалась ей привлекательнее непринуждённой беседы с окровавленной незнакомкой. Чего не хотела Юля, того не получила. Катя же не позволила потенциальному улову выпить лишнего, всучив ему вместо желанного игристого вина стакан с бурлящей минералкой. Он не заметил подмены. Они ушли из бара через несколько минут её настойчивых уговоров.
– Где у вас туалет? – спросила Юля у взгрустнувшей Аллы.
Барменша небрежно махнула рукой в сторону неприметной двери, обтянутой коричневым дерматином. В тесной кабинке Юля не без удовольствия справила малую нужду. В мусорной корзине поверх окровавленных прокладок лежал использованный презерватив. Переборов накатившую тошноту, она подошла к умывальнику. С руки кровь смылась легко, а с курткой пришлось повозиться. В мутном зеркале отразился взгляд побитой собаки: чёрные круги под глазами, жёлтая кожа, грязные волосы – опустившаяся девочка. Она умылась ржавой водой. Больше нечего делать в «Мареновой розе».
Снова нырнув в холодную ночь, Юля подставила лицо жестокому ветру. Она быстро трезвела – уже могла думать без натуги и замечать в окружающей обстановке то, что раздражало: свет фонарей и механический рык автомобилей. Стыдоба-то какая! А с выпивкой – завязать. Такси, пронзительно взвизгнув, остановилось в пяти метрах от неё, но Юля даже не замедлила шаг. Таксист посигналил дважды. Безрезультатно – она не хотела в эту машину.
Опустив стекло, он заорал во всю глотку, словно Юля страдала глухотой:
– Могу подбросить! Даже к чёрту! Если деньги есть. По лицу вижу, имеешь, хоть ты и похмельная. А бродить по городу в твоём состоянии в такой час не советую.
Юлю не тронула его речь – послать подальше, – но деньги у неё действительно водились, а желание и дальше шататься в леденящей тьме напрочь отсутствовало. Она приняла предложение. Назвала адрес, поехали… домой… понеслись. Нудно гудела печка, под зеркалом заднего вида болтался на тоненькой верёвочке серый кролик в подобранных не по размеру сланцах и майке, трещала помехами старенькая магнитола, изрыгая звуки радио. Таксист не представился, как и Юля, потому что не было необходимости, он не расспрашивал её о работе и личной жизни, молодец, зато много рассказывал о себе. Она слушала урывками, когда ей хотелось, а в остальное время размышляла: в голову лезли мохнатые мысли об отце, у него своя жизнь, они отгородились друг от друга стеной после смерти мамы.
– Смотреть не мог ей в глаза целую неделю! Потом оттаяли оба. И ничего не изменилось. Как было до того досадного вечера, так и осталось. Без обид, в тайне. Не дурой оказалась. Страшно становится, когда задумываешься о том, что было бы, останься я тогда у неё на ночь.
– Я тут завалила одного придурка, – промямлила Юля.
Не полегчало, да и не могло, камень так и остался висеть на шее. Одна лишь мысль заслонила собой все остальные, раздавшись пышным телом: какая же я дура! Водитель замолчал, скользнув взглядом по зеркалу. Поверил? Нет. Усмехнулся.
Опять заговорил:
– Придурков нужно мочить. От них все беды. В правительстве тоже одни идиоты сидят и ни черта не смыслят в жизни! Говорят о бедных стариках, а у самих морды трескаются от жира. Да они никогда не знали настоящего голода! Мне… – Так продолжалось до самого её дома.
Юля остановилась перед обшарпанной подъездной дверью пятиэтажки. Вспомнилось: когда-то блевала на неё после первой в жизни серьёзной попойки. Достаточно времени прошло с тех пор. Дверь исписана маркером: матерные слова и едва понятные иероглифы – знаки улицы, примитивные рисунки и невообразимые переплетения разноцветных линий. Юля с трепетом дотронулась до отполированной до блеска латунной ручки. В подъезде было тихо как никогда и очень темно. Вернулась домой, но стоило ли возвращаться? Ерунда. Любой человек имеет право на собственную среду обитания: на жилище, даже если оно пусто, как выпитая до дна бутылка. Лестница уносилась ввысь. Обычного размера ступеньки показались Юле высоченными, а потому неприступными. Ноги, налившись свинцом, прилипли к бетонному полу. Она пошла всё же, касаясь ногами каждой из ступенек, чего не делала даже в самые худшие времена своей жизни. И вот – у цели. Ключ легко провалился в замочную скважину, дверь открылась. Юля шагнула в темноту.
– Наконец-то… – оторвался от тишины хрипловатый мужской голос, добрый и сильный.
Юля не ожидала услышать его сейчас – голос отца: чей угодно, только не его. Он сидел в её кресле, закинув ногу на ногу, его пронзительный взгляд сверлил, но – без зла: устал человек – дела их фирмы уверенно ползли в гору, а единственная дочь катилась вниз, что не казалось ему правильным. Кашлянув пару раз, закурил. Пепельница была переполнена кривыми окурками его сигарет, в квартире висела табачная вонь.
– Ты в порядке? – спросил он, хотя прекрасно видел, что Юля пришла без посторонней помощи.
Не ответив, она легла на диван.
– Давно ждёшь? – спросила.
– Давненько.
Они редко разговаривали о серьёзном. Даже когда мама умерла, он не изменился – лишь больше замкнулся и закрыл за собой дверь, хлопнув ею перед носом дочери. Жизнь понеслась по колее.
– Ты что делаешь, доча? – повысил он голос. – Бухать завязывай! На работу забила, дома – бардак. Что с тобой? Проблемы?
Она попробовала вспомнить, когда ещё его волновали её проблемы – не получилось.
Спокойно ответила:
– Ты слишком резок.
– Извини, я просто хочу разобраться с тобой, но не могу… Хватит уже жить в трауре. Три года – достаточный срок для успокоения. – Он сделал паузу. – Прости. Возможно, я чего-то не понимаю.