– А свою квартиру он что, не сдал? – уточнил Гуров.
– Нет. С ним связались по телефону, и он сказал, что рассчитывает вернуться в Москву через месяц-другой и не хотел пускать на это время чужих людей. Человек он, судя по всему, небедный, машина эта старая, и он ее особо не берег. Так и стояла без присмотра. Я проверил: Царев купил этот «Опель» восемь лет назад, потом у него появился «Ниссан», а затем, перед самым отъездом, «Мерседес». Вот его он поставил в гараж, где он по сей день и находится. Ключей от «Опеля» он никому не давал, от квартиры тоже. С его устного разрешения мы вскрыли его квартиру, опергруппа там сейчас тоже работает. Как только будет результат, я вам сообщу. Но боюсь, что ничего мы у Царева не найдем. Квартира выглядит так, словно там действительно никого не было несколько месяцев. При этом полный порядок – ну, насколько это возможно в отсутствие хозяина.
– Уборщица, домработница не приходит?
– Нет, Царев сказал, что не нуждается в этом. Лучше по приезде вызвать службу и все вычистить.
– А семья его где? Или он одинок?
– Супруга и сын находятся вместе с ним в Мюнхене. Так что, – Вавилов развел руками, – как видите, сведения пока скудные.
– Понятно, – кивнул Гуров и поднялся. – Что ж, наведаюсь к экспертам, потом свяжемся с вами, Андрей Алексеевич.
– Лев Иванович, – окликнул его следователь. – А вы что же, официально тоже этим делом занимаетесь?
– Пока нет, – честно ответил Гуров, не получивший еще письменного распоряжения от Орлова. – Но боюсь, что придется.
– Это хорошо. – Вавилова, кажется, обрадовало участие Гурова в расследовании дела, которое он сам считал «тухлым».
Гуров чуть улыбнулся, покинул кабинет следователя и отправился к экспертам. Патологоанатом был как раз занят проведением вскрытия, и он пока довольствовался беседой с другим экспертом, который тоже обладал не слишком обширной информацией.
– Кроме колото-резаных ран, других повреждений на теле не обнаружено, – сообщил он и тут же добавил: – При поверхностном осмотре, разумеется. Один из ударов – в область сердца, предполагаю, что он и стал смертельным. Труп лежит в багажнике, судя по всему, уже давно, думаю, не меньше месяца. Но вот сколько точно – вопрос. И прямого ответа на него нет, разве что вы это определите по каким-то косвенным показателям. Человек, по моим предположениям, средних лет, довольно ухожен, явно не бомж… Лицо чисто выбрито, одежда приличная. Зубы во рту хорошие, есть парочка дорогих имплантов. Так что он наверняка не бедствовал. Никаких татуировок на теле, никаких шрамов, послеоперационных швов – ничего. Даже не представляю, как вы его без документов по таким признакам идентифицировать будете. – В голосе эксперта звучало сочувствие. – Ногтевое содержимое взяли на анализ, конечно, пробы ДНК провели… Но сравнить-то их не с чем!
Гуров ничего не ответил. Он и сам это понимал и мысленно прокручивал в голове варианты установления личности погибшего. Видя его сосредоточенное лицо, эксперт, видимо, решил, что полковник впал в пессимизм, и одобряюще проговорил:
– Ничего, сейчас Михалыч вскрытие закончит – может, и скажет что-нибудь дельное.
Василий Михайлович Уткин закончил вскрытие минут через двадцать. Он выглянул из кабинета, увидел Гурова и жестом пригласил его войти.
В морге, как всегда, было прохладно, даже холодно. Нельзя сказать, чтобы Лев любил это помещение, но, в отличие от многих оперативников, относился к его посещению спокойно. Пожилой патологоанатом хорошо это знал, поэтому и пригласил его внутрь, а не стал беседовать в коридоре.
Тело неизвестного лежало на столе, прикрытое простыней. Поскольку Уткин не стал убирать его, Гуров решил, что тому хочется, чтобы полковник сам взглянул на него.
– Ситуация, Лев Иванович, сильно осложняется некоторыми моментами, – начал патологоанатом, когда они присели на стулья. – Во-первых, установление даты смерти. Труп проморозился насквозь. С одной стороны, благодаря этому он хорошо сохранился, а с другой – это здорово осложняет определение времени смерти. Наступила третья фаза обморожения, при которой температура тела сравнивается с температурой окружающей среды. Я не стану вдаваться в термины, говоря дилетантским языком, это вечная мерзлота, при которой уже невозможно определить, когда он умер, разве что по косвенным признакам.
Гуров обреченно вздохнул.
– Но! – поднял вверх палец Уткин, заметив его вздох. – Не все так плохо, Лев Иванович. Кое-что установить все-таки можно, и не только по косвенным признакам.
– То есть? Могло это быть, скажем, вчера?
– Боюсь, что нет, – усмехнулся патологоанатом. – На то, чтобы труп настолько промерз, нужно около недели. Далее. Если бы его сунули в багажник еще осенью, до наступления минусовой температуры, начались бы процессы разложения, а их нет. Труп явно попал на мороз свеженьким. Из этого я делаю вывод, что в багажник он попал как минимум в конце ноября – если помните, уже тогда ударили крепкие морозы.
– Помню, как же. Зима в этом году выдалась суровой, – отозвался Лев. – Это все из области прямых признаков?
– Пожалуй, все. По ним, не вдаваясь в подробности, могу выделить временной диапазон примерно месяца в три. То есть умер он не позже чем неделю назад, но и не раньше, чем в конце ноября.
«Странно, почему же Коновалов решил избавиться от трупа только сегодня?» – подумал Гуров, но вслух высказывать своих соображений не стал, поскольку отлично знал ответ патологоанатома – эти вопросы не по его части.
А тот тем временем продолжал излагать свои заключения.
– Что касается косвенных признаков, вы тут гораздо больший мастер, Лев Иванович. Но все же прошу обратить ваше внимание на следующие факты. На мужчине отсутствует нательное белье. Вряд ли убийца стал бы его снимать, а потом снова облачать тело в рубашку и брюки. Следовательно, в день, когда он погиб, морозы не были слишком сильными. А посему конец ноября представляется мне наиболее вероятной датой смерти. Но это, и я подчеркиваю, определение по косвенным признакам.
– Да уж, замечательный получается интервал! – невольно вырвалось у Гуров.
– Ну, а что вы хотите? – развел руками патологоанатом. – Я ведь не волшебник! Всего лишь судебный врач.
– Да я понимаю. Хорошо, а, как судебный врач, что вы можете сказать? Причина смерти?
Уткин откашлялся и снова заговорил:
– Смерть наступила от перелома основания черепа, нанесенного тупым твердым предметом. Кроме этого, имеются еще несколько следов ударов, два из них нанесены сзади, остальные, в том числе и смертельный, – сзади и сверху. То есть вертикально.
– То есть, – медленно проговорил Гуров, пытаясь представить картину преступления, – его сначала ударили сзади, а потом, когда он упал, ударили несколько раз сверху.
– Точно, – кивнул эксперт. – Полагаю, что так и было. Мужчина довольно молод, не старше тридцати лет; судя по состоянию легких, некурящий, спортом, скорее всего, не занимался, но образ жизни вел подвижный. Все внутренние органы абсолютно здоровы, никаких хронических заболеваний не имел.
– А зубы? – вспомнил Гуров свою беседу со вторым судмедэкспертом.
– Зубы в порядке, имеются два довольно дорогих импланта – видно, что человек следил за собой. У него хорошая стрижка, выполненная мастером, ухоженные ногти.
– Можно выяснить, где были поставлены эти импланты? – быстро спросил Гуров.
– Да где угодно, – пожал плечами Уткин. – Я понимаю, Лев Иванович, вы пытаетесь установить личность убитого любым способом, но, боюсь, зубы вам в этом не помогут. Клиник, специализирующихся на подобных процедурах, в Москве полным-полно. Кстати, я не уверен, что он москвич.
– А почему? – нахмурился Лев. Иногородний убитый еще больше осложнял раскрытие этого дела.
– По цвету его кожи. Она несколько смуглее, чем у рядового москвича.
– Может быть, он недавно отдыхал в южных краях? – предположил полковник.
– Может, – охотно согласился патологоанатом. – Но отдых у него в этом случае был довольно длительным. Загар явно не сиюминутный, он получил его уже давно.
– Не устаю восхищаться, насколько продвинулся научно-технический прогресс, – улыбнулся Гуров. – Еще лет пятнадцать назад – да что там, десять! – вы бы вряд ли могли это определить.
– Ну, что вы хотите, наука не стоит на месте, – довольно произнес Уткин. – И этому нужно только радоваться. Знаете, когда я был еще совсем молодым и слушал в институте лекции по криминалистике, один наш преподаватель восторженно говорил, что в самом ближайшем будущем можно будет по крошечной ниточке или волоску определить личность преступника. Мы, тогдашние студенты, между собой потешались над его оптимизмом. А сейчас выясняется, что ошибся он совсем чуть-чуть, лишь в сроках. Все же это стало возможным не через три-четыре года, как обещал наш педагог. Но ведь стало! Из одного-единственного волоска можно смело выделять ДНК – и вот вам личность убийцы! Мельчайшая капля слюны от покашливания – и опять он в наших руках!
– Да, конечно. Вот только еще научиться бы так же быстро находить самого преступника, как его следы, – невесело усмехнулся Гуров.
– А это уже ваша оперативная обязанность. Согласитесь, что мы, эксперты, и так существенно облегчили вашу задачу.
– И за это вам, разумеется, огромное спасибо.
– Далее, – продолжил патологоанатом. – В крови погибшего не обнаружено ни следов алкоголя, ни каких бы то ни было психотропных и наркотических веществ. В момент смерти он находился в здравом уме и трезвой памяти, был в сознании. Содержимое желудка также удалось идентифицировать. Овощной салат, суши, роллы и апельсиновый сок. Все это он употребил не раньше чем за полчаса до смерти – обед не успел перевариться. И, кстати, подобный набор продуктов свидетельствует о том, что обедал он, скорее всего, не дома. Что еще раз доказывает – мужчина приезжий.
– Ну вот, а говорите – не по вашей части, – улыбнулся Гуров. – Это же умозаключения, достойные первоклассного следователя!
– Перестаньте, я и патологоанатом неплохой, – отмахнулся Уткин. – Переквалификация меня не интересует.
– А можно предположить, на чем он приехал в Москву?
– Предполагать можно все что угодно, – усмехнулся эксперт. – Но предположения должны на чем-то основываться, не так ли?
– Разумеется. Например, на следах на одежде.
– С этим вопросом к другим экспертам, – покачал головой Уткин, – возможно, они и обнаружат какие-то следы. По моей части сделать подобные выводы не представляется возможным. Он мог приехать и на автомобиле, мог прилететь самолетом, мог поездом. И вообще, неизвестно, когда он прибыл в столицу. Так что поинтересуйтесь этим вопросом отдельно.
– Обязательно поинтересуюсь, – кивнул Лев.
– Кстати, если вам нужно сделать снимок убитого для идентификации личности, делайте это немедленно, пока он еще как огурчик. Сейчас, когда тело оттаяло, процессы разложения пойдут с катастрофической быстротой, и очень скоро его вообще нельзя будет узнать.
– Понял. – Гуров поднялся и достал камеру, которую специально захватил с собой для посещении морга.
Уткин откинул простыню, и полковник смог, наконец, лицезреть «своего» убитого подопечного. Довольно мужественное лицо, не лишенное приятности, темно-русые, действительно хорошо подстриженные волосы. Глаза его были закрыты, и Гуров осторожно оттянул веко. Показался мутный зрачок с голубоватой радужкой.
Он быстро сделал несколько снимков с разных ракурсов, просмотрев, остался доволен и вернулся к разговору с Уткиным.
– Василий Михайлович, а что-нибудь о роде занятий этого человека вы можете сказать? Ну, физическая работа, кабинетная или творческая? Вы же опытнейший специалист, к тому же очень наблюдательный! Загар вот отметили, а я бы и внимания не обратил, – с надеждой посмотрел Лев на эксперта.
Уткин хитровато усмехнулся и, покрутив седеющий ус, произнес:
– Не пытайтесь мне льстить, Лев Иванович, это лишнее. Я не нуждаюсь в словесных поощрениях. Если в чем-то уверен, я и без этого выдам вам всю полагающуюся информацию. Ну, а если не уверен, – развел он руками, – для чего вводить следствие в заблуждение?
– Я вас отлично понял, Василий Михайлович, – сказал Гуров, – поэтому прошу просто, неофициально поделиться своими соображениями. Как говорится, не для протокола…
– Ну, если не для протокола… – с сомнением покачал головой Уткин. – Ему приходилось много печатать на компьютере либо играть на клавишном инструменте. Я обратил внимание на подушечки его пальцев – они слегка приплюснуты. Такая деформация не возникнет за один день или даже месяц.
– Писатель, музыкант?
– Лев Иванович! Я так и знал – сунь вам палец, вы всю руку откусите! Хватка у вас железная! Для опера это, конечно, качество полезное, но пожалейте меня, ради бога! Откуда я могу это знать? Я лишь излагаю выводы, сделанные на основании фактов. И делаю это, как мы договорились, без протокола. Кому-либо другому, не вам, я бы вообще своих соображений высказывать не стал.
– Не обижайтесь, Василий Михайловч, – поспешно прижал руки к груди Гуров, расшаркиваясь перед стариком. – Я просто рассуждаю вслух. Не обращайте внимания, продолжайте.
– Полагаю, что все же не музыкант, – немного посопев, снова заговорил эксперт. – У клавишников пальцы обычно длинные и тонкие, изящные. Присмотритесь как-нибудь к рукам пианиста – вы не увидите толстых и коротких пальцев. А у этого парня они хоть и не толстые, но недостаточно изящные, на мой взгляд. И не такие длинные. К тому же ему много приходилось писать обычной авторучкой, о чем свидетельствует загрубевшая кожа на среднем пальце правой руки.
– То есть все-таки писатель.
– Не спешите с выводами, Лев Иванович! Как не совсем стандартный, но все же врач, могу сказать, что представителям нашей профессии писать – причем от руки! – приходится в нынешнее время куда больше, чем писателям, которые в основном работают на компьютере, на худой конец, печатают на машинке. Учителей тоже не надо сбрасывать со счетов! Хотя парень выглядит явно обеспеченнее рядового учителя. Разве что преподавал где-нибудь в элитной частной школе.
– Понял, с выводами не спешу, – кивнул Гуров.
– Кроме этого, ему приходилось много ходить пешком. Еще могу сказать, что у него было слабое зрение, и он носил контактные линзы.
– Насколько слабое? – уточнил Лев.
– Минус пять, довольно серьезная миопия.
– А сами линзы? Можно определить, где они были куплены?
– Боюсь, что нет. Но попытаться можно. Линзы практически новые, он приобрел их незадолго до смерти. Линзы производит довольно известная американская фирма, на них стоит ее так называемое клеймо – логотип производителя.
– На самой линзе? – недоверчиво спросил Гуров.
– А что вас смущает? – в свою очередь удивился Уткин.
– Разве оно не мешает глазу?
– Нисколько! Современные технологии позволяют сделать клеймо так, что глаз его абсолютно не чувствует. Не верите – попробуйте сами.
– Да нет, спасибо, я вам верю, – усмехнулся в ответ Лев. – Что-нибудь еще?
– Боюсь, что на этом все, Лев Иванович. Пока, во всяком случае. – Уткин церемонно склонил голову, показывая, что рад был оказаться полезным.
– Что ж, Василий Михайлович, пищу для размышлений вы мне дали довольно обильную, – произнес Гуров. – Осталось только ее переварить.
– Это уже без меня! – махнул рукой патологоанатом. – Я и так выложился на сто пятьдесят процентов. Да, кстати, там я передал на экспертизу ногтевое содержимое, а также одежду убитого, – добавил патологоанатом. – Загляните в лабораторию, может быть, какое-то заключение уже готово.
Поблагодарив старого врача, Гуров вышел из морга и отправился в лабораторию, где эксперты встретили его явно неодобрительно, заявив, что они не боги и что ждать от них заключения в столь короткий срок по меньшей мере наивно. Он не стал спорить и торопить специалистов и пошел в кабинет Орлова. Там его ожидал приятный сюрприз в лице Станислава Крячко, сидевшего в кресле перед генерал-лейтенантом и с чувством жаловавшегося на представителей страховой компании, которые по какому-то ничтожному, по мнению Станислава, поводу придрались к нему и долго мурыжили, вследствие чего он и проторчал на проспекте Мира столько времени.