– Самосвал, ты умеешь разговаривать?!
Самосвал издал длинный ряд звуков, очень похожих на невнятную человеческую речь, и, хитро жмурясь, опять уложил свою голову мальчику на колени. На этот раз Рус услышал: «Вообще-то, не умею. Я же собака. Это только с тобой у меня получилось».
– Ты не представляешь, как это здорово! Теперь мне есть с кем разговаривать! Просто разговаривать, понимаешь!
От переполнявших его чувств Рус обхватил собаку за шею, с силой прижал к себе. Пёс захрипел, повизгивая, что, видимо, означало: «Отпусти, придушишь ненароком».
И пошла у них дружба не разлей вода. Рус даже привел Самосвала домой, но мама, увидев на пороге здоровенного пса, замахала руками и сказала, чтоб им здесь и не пахло. «Мало мне забот, – возмущалась она, – так ещё бездомный кобель выискался на мою несчастную голову! Кто его будет кормить? И чем, скажи на милость? Это ж не кобель, а целый крокодил. Он и нас с тобой проглотит, не глядючи. Нет-нет, делай что хочешь, а этого пса я и видеть не могу!» К несчастью, собачий визит пришёлся на один из тех праздничных дней, когда у них гостили зловредные тетки. Они хором присоединились к матери и с каким-то неиссякаемым усердием на протяжении всего вечера обсуждали эту проблему и, можно сказать, вытерли ноги об ни в чём неповинную собаку, а заодно и об своего племянника.
С того дня Рус зачастил к оврагу, так что и про уроки стал забывать. После неудачного визита Самосвал выглядел грустным.
– Ты обиделся? – поинтересовался Рус. – Да-да, я вижу! Обиделся на маму, за то, что она тебя в дом не пустила. Не обижайся, ей и так достаётся. А нам с тобой и здесь хорошо, правда?..
Самосвал исподлобья взглянул на Руса, и, потёршись мордой о его колени, проурчал обстоятельно: «И правильно, что не пустила. Не место мне в вашем доме. Потому – не домашний я пёс, на вольных хлебах вырос, на отбросах. А вот что крокодилом обозвала, это уж никакой собаке даже не приснится. Крокодил он – ящерица! И зелёный. А у меня шерсть светло-рыжая. Почти жёлтая. По-вашему – блондин. И живу я на воздухе, а не в воде».
А потом начались долгожданные летние каникулы, и друзья расставались только на ночь. Но однажды тяжело заболела мать. Она не вставала с постели, температурила, даже бредила. Рус самоотверженно ухаживал за ней: кормил с ложечки, бегал за лекарствами, развлекал как мог. И с прогулками пришлось повременить.
За время его отсутствия у Чёрного оврага произошли кое-какие события. Дело в том, что левый склон Чёрного оврага, как и прилегающие к нему со стороны города земли, на которых в лучшие времена высевали зелёные корма для скота, и на котором теперь одиноко торчал полуразвалившийся телятник, местное начальство продало в частные руки под строительство коттеджа. Свалке грозила ликвидация.
Среди недели здесь появились люди в оранжевых жилетах и огромный жёлтый бульдозер. Свалку огородили дощатым забором, а у въездных ворот поставили строительный вагончик. На следующий день сюда потянулись большегрузые самосвалы. Они шли один за другим, натужно гудя, сваливали жирный чернозём, а бульдозер утаптывал мусор, выравнивал грунт.
Руководил этим мероприятием высокий синеглазый мужчина лет пятидесяти, с пышными чёрными усами, в оранжевом жилете, надетом поверх тёмно-синей куртки, видимо, прораб будущей стройки. Несмотря на грузную фигуру, передвигался он довольно бойко, выдавал направо-налево распоряжения, и они летели над оврагом, словно короткие автоматные очереди.
Однако к выходным работа застопорилась. То ли не все бумаги были подписаны, то ли у нового хозяина приовражных угодий возникли трудности с финансами, то ли появились сильные конкуренты. Короче, стройка оборвалась так же внезапно, как и началась. А прораб переквалифицировался в обыкновенного сторожа. Ночевал в вагончике, приглядывал за техникой, по вечерам жёг костёр для согрева и прочей охранной предосторожности.
Когда мама поправилась, Рус вновь появился у Чёрного оврага и не узнал его. Это случилось рано утром в субботу, как раз на следующий день после того, как стройка заглохла. Большая часть свалки превратилась в разглаженную равнину. Да и попасть на неё теперь было не так просто – пришлось выбирать: либо лезть через забор, либо карабкаться по обрыву. Рус выбрал первое. Так было короче и проще. Прораб ещё спал. Поэтому мальчик беспрепятственно преодолел обширную территорию свалки и благополучно достиг автобуса.
Самосвал приветствовал Руса заливистым лаем. Но голод давал о себе знать – от каждого движения хвоста пса вело в сторону, и он беспомощно приседал. На этот раз Рус потчевал своего друга обрезками колбасы и куриными косточками, собранными за неделю. Пёс мгновенно глотал принесённую пищу, лизал своему благодетелю руки и ноги, и смотрел на него преданными глазами.
Когда последний лакомый кусочек утонул в собачьем желудке, Рус услышал за спиной:
– А из моих рук брать не захотел, чертяка!
Рус обернулся. Перед ним стоял усатый мужчина в спецовке, с ружьём через плечо, слегка навеселе.
– Как же ты пробрался сюда, сынок?
– Я не ваш сынок.
– Ух, ты, ёршик! Понятно, что не мой. Это я так, к слову.
– А через забор.
– И не побоялся?
– А чего мне бояться? Я ничего плохого не сделал.
– Да я так спросил, – сказал прораб весело. – Другого дела у меня, брат, сейчас нет. Стройка разладилась. Вот, караулю объект, будь он неладен. Ничего, гуляй пока. Твой пёс?
– Мой.
– А чего ж ты его домой не заберёшь? Помрёт он тут с голодухи.
Рус понурился, но ничего не сказал.
– Усёк – мамка не велит.
– Угу.
– Ладно. Пока тихо, гуляйте на здоровье. А уж как грузовики пойдут, милости прошу – за забор.
– А когда они пойдут?
– А кто ж их знает! Как начальство договорится, что почём, тогда и пойдут.
Прораб закурил, обвёл хозяйским взглядом вверенную ему территорию, спросил у мальчика:
– Тебя как зовут-то?
– Рус. То есть, Руслан.
На лице прораба проступило радостное удивление.
– Не может быть?!
– Почему «не может быть»?
– Так меня тоже Русланом кличут. Тёзка, значит!
Ближе к обеду старший Руслан соорудил костерок, сварганил простенький супчик и пригласил Руса отведать свою стряпню. Рус ел с аппетитом и не забыл поделился с собакой. А после обеда тёзки проговорили до самого вечера.
– Я ведь не всегда прорабом был. В былые времена я, брат, облака разгонял.
– Как это?
– Лётчик я. Бывший, конечно.
– Не может быть?!
– Почему «не может быть»? – засмеялся прораб. – Было дело… А потом списали. На пенсию отправили. По возрасту. Да не в том суть! Я бы ещё мог… Понимаешь, самолёты мне покоя не дают. Каждую ночь сняться. Никаких снов больше не вижу. Одни самолёты… а! – прораб махнул рукой. – Не ко двору пришёлся. Турнули, короче. Вот и подыскал себе работёнку.
– Я тоже хочу на лётчика выучиться, – сказал Рус.
– Ты? На лётчика? А что, можно. Парень ты крепкий. И упрямый, видать.
– А с парашютом вы прыгали?
– А как же. Правда, не так часто. Но приходилось.
– Страшно?
– По первости, трухнул, малость. Это всё равно, как с непривычки зимой в прорубь сигануть. Даже кудрявей. Спасибо, инструктор вытолкал. А потом – ничего, сам прыгал.
Слушатель прорабу попался благодарный. И, дорвавшись до воспоминаний, бывший лётчик говорил без умолку. Жестикулировал он скупо, но глаза его полыхали нестерпимой синевой, а сам он походил на слегка постаревшего мальчишку. Он вспоминал лётное училище, свой первый полёт, первое назначение. Вспомнил, как однажды, в нарушение инструкции, прокатил любимую девушку на учебном самолёте и схлопотал за это: на месяц его отстранили от полётов. Вспоминал и смешное, и не очень смешное, и даже совсем не смешное…
Порой Русу казалось, что прораб не говорит, а поёт. Так разнообразны были модуляции его баритонального от природы голоса, то опускающегося до баса, то взлетающего к теноровым нотам.
– А в аварию попадали? – спросил Рус, когда рассказчик остановился, чтобы прикурить.
– Случалось, не без этого. Машина есть машина.
Прораб помолчал, потом приоткрыл рот, в уголках его глаз обозначились лукавые морщинки.
– Такой вот был случай. Служил я тогда в Казахстане. Командировали меня почту доставить в дальнее сельцо. А лететь надо было через пустынную степь. Сам понимаешь, кругом ни кустика, голая земля. И жара, как в печке. Лечу. Вдруг мотор зачихал и заглох. Пришлось садиться. Час ремонтирую, второй. В глазах круги от жары. И вода кончилась. Лежу, изнываю… Вдруг откуда ни возьмись мальчонка такой крохотный, ростом с кошку… Нарисуй мне, говорит, барашка…
– Маленький принц? – подхватил Рус удивлённо.
Прораб тут же умолк, звонко шлёпнул себя по коленкам, раскатисто рассмеялся.
– Тебя не проведёшь! Знаешь про Маленького принца? Молодец! Я тоже когда-то читал. Только вот имечко автора сейчас вылетело из головы… Как же его, а?.. Он ведь тоже лётчиком был…
– Экзюпери.
– Вот-вот. А я забыл. Это надо же, забыл! – сокрушался прораб.
Усы его поникли, глаза посерели. Он взглянул на Руса так, словно видел его впервые. Потом бросил в костёр последний чурбачок, закурил и надолго замолчал.
Вскоре и костёр угомонился. Только изредка постреливал, пыля сизым пеплом. Оба Руслана неотрывно смотрели на пылающие угли, каждый думал о своём.
И Самосвал загрустил, завыл тихонько.
– А вы инопланетян там видели? – неожиданно спросил Рус.
– Где там-то? – вяло отозвался прораб.
– Ну, там, за облаками.
– Нет, брат. Там инопланетян не видел. А вот в нашей конторе до моего увольнения их развелось как тараканов. От начальника аэропорта до бухгалтера.
– Инопланетяне в конторе?
Прораб заговорил напористо, зло:
– А ты как думал! Один летать запрещает, другой денег не выдает. Они что же, думают, мой организм на аккумуляторе работает?! Сунул два пальца в розетку, подзарядился и живи дальше! Разве это люди? Конечно, инопланетяне!
Костёр догорал, образовав сферическую горку, на огненной поверхности которой кипели, дымясь, причудливые разломы.
– Заговорил я тебя, тёзка. Не пора ли домой двигать? Да и мне надо в город смотаться, за продуктами. Переночую там. А завтра с утречка вернусь. Брат у меня в Кукушкине. Берёзовый переулок, слыхал?
– Это на другом конце города, – ответил Рус не сразу, заглядевшись на огненную планету догорающего костра.
– Точно.
Небо потемнело. Проглянули звёзды. На небе повисла полная луна.
– Ну, двигаем? – сказал прораб.
Рус обнял пса.
– А можно я ещё здесь побуду? Самосвала доведу до автобуса, попрощаюсь, а потом поеду. Я на велосипеде.
– А! Ну, как знаешь. Мне-то что…
Прораб потоптался на месте, потянулся, достал сигарету. Но прикуривать не стал. Сунул сигарету за ухо. Рус хотел сказать ещё что-то, что-нибудь хорошее, ободряющее, но не знал – что.
Прораб коротко выдохнул, подобрал ружьё и быстро зашагал к воротам.
К автобусу Рус и Самосвал пошли не сразу. Сначала сбежали по крутой тропинке вниз, к реке, поплескались в тёплой воде, походили по песчаному бережку и, обсохнув, возвратились обратно.
Уже стемнело. От лунного света вся долина была как на ладони. Друзья совершили ночной полёт на автобусе, осмотрели с высоты окрестности, усыпанные, как горохом, огоньками населенных пунктов, и, утомлённые путешествием, задремали в объятиях друг друга.
Среди ночи Самосвал услышал подозрительное шевеление за бортом. Он насторожился. Со стороны оврага к автобусу подбирался какой-то зверь. На мгновение все затихло, и снова кто-то стал продираться сквозь нагромождение мусора. Луна зашла за тучку, звёзды померкли, и стало темно, как в погребе. Самосвал высунулся из автобуса, понюхал воздух. Его мохнатую фигуру обволакивала звенящая тишина. Где-то поблизости застрекотал ночной кузнечик и, словно испугавшись чего-то, тут же умолк.
«Показалось, поди, – подумал пёс с тоской. – Ничего не чую. Не тот я стал, совсем не тот. Да и какие теперь звери! – город к самому лесу подступает. Всех разогнал. Вот раньше было… Помню одного жёлтого волка-людоеда. Кукушане ночью-то к оврагу и близко не подходили. Опасались. Он ведь того беднягу охотника, что выслеживал его, в момент загрыз. Сзади подобрался. Хитрая была животина. И свирепая. Клыки, что тебе гвозди. А лапы как из дуба изготовлены. Махнет – не обрадуешься. С одного удара глушил. Это он, поганец, раскроил мне лоб. Но и я тогда был не промах. Так отделал стервеца, что он еле ноги уволок. Где он теперь? Жив ли? Эх! Пойти что ли косточки размять».
Лизнув спящего Руса в щёку, Самосвал грузно спрыгнул с подножки автобуса и направился к краю оврага. Но до края он не дошёл – внезапно резкая боль молнией пронзила его череп и сбила с ног. На две-три секунды Самосвал отключился. А когда очнулся, увидел над собой оскаленную волчью пасть. Жёлтый волк стоял над поверженным псом, его зрачки горели ненавистью.
Самосвал судорожно соображал: если он сейчас не даст отпора злодею, значит Русу грозит беда. Волк наверняка пронюхал о его присутствии. И как только расправится со мной, разорвёт спящего мальчика на куски. Поэтому выход один – держаться до победного.
И не успел волк ухватить Самосвала за горло, как пёс резко увернулся и вскочил. Волк взвыл от досады и снова, в бешенстве скалясь и тараща глаза, бросился на пса. И на этот раз Самосвалу удалось отскочить невредимым. Волк только задел клыками за край его уха. Третий волчий бросок оказался для Самосвала тяжёлым испытанием. Его грудь ожгла рваная рана. Пёс охнул, осел на задние лапы. Кровь брызнула, как из шланга, и залила волку глаза. Волк зажмурился, заметался, завыл протяжно.
Волчий вой разбудил мальчика. Спросонья Рус не сразу понял, что происходит. Темнота стёрла предметы до неразличимости. Он пошарил возле себя – Самосвала рядом не оказалось. Тогда Рус поднялся, выглянул из автобуса, зябко поёживаясь, окликнул собаку. Услышав человеческий голос, волк замер. И в этот миг Самосвал, единым махом преодолев разделявшее их расстояние, вонзил клыки в волчье горло. Волк рванулся в сторону, потащив за собой пса, но Самосвал крепко сомкнул челюсти и не отпускал их, пока волк не затих.
А тут и тучка посторонилась, выпустила луну из плена, и всё кругом вновь озарилось ровным бледно-серебристым светом. Сражение было окончено. Волк лежал на боку, вытянув лапы, его жёлтые зрачки безжизненно уставились на луну, а из порванного горла сочилась на землю тёмная жидкость. Самосвал лежал рядом, на животе, подрагивая всем телом, и часто дышал.
Рус осмотрел пса, скинул с себя рубаху, перевязал ему рану и поволок его к автобусу.
К утру Самосвал уже не поднимался. Повязка намокла, заскорузла по краям, сделалась красной. Рана не заживала.
Тогда Рус решил сбегать домой за бинтом, пообещав Самосвалу скоро вернуться. А дома получил от матери хорошую взбучку. Мало того, мать запретила ему до школы выходить за порог.
А через два дня закончилось лето, и начался учебный год. Рус прибегал к Самосвалу ежедневно, но ненадолго. В ожидании мальчика пёс лежал на мягкой подстилке, которую Рус притащил для него из дома, и тихо скулил. Ему становилось все хуже и хуже. Жизнь его угасала.
В первое воскресенье сентября работы у Чёрного оврага возобновились. Застрекотал пусковой движок бульдозера. Забегали, закопошились люди в оранжевых жилетах. Снова потянулись к свалке самосвалы, гружёные чернозёмом, лесом, бетонными плитами, саженцами. Такого скопления людей и техники, такого объёма и ритма разнообразных работ на одном объекте город Кукушкин ещё не знал.
Ближе к обеду на территорию свалки с ослепительно горящими фарами въехала чёрная иномарка. За ней – другая. Из второй, как чёртики из табакерки, выскочили чёрные фигурки и рассредоточились на некотором расстоянии от автомобилей. Две из них заняли позицию у ворот, две застыли у мусорной кучи, ещё две подбежали к первой иномарке и, встав к ней спиной, устремили взор туда, откуда могла грозить непредвиденная опасность.