12
Ауробиндо вновь был свободен, но теперь он остался один на обезлюдевшей политической арене. Остальные лидеры-экстремисты были либо отправлены в ссылку, либо осуждены на длительное тюремное заключение; их еженедельные газеты и журналы были запрещены.
В ходе этого судебного разбирательства британское обвинение отмечало, что, «где бы ни появлялся Ауробиндо, его везде принимали с царскими почестями» и что «в нем видели не только лидера Бенгалии, но и всей страны». После «алипорского дела» его слава выросла еще больше, и британские власти уже сожалели о том, что позволили ему так легко выскользнуть из их рук. Переписка тех лет доказывает, что высшие инстанции выискивали любую возможность для окончательной расправы с Ауробиндо. Первый секретарь бенгальского правительства писал о нем: «Самый опасный наш враг теперь на свободе». Тот же самый эпитет использует и губернатор Бенгалии Ассама, впоследствии вице-король Индии. Он пишет о нем: «Это самый опасный человек из всех тех, с которыми мы имеем дело в настоящий момент»
13
В начале 1910 года Ауробиндо был предупрежден Сестрой Ниведитой, англичанкой, ученицей Вивекананды, о том, что для него приготовлена ловушка и что в любой момент она может захлопнуться. Для Ауробиндо наступил момент ухода с политической сцены. Прощаясь, он пишет статью, в которой еще раз открыто выражает свои идеалы. Эту статью, свое политическое завещание, он публикует в журнале «Кармайогин» – в еженедельнике, где он начал работать после того, как был оправдан, и который поддерживала некоторое время после его ухода Сестра Ниведита, сторонница индийских националистов. Внутренний голос приказал ему уходить. «Когда ты услышал внутреннее повеление, позаботься лишь о том, как исполнить его»
14
Политический период жизни Ауробиндо Гхоша, столь важный для Индии, закончился. Его многочисленные статьи и другие работы, оставленные им, с полной очевидностью свидетельствуют теперь о том, что он был первым, кто увидел и определил истинные цели освободительной борьбы. Вот они: абсолютная и безусловная независимость; возрождение национальных ремесел и использование местных материалов; бойкот всех английских товаров; политическое неповиновение колониальным властям; новая образовательная система, соответствующая индийской природе и характеру, а также идея ненасилия как политического оружия, подвергшаяся впоследствии наибольшим искажениям.
Вот что писал Шри Ауробиндо о самом себе: «Открытое участие Шри Ауробиндо в политике Индии было непродолжительным, поскольку он оставил ее в 1910 году и отправился в Пондичери; многие из его программ были серьезно искажены в его отсутствие, но тем не менее было сделано достаточно для того, чтобы полностью изменить лицо индийской политики, а сам дух индийского народа пробудить к осознанию идеала национальной независимости, к стремлению достичь этого идеала, используя в качестве метода несотрудничество и пассивное сопротивление. Даже несовершенных средств этой политики, применяемых в периоды случайно вспыхивающих бунтов и мятежей, оказалось достаточно, для того чтобы прийти к победе. Ход дальнейших событий развивался в соответствии с изначальной идеей Шри Ауробиндо. Конгресс окончательно перешел на сторону националистической партии, которая декларировала независимость как свою цель и должным образом реорганизовалась для действия… В конечном счете она сформировала первое национальное – хотя еще не независимое – правительство Индии и добивалась от Британии согласия на окончательную независимость»
15
Каждый раз «Дордаршан», индийское национальное телевидение, транслируя ежедневные парламентские дебаты в Нью-Дели, показывает в начале своей программы здание Парламента, затем статую Махатмы Ганди, затем статую д-ра Амбедкара, защитника угнетенных классов, и только потом бюст Шри Ауробиндо.
Глава 3. Тайная дверь к духовности
Когда Ауробиндо Гхош возвратился на родину, Индия предстала перед его взором огромной культурной пустыней. Литература на языках народов Индии была наивной и малоразвитой (за исключением Бенгалии), а то, что издавалось на английском, было удручающе низкого качества. Далеко позади остались Кембридж и Лондон, эти цветущие оазисы культуры, где пребывал теперь старший брат Ауробиндо, поэт Манмохан, опекаемый Лоуренсом Биньоном, Стефаном Филиппсом и Оскаром Уайльдом. Последний называл его «индийской пантерой в вечерних сумерках». Поэтому нисколько не удивляет то, что Ауробиндо тратил почти все свои деньги на приобретение английских книг, заказываемых в Бомбее, которые всегда, где бы он ни обосновался, захватывали большую часть его жизненного пространства.
Он изучал индийские языки: гуджарати, язык, на котором говорят в Бароде; маратхи, язык бомбейского округа; хинди, нынешний государственный язык Индии, происходящий непосредственно от санскрита и распространенный повсеместно, за исключением глубокого дравидийского юга. Он также изучает бенгали, свой родной язык, который был необходим ему для политической деятельности; вскоре он будет писать статьи и произносить речи на бенгали. Он изучает санскрит, язык, который открывает ему доступ к Махабхарате и Рамаяне, пьесам Калидасы, Упанишадам, Бхагавадгите – к древней мудрости Индии и ее санатана дхарме, «вечной религии».
Вплоть до этого момента Ауробиндо был бесстрастным агностиком и пока еще не придавал должного значения тем немногим рационально необъяснимым внутренним переживаниям, которые к этому времени у него уже были. Санскритская литература неожиданно заставила его задуматься над рядом вопросов – не следует ли из утверждений йогов, что они владели экстраординарными силами? И если мудрость их была действительно таковой, не заслуживает ли внимания то, что они находили для себя столь интересным? Однажды он сам был свидетелем того, как странствующий монах, садху, излечил его брата Барина от лихорадки: попросив принести стакан воды, он ножом прочертил над стаканом какой-то крестообразный знак, пробормотал несколько слов и велел Барину выпить эту воду. И… Барин немедленно выздоровел. В Чандоде Ауробиндо встретил великого йогина Свами Брахмананду, и эта встреча также оказала на него сильное впечатление. До этого, будучи в Англии, он познакомился с учениями Рамакришны Парамахамсы и Вивекананды… Может быть, он хотел найти в йоге некий источник сил, которые могли бы помочь ему реализовать его политические идеи? «Я надеялся, что йога поможет мне в моей политической работе, даст вдохновение, силу, новые возможности. Но я не хотел оставлять политическую деятельность ради самой йоги»
1
Самые дерзкие возвышенные мечты сочетались у него с абсолютной трезвостью. Он был совершенный реалист и неустрашимый, настойчивый искатель. В нем было то, что едва ли можно было ожидать от внешне сдержанного, вежливого, почти застенчивого и даже робкого человека. В Бароде он практикует пранаяму, технику йогических дыхательных упражнений. Он уделяет ей шесть часов ежедневно, но единственным результатом его усилий был мощный прилив поэтического вдохновения. Его пространная поэма «Любовь и смерть», написанная в очень короткий срок, была результатом этого вдохновения. Но пранаяма без руководства опытного наставника весьма опасна, и когда, находясь в Калькутте, в гуще политической деятельности он был вынужден прекратить занятия пранаямой, то едва не поплатился за свои опыты жизнью.
Вскоре, после конференции в Сурате, Ауробиндо прибыл в Бароду, чтобы повидать своих старых друзей и знакомых, а также прояснить для себя политическую обстановку в этом регионе. Там он благодаря Барину познакомился с тантра-йогином Вишну Бхаскаром Леле. Вдвоем они уединились на террасе дома, где остановился Ауробиндо. Леле был поражен, когда на его глазах Ауробиндо за три дня достиг одной из высочайших реализаций, которые может дать йога, – реализации Нирваны, пассивного Брахмана. «Леле сказал: «Сиди неподвижно и попытайся сделать ум спокойным и пустым. Освободи его от мыслей. И ты увидишь, что все твои мысли приходят к тебе извне. Как только ты заметишь их, отбрасывай их прочь; делай это прежде, чем они войдут в тебя». Я попробовал сделать так, как он сказал, и мне это удалось. За три дня мой ум стал совершенно спокойным и пустым, в нем больше не было никаких мыслей. В этом состоянии Нирванического Безмолвия я уехал сначала в Пуну, затем в Бомбей. Все казалось мне нереальным. Я был захвачен и поглощен Единой Реальностью»
2
Теперь его дальнейшее продвижение основывалось на полном и безоговорочном доверии Единому Божественному, которое пребывает в сердцах всех человеческих существ. Он отдал себя Ему всецело и безраздельно, в каждом мгновении своей жизни, во всех обстоятельствах. Эта самоотдача была краеугольным камнем всей его йоги. Упанишады и – в тюрьме – Бхагавадгита стали его руководством и источником вдохновения. Кто тогда мог бы вообразить, что этот радикальный политик, которого многие считали самым опасным человеком, вовлеченный в столь бурную деятельность, был постоянно поглощен внутренней концентрацией?
В алипорской тюрьме к нему пришла вторая важная реализация – на этот раз реализация Вездесущего Брахмана, Единого, внутри которого пребывает все, Космического Сознания. «Я смотрел на тюремные стены, отделявшие меня от людей, но это уже были не те высокие стены, которые удерживали меня в плену. Это был Васудева, это Васудева окружал меня. Я прогуливался под ветвями дерева, что росло перед моей камерой, но это было не дерево, это был Васудева, это был Шри Кришна, который простирал надо мной свои руки. Я смотрел на железные засовы моей камеры, на решетку двери и снова видел Васудеву». Васудева – это одно из многочисленных имен Шри Кришны, а Шри Кришна – аватар былых времен – это персонификация Единого Божественного. «Я смотрел на заключенных – воров, убийц, мошенников и… видел Васудеву… Я смотрел, и перед моими глазами уже не было судьи, это был Васудева, это Нараяна восседал на судейской скамье»
3
Повседневная реальность стала для него реальностью духовной. Чем бы он ни занимался – погружался ли в концентрацию, принимал ли пищу, писал ли статьи, общался с людьми, произносил ли речи на политических митингах, что ему приходилось делать довольно часто с того момента, как он стал политическим лидером экстремистов, – все теперь виделось ему иначе.
В Пондичери он полностью посвящает себя духовной жизни. Правда, он уверен, что его уединение там, «в пещере тапасьи» – как называли место своего уединения и духовной дисциплины аскеты Гималаев – будет недолгим, не более двух лет. Но «два года растянулись до четырех, затем до десяти, затем до двадцати. В течение этого периода он никогда не оставлял намерения возвратиться к прежней сфере деятельности, но его идея действия, а также соотношения между действием и йогой претерпели фундаментальные изменения»
4
5
Кто руководил им на этом пути? «Шри Ауробиндо никогда и ни от кого не получал какого-либо формального посвящения. Он начал свою садхану по собственной инициативе, используя практику пранаямы, и никогда ни у кого, за исключением Леле, не просил никакой помощи»
6
7
И все же высочайшими и неизменными наставниками Шри Ауробиндо были Шри Кришна и непосредственно Великая Мать. Став однажды на путь с помощью Леле, он в своем интенсивном, необычайно быстром развитии продвигался от одного изумляющего открытия к другому. Он вскоре постиг, что после его полной, безусловной самоотдачи Богу (что произошло в самом начале) его духовное раскрытие едва ли зависело от него самого как человеческого существа. Высшие силы в нем взяли бразды правления его судьбой: Ауробиндо Гхош постепенно становится Шри Ауробиндо.
После того, как Ауробиндо прибыл в Пондичери, Шри Кришна начертал для него новые перспективы его дальнейшего роста, «план моего духовного прогресса». Между 1912 и 1920 годами Шри Ауробиндо ведет особый дневник, в котором подробно описывает все детали своей садханы. После того, как он оставил свое тело, эти записи были обнаружены среди других документов. Но только совсем недавно они были окончательно расшифрованы и опубликованы научными сотрудниками Архива Шри Ауробиндо. Складывается впечатление, что этим документам не придавалось должного значения, хотя в то же время следует признать, что привести в порядок и расшифровать сотни страниц, написанных на нескольких языках с множеством трудно распознаваемых сокращений, – дело не из легких. Эти записи, названные «Дневники Йоги», содержат «подробное описание развития духовных способностей продвигающегося йогина»
8
Эти опыты поведут его к великим духовным открытиям, которым он впоследствии найдет подтверждение в Упанишадах и Ведах и которые изменят судьбу мира. Борьба за освобождение Индии стала теперь борьбой за освобождение человеческого вида в целом от оков его собственной природы.
Глава 4. О художниках и оккультистах
Матильда Исмалоун родилась в Александрии, в городе, где пересекались когда-то все дороги мира, а ее муж Морис Альфасса приехал из Адрианополя; теперь это турецкий город Эдирнэ. Независимая и экстравагантная Матильда однажды отказалась поклониться Хедиву, так как того требовал придворный протокол, и по этой причине была изгнана из Египта. В 1877 году вместе со своим сыном Маттео, которому тогда не было и года, она отправилась в Париж. Они быстро освоились в своем новом окружении благодаря матери Матильды, Мирре Исмалоун, замечательной женщине, большому оригиналу, космополиту, которая в Париже, Женеве и Ницце чувствовала себя так же уверенно, как и в Каире. Ее друзьями были такие известные люди, как Фердинанд де Лессепс, инженер, который строил Суэцкий канал, композитор Россини и другие.
Третий ребенок Матильды (ее первый сын умер от вакцинации в шестимесячном возрасте) родился в Париже 21 февраля 1878 года в доме № 41 по бульвару Хаусман. Это была девочка. Ей дали имя Бланше Рашель Мирра. Все называли ее Миррой. Лишь в 1890 году, когда Мирре было уже 12 лет, ее отец Морис Альфасса получил французское гражданство и стал полноправным французом.
Матильда, так же как и доктор Гхош, хотела, чтобы ее дети были наилучшими в мире. Много лет спустя Мать однажды так охарактеризовала Матильду: «Аскет. Женщина-стоик с железной волей». Несмотря на то, что она была убежденной атеисткой, она преклонялась перед своим сыном Маттео и относилась к нему как к божеству. И это продолжалось до тех пор, пока он не женился и не оставил ее дом. Ее дочери, с другой стороны, редко удавалось поговорить с ней по душам, поделиться своими радостями и горестями. Каждый раз, без всяких на то оснований, она получала от матери резкий выговор, ее в чем-то постоянно упрекали, за что-то ругали, и «всякий раз мне говорили, что я ни на что не гожусь».
Родители Мирры жили каждый своей жизнью. Ее отец был наделен огромной физической силой, а также способностями к языкам и математике. Он часто брал детей в свою спальню, где свободно порхали его любимые канарейки, и рассказывал им различные истории, где главным героем всегда был он сам. Он любил ходить с детьми в цирк. Они даже были как-то на «великом шоу с дикого Запада» Буффало Билла в 1889 году. Это был год Всемирной Парижской Выставки и возведения Эйфелевой башни.