Есть известное выражение: война не закончена, пока не похоронен последний солдат. Так и историческую эпоху нельзя считать завершенной, пока из ее опыта не извлечены все существенные уроки.
«Осуществление власти помимо права», несмотря на провидческие предостережения Д. Локка, Ш. Монтескье, И. Канта и других, со временем переросло у нас в закономерность, вошло в повседневную практику работы лидеров партии и государства. Отрицание властью базовых юридических ценностей и корректировка законов по мотивам политической целесообразности превратились в обыденное явление. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что в СССР неоднократно нарушался один из фундаментальных принципов права: более строгий закон не имеет обратной силы, то есть не распространяется на преступления, совершенные до его принятия. При Сталине это произошло в период рассмотрения известного «ленинградского» дела в отношении Н.А. Вознесенского, А.А. Кузнецова и других. К моменту их ареста в 1949 году прошло yжe два года, как в стране была отменена смертная казнь.
Но в 1950 году, перед судебным процессом, ее ввели вновь. Решение Политбюро ЦК предопределило судьбу осужденных: их расстреляли спустя час после вынесения приговора.
Через десять лет подобная практика повторилась при Хрущеве по делу Рокотова и Файбышенко. Закон тогда не предусматривал высшей меры наказания для лиц, совершавших валютные махинации. Но Хрущев потребовал – и закон, а затем и дело были пересмотрены. При Брежневе Президиум Верховного Совета СССР тоже «санкционировал» в порядке исключения применение смертной казни к лицу, не достигшему восемнадцатилетнего возраста, несмотря на категорический запрет на то в законе.
В этих примерах уже современной российской действительности видны прямые аналогии с делом А.М. Щастного. Его дело положило начало формированию практики осуждения людей при отсутствии каких-либо доказательств их вины. Впоследствии это нашло официальное закрепление в целом ряде ведомственных циркуляров и приказов. Например, в директиве прокурора Союза ССР от 23 января 1935 года разъяснялось, что дела по статье 58–10 УК РСФСР (контрреволюционная пропаганда) при наличии доказательств надо направлять в суды, а при их отсутствии – в Особое совещание при НКВД СССР, то есть во внесудебный орган.
В этой связи следует также сказать о зарождении практики осуществления репрессий не за конкретные составы преступлений (хоть и не совершенных, но предусмотренных законом), а лишь за принадлежность людей к оппозиционным партиям, отдельным социальным группам (дворянам, офицерам, кулакам, казакам, священникам, адвокатам и др.).
Подобного рода репрессии тоже считались в определенном смысле «законными», поскольку формально осуществлялись в строгом соответствии с целым рядом правовых и ведомственных актов. Вместо конкретного состава преступления в них содержались туманные и расплывчатые формулировки о «причастности», «классовой враждебности» или «социальной опасности» тех или иных людей. Например, в постановлении ЦИК и СНК Союза ССР «Об Особом совещании при НКВД Союза ССР» от 5 ноября 1934 года, которым Особому совещанию предоставлялось право применения ссылки, высылки и заключения в лагерь, перечень конкретных преступлений, за которые можно было применять эти виды наказания, не приводился. Вместо этого в законе присутствовала фраза о «лицах, признаваемых общественно опасными» без указания признаков, по которым степень этой опасности можно определить.
Можно приводить и другие примеры, обнажающие истоки произвола, узаконенного после Октября 1917 года.
История наделена свойством возврата к прошлому, если игнорировать ее закономерности, не заниматься их изучением. Историк В.О. Ключевский в самом начале ХХ века сделал в своем дневнике запись: «В России развилась особая привычка к новым эрам в своей жизни, наклонность начинать новую жизнь с восходом солнца, забывая, что вчерашний день потонул под неизбежной тенью. Этот предрассудок – все от недостатка исторического мышления, от пренебрежения к исторической закономерности».
Любой исторический поворот, один из которых мы переживаем сегодня, неразрывно связан как с нашим прошлым, так и с нашим будущим. Поэтому чрезвычайно важно знать обстоятельный и точный правовой диагноз широкомасштабного произвола, унесшего жизни миллионов наших соотечественников. А.М. Щастный – один из первых в этом скорбном списке, а его дело – наглядный для всех нас урок. Знание юридического прошлого нашей страны – если и не гарантия, то хотя бы серьезная предпосылка для невозможности повторения подобного.
Принципы права, выработанные человечеством, закрепленные во «Всеобщей Декларации прав человека» и развитые в последующем в «Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод», являются единственным признаваемым всем цивилизованным сообществом мерилом справедливости, способным обеспечить стабильное сосуществование народов и права любого гражданина.
Дополнив эти нормы положениями «Декларации о правах и достоинстве человека» Х Всемирного русского народного собора от 6 апреля 2006 года в области определения нравственных критериев права (собор, в частности, указал, что существуют ценности, которые стоят не ниже прав человека, – вера, нравственность, святыни, Отечество) и реализовав их в России, возможно создать условия для приближения нашей страны к правовому государству.
Установление верховенства права и самоограничение государства правом сплотит нацию и вернет Россию к нормальной жизни.
Виктор Буробин,
кандидат юридических наук,
президент адвокатской фирмы «ЮСТИНА»
Дело командующего Балтийским флотом А.М. Щастного
1
20—21 июня 1918 года в Митрофаньевском зале Кремля состоялся один из самых громких в то время судебных процессов. Перед судьями спешно и специально учрежденного Революционного трибунала ВЦИК предстал блистательный российский офицер. Имя его – Алексей Михайлович Щастный. Звание – капитан первого ранга. Хотя матросы по праву назвали его первым «народным адмиралом». При советской власти ему недолго довелось исполнять обязанности начальника морских сил Балтийского моря. Так именовалась тогда должность командующего флотом. Организовав и лично возглавив Ледовый поход, Алексей Михайлович успел за короткое время сделать невозможное даже с точки зрения морских специалистов – в тяжелейших условиях спасти от захвата кайзеровскими войсками и уничтожения ядро Балтийского флота.
Героям похода, и прежде всего его руководителю, в Инженерном училище устроили чествование. Однако главный виновник торжества не поднялся на сцену. Он был скромным человеком и сидел в зале. Причем не в первых рядах. Когда же его заметили, то все как один встали и устроили Щастному овацию. Весь зал продолжал стоять, пока председатель собрания благодарил Алексея Михайловича от имени России за спасение флота.
Сразу после этого произошло невероятное и необъяснимое с точки зрения здравого смысла. А.М. Щастный был арестован Л.Д. Троцким и помещен в Таганскую тюрьму. Накануне суда его перевели оттуда в специально оборудованную камеру в Николаевском дворце Кремля. Там же, в Кремле, состоялся и суд. Специально учрежденный для рассмотрения дел особой важности трибунал приговорил Шастного к расстрелу.
Почему?
Четверть века тому назад автор впервые попытался найти ответ на этот вопрос. После долгих
Алексей Михайлович Щастный поисков в архиве Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области было обнаружено и изучено дело А.М. Щастного. Но до сих пор в этом деле остается немало неясного и загадочного.
Руководящую роль А.М. Щастного в организации Ледового похода инициаторы суда не отрицали – ни Н.В. Крыленко (обвинитель по делу А.М. Щастного), ни Л.Д. Троцкий. Последний, к примеру, вынужден был сказать об «искусном и энергичном проведении им нашего флота».
Почему же через несколько дней после завершения похода все резко изменилось? Почему из героя Щастный был превращен в преступника и приговорен к расстрелу, хотя в действительности совершил подвиг?
Среди сослуживцев Щастного тогда так и говорили: его арестовали за подвиг. Капитан 2 ранга Г.К. Граф в своих мемуарах «На “Новике”» писал: «Обвинение, предъявленное А.М. Щастному, было формулировано так: “Щастный, совершая героический подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против Советской власти”. Такая странная формулировка обвинения не может не поразить каждого здравомыслящего человека, тем более что на суде не было ни одного факта, ни одного свидетеля, показывавшего против A. M. Щастного. Наоборот, все показания в один голос говорили в его пользу. Против Щастного выступал только один – Троцкий»[6].
Значит, этот подвиг Троцкому был не нужен? Значит, для него более предпочтительным вариантом являлось уничтожение кораблей (на чем настаивали англичане и против чего возражал Щастный)? Или оставление их в Гельсингфорсе, что стало бы подарком для немцев?
Какое-то приемлемое объяснение столь парадоксальным действиям большевистских лидеров, и прежде всего Троцкого, вряд ли может быть найдено без учета каких-то исключительных, таинственных обстоятельств, которые помогли бы исследователю прояснить преследуемые большевистскими лидерами цели.
Читателю впервые предоставляется возможность самому разобраться в перипетиях этого дела, составить собственное мнение о причинах суда над А.М. Щастным.
При изучении обстоятельств ареста и осуждения А.М. Щастного стоит обратить внимания на ряд особенностей.
Первое: А.М. Щастный занимал должность командующего флотом (наморси) всего два месяца. И успел за это короткое время в тяжелейших условиях спасти флот от захвата и уничтожения, сохранив его тем самым для России. А спасение флота, в свою очередь, стало спасением и дела революции. Ведь если бы флот не удалось перевести в Кронштадт, Петроград был бы захвачен немцами. Тем не менее Щастный сразу после этого был арестован! Поход закончился в конце апреля 1918 года, а 27 мая (дата ареста Щастного) Л.Д. Троцкий назвал его «преступником исключительной государственной важности».
Второе: на следующий день после ареста А.М. Щастного был учрежден Ревтрибунал при ВЦИКе[7], состоявший только из членов ВЦИКа, а постановлением наркома юстиции П. Стучки от 16 июня того же года, то есть за три дня до суда, был отменен ранее установленный запрет на применение судом смертной казни. А.М. Щастному был вынесен первый смертный приговор после октября 1917 года.
Третье: нарком по военным и морским делам Л.Д. Троцкий выполнил по этому делу несколько взаимоисключающих процессуальных ролей: как прокурор санкционировал и лично произвел арест Щастного; в качестве следователя допросил его и ряд других лиц; выступил в суде единственным свидетелем обвинения и, по некоторым данным, побывал даже в совещательной комнате.
Четвертое: по ходатайству А.М. Щастного было проведено специальное закрытое заседание, но это не нашло отражения в протоколе судебного заседания. Можно лишь предположить, что в закрытом заседании трибунала А.М. Щастный пытался объяснить суду, на чем конкретно был основан его вывод о том, что немцы «поддерживают Советскую власть».
Имеются и другие факты, которые свидетельствуют, что неослабевающий интерес к трагической судьбе командующего флотом совсем не случаен.
Для одних Щастный был и остается преступником. Для других – героем России. Поэтому разгадка тайны его гибели представляет интерес не только для историков. Обстоятельства этого дела важно знать юристам и политикам. Ведь оно наглядно показывает, почему фундамент учрежденной в 1917 году Советской республики оказался круто замешанным на беззаконии и произволе. Первый смертный приговор был вынесен в этой республике не только А.М. Щастному. Это был приговор самой нарождавшейся системе. Ее создатели вынесли приговор самим себе, поскольку проигнорировали собственное решение об отмене смертной казни, официально закрепленное на II Всероссийском съезде Советов. Наплевательские отношение к законам станет со временем нормой поведения для руководителей страны. В течение семидесяти лет для них высшим законом будет политическая целесообразность.
На сегодняшний день существуют несколько версий о причинах суда над А.М. Щастным. Все их можно свести к двум основным.
1. Версия обвинения: саботирование А.М. Щастным предписаний новой власти, проведение антисоветской агитации, «двойственной политики», направленной на подрыв Советской власти. Из обвинительного заключения следует, что такими действиями А.М. Щастный «подготовлял условия для захвата власти» и спровоцировал мятеж Минной дивизии.
2. Это была расправа за прикосновение А.М. Щастного к тайне большевиков, за его попытку разобраться в политических хитросплетениях вокруг судьбы Балтийского флота. В то же время расстрел командующего можно рассматривать как акт устрашения по отношению к вышедшему из повиновения Балтийскому флоту. А возможно, и как акт оправдания перед спонсорами революции.
В материалах дела можно найти немало данных, которые позволяют подвергнуть сомнению официальную версию обвинения.
Наиболее тяжкое обвинение, включавшее 17 пунктов, состояло в том, что А.М. Щастный якобы стремился к захвату власти. Причем, как утверждал в суде Л.Д. Троцкий, «Щастный повел такую политику, чтобы завладеть властью не только на флоте, но и во всей России».
Это утверждение не соответствует действительности. Помимо героических действий командующего по спасению флота для Советской республики, отсутствие у него намерений захватить власть объективно подтверждается тем, что Щастный от этой самой власти упорно отказывался. Только нравственный долг да настойчивые просьбы моряков не позволили ему уйти из флота в условиях, когда тот находился в тяжелейшем положении. В протоколе судебного заседания зафиксированы слова А.М. Щастного: «К сожалению, в суд не прибыли свидетели, которые могли бы подтвердить, что я все время отказывался от власти». Есть в деле и его официальное прошение об отставке, которое Троцкий отклонил.
Ряд обвинительных пунктов сводился к проведению А.М. Щастным антисоветской агитации. Л.Д. Троцкий заявил в суде, что это «самый важный и главный»[8] обвинительный пункт. Он усмотрел антисоветскую агитацию в том, что все основные вопросы по управлению флотом, в том числе о подготовке его к уничтожению, командующий выносил на рассмотрение Совета комиссаров флота, а также сделал в Совете III съезда моряков Балтфлота «антиправительственный доклад», рисуя состояние флота в крайне мрачных красках.
Парадокс заключается в том, что Л.Д. Троцкий, всегда ратовавший за «насаждение комиссаров в качестве блюстителей высших интересов революции и социализма»[9], в этом случае обвинил А.М. Щастного не в том, что он игнорировал мнение комиссаров, а в том, что он советовался с ними.