Почему-то Надя испугалась:
– Мам, а ведь Кира – взрывная, невыдержанная. Она своей энергией зажигает, но на следующий день может перечеркнуть вчерашнюю идею. Она непоследовательна, перескакивает с одной мысли на другую.
– Тебе с ней сложно?
– Я привыкла, и потом, меня Кира любит. Она меня выбрала и любит. А вот Веру Никифорову постоянно до слез доводит. Мама ее приходила, так орала, мол, «я до гороно дойду, я всем расскажу, как вы тут учите. Одним – все, другим – ничего!» Как же она будет эту Асю воспитывать?
Мария думала о том же. Как же они похожи с дочерью! Мария по молодости тоже боролась за правду. Частенько ей доставалось от учителей. Подначивавшие ее подружки в итоге убегали в тень, а Марии доставалось по первое число. С годами она стала более уступчивой, научилась приспосабливаться к обстоятельствам. А Надя – нет. Принципиальная и сдержанная, она порой ставила в тупик своих педагогов.
– Надюша, что сегодня было на сольфеджио?
– Ольга Юрьевна хотела мне поставить пятерку, но я ей сказала, что не нужно этого делать, что это ты ноты переписывала.
Мария тогда закусила губу. Действительно, они ходили с дочкой в театр, Надя очень устала, и Мария буквально приказала ей ложиться спать, сказав, что сама перепишет пьесу в нотную тетрадь. Надя тогда училась в первом классе музыкальной школы, и уж сделать механическую работу за дочь Мария была в состоянии.
– И что же Ольга Юрьевна?
– Все равно поставила мне пятерку. Сказала, что прекрасно понимает ситуацию и верит в меня, в то, что если бы я делала сама, то точно бы не ошиблась.
Так было всегда. Педагоги быстро привыкали к Наде, ценили ее честность и работоспособность.
Про характер Киры можно было говорить что угодно, но она хорошо подготовила Надю к училищу, и экзамены Надя сдала блестяще.
– Яркая девочка, – с улыбкой сказала председатель приемной комиссии. Мария разрыдалась тут же, в коридоре, а вечером звонила Кире и благодарила, благодарила. Кира тоже была счастлива:
– Спасибо, мой хороший. Мне так нужны сейчас слова поддержки. Вы уж меня не забывайте.
Этого Кира могла бы и не говорить. Она была для Марии проводником в мир музыки. Именно она показала путь, она направила, была рядом в самом его начале. От первого учителя зависит многое, почти все. Полюбить музыку, поверить в себя, научиться работать. Да, Кира вложила в Надю душу, научила ее творить. Надя летала как на крыльях, она – студентка училища, первая ступень преодолена, все, как говорила Кира, теперь – только вперед. На какое-то время пропала вся сосредоточенность девочки. Она буквально прыгала на одной ножке, кружилась с мамой по комнате, подбрасывала к потолку любимого одноглазого медведя и, рухнув на свою кушетку, хохотала в голос. Таких проявлений эмоций Мария не наблюдала у дочери за все ее пятнадцать лет. Ребенок! Какой же еще все-таки ребенок. Кролик прыгучий.
К удивлению Марии, с новым педагогом, Софьей Михайловной, отношения сложились не так безоблачно.
– Технику, отрабатываем технику. Надя, твоя сила в скрупулезности. Не все могут заниматься так методично. Так отрабатывай! Куда торопишься, куда бежишь? Я против таких сложных произведений. До Стравинского еще нужно дорасти. Ты хочешь быть настоящим музыкантом?
– Хочу! – Надя действительно уже не сомневалась в своей будущей профессии.
– Тогда упорнее занимайся. Что это за пальцы? Чему тебя в школе учили? Разве удобно здесь брать средним пальцем? Переучивайся, девочка!
Такой подход стал для девочки шоком. Кира была строгим педагогом, иногда беспощадным. Но она ни секунды не сомневалась в Надином таланте, не позволяла сомневаться и самой Наде. А уж техника всегда являлась Надиным коньком! А как можно обсуждать пальцы?! Средний палец в данном конкретном случае был Надиным изобретением. Именно он давал свободу и позволял развивать виртуозность! А здесь… Не сказать, что новая учительница была безразлична. Она была ровной со всеми учениками, никак не выделяла Надю, больше говорила про недостатки, чем про достоинства. Надя плакала, в какой-то момент даже сказала:
– Наступил черный период в моей жизни. Ненавижу эту Софью! Ты только посмотри на нее. Губки поджаты, смотрит в пол, ботиночки свои разглядывает! И вечно у нее эти вздохи. Что не сыграю, она приподнимет ножки, полюбуется на носочки и вздохнет: «Ну-ну». Мам, не могу я больше слышать это «ну-ну», – рыдала Надя в голос.
Мария металась, не знала, что делать, естественно, практически каждый вечер звонила Кире:
– Кира, что делать?! Может, нужно менять педагога? Сколько лет этой Софье Михайловне? У нее просто нет терпения на все новое, свежее. Вот правду говорят: на пенсию нужно вовремя уходить, а не высиживать до ста лет! Педагог должен быть молодым, прогрессивным. Ну вот как ты!
– Ты не права, и Софье не сто лет. Что-то около восьмидесяти, это да. Она очень крепкий педагог, и ничего менять не нужно, Маша, это нормально: разные школы. Нужно привыкать. Надя была у нас с тобой в тепличных условиях. И это неправильно. Тем более у нее сейчас прибавится класс композиции, она должна аккомпанировать, играть с оркестрами, с солистами. Надя упорная. И нужно выстоять, да. В творчестве непросто.
– Навалилось, Кира, жалко ее так. Приходит, руки-ноги трясутся. Может, не ее это совсем? Ведь я ни помочь ничем не смогу, ни подсказать. Может, зря ввязались? – всхлипывала Мария.
– Ее! – Кира говорила уверенно. – Надя очень способная девочка.
Иногда Мария спохватывалась, сколько можно говорить про Надю и про свои проблемы. Ведь Кира просила ее не забывать, рассказав об Асе.
– Расскажи лучше про себя. Как ты, как Ася?
Про Асю Кира говорила с большой неохотой:
– Маш, это разговор отдельный, трудный и долгий. Я и тогда понимала, что выбираю себе другую жизнь. Нет, я ни о чем не жалею и очень счастлива. Но, безусловно, это наша с Аськой общая работа. Две сильные личности сошлись вместе. Очень многое раздражало друг в друге. Перевоспитывать обеих поздно. Не замечать – невозможно. Поэтому потихоньку. Мелкими шажками. Помнишь, как я с Надей в самом начале занималась? Сначала просто про музыку говорили, сказки рассказывали, потом мячиками в бадминтон играли, вот примерно так же.
Значит, вот так. Не просто все у нашей Киры, а Мария забивает голову Кире тем, что ее дочь недооценили. Марии в душе было стыдно, но она никак не могла сосредоточиться на проблемах Киры, думала только про себя, про свою Надю. Она верила только Кире, а Кира так умела вселить уверенность! Почему это у Нади не получится? Ну кто-то же всегда идет первым, прокладывает путь! А почему, собственно, не ее Надя?
В какой-то момент Надя собралась. Что послужило причиной? Конечно же, она советовалась с мамой, дома они разбирали каждый урок и конкретно то, к чему относились претензии педагога. Мария терпеливо выслушивала дочь, но старалась быть объективной:
– Надя, давай так. Ты терпишь полгода и не просто терпишь, а выполняешь все условия Софьи Михайловны. А может, она права, может, она готовит тебя к какому-то новому уровню? Давай, а? – Мария почти просительно заглядывала дочери в глаза.
И Надя согласилась. Перестала жаловаться, ожесточенно продолжала работать дальше. Мария удивлялась железному характеру дочери. Надя сумела перестроиться и на каком-то этапе согласилась с новым педагогом. В итоге новая учительница в нее поверила.
– А ты у нас боец. И, безусловно, очень одаренная. – Софья Михайловна по обыкновению вздохнула, но при этом отвела взгляд от носков туфель, перестала что-то искать под роялем и посмотрела прямо на Надю. Ее узкие, с сеткой морщин вокруг губы вдруг раздвинулись в подобии улыбки.
– Ну что, работаем дальше? – Учительница встала со своего стула, подошла к Наде и приобняла ее за плечи. – Давай-давай! Хлеб пианиста – он тяжелый!
На удивление, девушка увлеклась композицией. С удовольствием аккомпанировала оркестру народных инструментов. Предложили ей одной, потому что ноты были сложными. В учебной части знали: Надя разберется.
– Мам, представляешь, это же ноты для баяна. А они их даже не потрудились для фортепьяно переложить. Вот дают. На баяне же кнопки рядом, а у меня?
Каждый вечер мама и дочь чаевничали на их небольшой и уютной кухне: их привычный семейный ритуал. В отличие от коридора кухню Мария подкрашивала каждую весну, обычно на майские праздники, немного меняя оттенки светло-желтого цвета. На яичном фоне хорошо смотрелись светлые пластиковые шкафы и веселые деревянные дощечки, расписанные ярославскими умельцами. Ситцевые шторы тоже менялись каждый год. Это был традиционный подарок подруги Светки к 8 Марта. В этом году Светка сшила ситцевые занавески с морским рисунком. Веселые ярко-синие кораблики чередовались в шахматном порядке на белом фоне.
– Все равно вы никуда не ездите, вот пусть хоть эти корабли вам напоминают – мир большой и не заканчивается одной только музыкой.
– Ну, во‐первых, мы ездим, – слегка обижалась Мария, – а во‐вторых, Надя еще весь мир объездит, вот увидишь! Но занавески чудесные. Спасибо тебе! Умеешь ты видеть яркие цвета! И правда, кухня стала еще солнечней!
Мария подливала дочери чай, подкладывала со сковородки еще горячие сырники и с удовольствием слушала рассказы про училище. Как хорошо, что Надя делится с ней, считается с ее мнением. Собственно, а с кем ей еще делиться, на подруг времени не оставалось. Хотя раньше рассказов было больше. По мере взросления вопросов у Нади становилось меньше, она наконец-то подружилась с Софьей Михайловной, и теперь мнение пожилой учительницы стало для девочки истиной в последней инстанции. Мария уже не ревновала, она поняла: у каждого в этой жизни есть свое место, свое предназначение. Она все равно мама. Была и останется, и никто никогда ее место не займет.
Спустя какое-то время Мария встретила в автобусе Асю. Узнала ее не сразу. Смутно знакомой ей показалась девушка, одетая во все черное. Крашеные, неестественного иссиня-черного цвета волосы, уложенные в ирокез, выбеленное лицо, серьга в носу, куча браслетов, неопрятный вид. Потухший взгляд и ненормальная худоба. Неужели Ася? Девушка пристально смотрела на Марию, как смотрят на знакомого человека. Внезапно Мария узнала тот самый взгляд из прошлого, взгляд волчонка. И на какое-то мгновение Мария вернулась в прошлое и увидела маленькую затравленную и испуганную Асю, тесно прижавшуюся к Кире. Марии стало не по себе.
Девушка не подошла, не заговорила. Худые нервные руки, рваные джинсы, ботинки на огромной платформе. Кирина дочь? Или все-таки она ошиблась?
Мария медленно шла домой и все думала про повороты судьбы. Сколько времени она не звонила Кире? Наверное, с полгода, не виделись и того больше. Жизнь разводит людей. Права была Кира, когда просила не забывать ее. А может, Мария перестала звонить, когда почувствовала, что Кира начала отвечать холодно, не интересовалась жизнью Марии, про себя почти ничего не рассказывала? Конечно же, Мария спрашивала про Асю. Ответы всегда были обтекаемыми. Мол, у всех все сложно.
Только почему же у всех? Нет, у Марии – не так, у нее все ясно. У Нади есть цель в жизни, она знает, чего хочет. Ну конечно же! Жизнь не преподнесет ей таких сюрпризов.
Мария видела черты погибшего мужа в дочери постоянно. Вот ведь странное дело, Надя отца не могла помнить, но улыбалась, как он, так же любила сидеть, вытянув вперед и скрестив длинные ноги, даже волосы поправляла, как Володя. Но не это главное. Главное все же – настырность и желание все решить быстро и самостоятельно. Мария очень тосковала по мужу, практически стала его обожествлять, ей часто казалось: вот был бы жив, и этой проблемы бы не было, и другая разрешилась бы гораздо быстрее. Но она хорошо помнила ту его настырность и то свое глухое раздражение, когда она не могла мужа переубедить, а он не хотел вникать в ее аргументы. Ведь сколько лет прошло, вот уже и лицо Володи стало стираться из памяти, а те свои ощущения она помнила хорошо.
Представить себе не могла, что дочь окажется настолько же упрямой, и уж никак не ожидала она такого зигзага в Надиной жизни.
Музыкальное училище Надя окончила блестяще, вот только ни в какую консерваторию поступать не поехала, вместо консерватории решила выйти замуж.
– Мою историю повторяешь? Юрка тебе не пара! – Мария в себя прийти не могла от решения дочери. Она только что закрыла дверь за потенциальным зятем. – Хоть бы предупредила! Хоть бы посоветовалась! В какое положение ты меня поставила? Меня же родимчик мог хватить от таких заявлений! – Мария никогда не кричала на дочь. Никогда. А здесь как прорвало. Это даже криком назвать было нельзя, из груди вырывался какой-то некрасивый визг. Марии казалось, что это не она кричит, да и вообще вся ситуация казалась ей фарсом: такого не могло произойти в ее с Надей жизни.
– Ничего, мам, ты у меня сильная, видишь, не хватил же, все выжили! Мам, я его больше жизни люблю! – Надя оставалась на редкость спокойной, только плечами пожимала.
– Господи, да когда ж ты успела? И что ты про ту жизнь знаешь, больше жизни она его любит!
Мария никак не могла взять в толк, как такое могло произойти?! Ну да, она много работает, но, несмотря на сложный Надин характер, всегда считала, что она – друг для своей дочери, и тайн у них вроде не было. Серьезных разговоров вести с дочерью она даже и не начинала. Считала, ни к чему, рано. Была совершенно уверена: Надя увлечена учебой, по пять часов в день сидит за инструментом. А если в кино с девочками сбегает, так понятное же дело. Сама ее порой выталкивала: «Хватит эти гаммы долбить, голову тоже проветривать иногда надо», – и вот, пожалуйста.
Мария помнила смутно, что дочь пришла в тот декабрьский вечер абсолютно счастливая. Глаза блестели, шапка почему-то была засунута в карман пальто.
– Как прошло выступление? – Мария помогла дочери раздеться. – Ну вот, опять руки холоднющие. – Она по привычке начала быстро растирать ледяные пальцы. – А почему без перчаток, Надя, ты чего это? Потеряла? Ну ладно, рассказывай.
– Мам, все хорошо. – Надя мечтательно смотрела куда-то мимо матери.
– Вот видишь, это все Шуман. Мне кажется, ты наконец поняла, как нужно играть. Нужно идти от формы к содержанию. Техника – это прекрасно. Но вот ты многое читала о Шумане, о его отношениях с Кларой. И видишь, как все вышло.
– Да, мам, да. Ой, я так устала, пойду лягу.
Мария слегка расстроилась. Они всегда очень подробно разбирали каждое выступление дочери. Иногда Надя после концерта переигрывала программу. И всегда Марии казалось, что дома получалось чуть лучше, чуть легче, не так скованно. Но как же обидно, что именно в этот раз ее не было в зрительном зале. Юбилей директора! Не пойти было нельзя. Никто бы не понял. И ведь дочь в тот вечер так ничего и не рассказала, а, быстро умывшись, прошмыгнула в свою комнату. Мария слышала, как Надя еще долго ворочалась, вздыхала. И никак она не связала эти факты с возможностью нового знакомства. Значит, Юрий появился именно в тот вечер. Надя не поделилась новостью. Почему? Она знала, что мать точно будет против? Боялась, что Мария не захочет ее понять? Если бы она рассказала сразу…
Боже, а ведь был разговор, Надя что-то там говорила про встречи с отличными парнями, которые случаются в жизни, когда их совсем не ждешь. На что Мария отрезала:
– Ну, про это нам еще рано думать, тебе в этом году училище оканчивать. – Да-да, Мария отлично помнила этот разговор. Она тогда еще рассмеялась, обняла Надю, прижала ее к себе. Может, эта фраза как раз и оттолкнула дочь? А она хотела что-то еще добавить? Какой кошмар! Стало быть, сама виновата.