И тут она звонит!
– Лена, что ты хотела?
Егор оглянулся на стакан со скотчем на подоконнике. Ему очень хотелось взять его в руки и, лениво потягивая элитный алкоголь, презентованный ему недавно, ни о чем тревожном не думать. Просто смотреть в окно и наблюдать. И уж, конечно, ему не хотелось говорить сейчас с Леной, хотя душа ныла болезненно и сладко от звука ее голоса.
– Егор… Ты так изменился, – выдала вдруг его бывшая девушка. – Раньше ты…
– Меня больше нет, Лена, – перебил он ее.
– Но как нет? Ты же со мной говоришь, Егор, – возразила она, считая себя вполне логичной.
– Меня прежнего нет, – пояснил он.
И тут же подумал, что ему ведь прежде не раз приходилось ей разжевывать по нескольку раз некоторые прописные истины. И он никогда не считал ее тупой. Считал себя неспособным правильно и понятно изъясняться. А она была милой, непосредственной, наивной и очень желанной.
– Меня прежнего нет, Лена, – повторил Егор и тут же привычно начал объяснять: – Такого, как раньше. Я другой, Лена. Стал другим.
– Че ты мне разжевываешь-то, я не тупая блондинка! – фыркнула она и тут же поспешно добавила: – Я просто блондинка!
– Лена, ты позвонила мне. Что-то случилось? – решил он немного помочь ей и снова покосился на широкий стакан со скотчем на подоконнике. Он притягивал его, как магнит. И еще больше его притягивало окно, точнее, действо за окном. Вернее, за окнами старинного дома.
Что они делают – его обитатели? Чем теперь заняты? По-прежнему ли спит, укутавшись в груды тряпья, пожилая женщина? Снова забилась в угол дивана с книжкой рыжеволосая девушка, или все же напросился к ней кто-нибудь в гости, и они теперь пьют чай, усевшись за ее круглым столом? Незнакомец? Он явит свое лицо ему сегодня или нет? А Академик? Он сегодня чем занимается? Продолжил читать свою книгу? Или изучает чертежи? Или рассматривает огромные альбомы в старинных переплетах?
Он не следил за ними, нет! Упаси господи!!! Нет!
Он за ними наблюдал. Это наблюдение стало неотъемлемой частью его свободных вечеров. Жильцы старинного дома, долгие годы готовившегося к сносу, сами того не подозревая, стали его знакомыми. Занятными, удивительными, банальными, загадочными…
– Егор, я хотела поговорить с тобой, – произнесла Лена неуверенно. – Ты выслушаешь?
– Говори, только недолго, – попросил он и пожалел, что не купил телефонный аппарат со съемной трубкой и теперь вынужден быть прикован к крохотному пятачку у барной стойки в кухне. – Я занят.
– Понимаю.
Лена вздохнула глубоко и протяжно. Потом еще раз и еще. Егор насторожился. Она как будто набирала воздуха перед прыжком. Так она дышала, когда сказала, что уходит.
– Лена, что?
У него противно заныло в желудке. То ли от спиртного, то ли от предчувствия.
– Егор, я хотела бы вернуться, – быстро, почти скороговоркой, выпалила она и заплакала.
– Лена, нет!!!
Егор швырнул трубку на аппарат, следом выдернул телефон из розетки, прижался к стене и с силой зажмурился.
Господи, нет, пожалей его!!! Только не это!!! Прости его, Господи, за то, что просил об этом много, много раз!!! Прости! Воистину, надо бояться своих необдуманных желаний! Не надо просить того, о чем потом пожалеешь!
Егор сполз по стене на пол, сел, вытянув ноги.
Ленка, Ленка… Что ты натворила? Зачем ты поломала все, сбежав буквально из-под венца? Они же собирались пожениться! Присматривали кольца, строили планы. Мечтали о чем-то банальном, но милом. А она взяла и сбежала с Леней. С его лучшим другом!
– Значит, друг был не лучшим, и девушка так себе, – вынесла приговор Света, когда он жаловался ей как-то под рюмку водки. – Понимаете, Егор. – Они тогда еще были на «вы». – Понимаете, это даже хорошо, что они сделали это с вами теперь. Много хуже было бы, проживи вы с ней несколько лет, прирасти душой и телом. Нарожайте вы детей. Вот была бы трагедия. А так… Это просто неприятность!
Просто неприятность. Неприятность!
Его лучший друг, с которым дружил с детского сада, вместе окончил школу, вместе учился в университете, который предал его, – это неприятность. Его девушка, которую любил пять лет, с которой жил, спал, на которой хотел жениться и которая его бросила, – неприятность.
Честно? Он тогда счел Свету дурой. Хорошо, промолчал. Он тогда много молчал. Это помогло не обрасти врагами, потому что людей он тогда люто ненавидел, почти всех. И помогло сохранить со Светой нормальные отношения. Приятельские. Теперь вот она хочет перешагнуть этот приятельский рубеж и двигаться дальше в романтическом направлении, а он не знает, что делать.
Тут еще Ленка…
Егор поднялся с пола, подошел к подоконнику, взял в руки стакан с виски и глянул на дом.
Привычная картинка. Пожилая женщина спала, закутавшись в тряпье и не выключив света. Рыжая девушка сидела в углу дивана, положив голову на подтянутые к подбородку колени. Семейка малахольных сновала по комнате, как тараканы по обеденному столу. В окне Неизвестного света не было. Академик читал книгу, медленно водя лупой над страницами. На подоконнике на спиртовке стоял крохотный кофейник. Варился кофе.
Егор сделал медленный глоток виски. Надо было гасить свет и ложиться спать. Он привык к режиму в будние дни: отбой не позже двадцати трех. Привык без Ленки. Когда жил с ней, уснуть раньше часа ночи не выходило. Сейчас все изменилось. Все стало другим. Сейчас он находит интересным наблюдать за чужой скучной жизнью за чужими окнами.
Бред!
– Бред, – проворчал он, отворачиваясь от окна. – Бред и сумасшествие!
Егор ополоснул стакан, поставил его на полку, выключил свет в кухне и решил, что перенесет свидание со Светой с пятницы на среду. Иначе он точно свихнется, придумывая истории для жильцов дома.
У них же там день похож на день! Час на час и минута на минуту! Что могло в их жизни произойти интересного? Ничего из того, что он придумал неделю назад.
По его версии, Неизвестный от кого-то скрывается. Рыжая девица обманута любовником и переживает теперь душевную трагедию, забиваясь каждый вечер в угол дивана. Пожилую женщину выгнали дети, и она от горя запила. Отец суетливого бестолкового семейства проиграл в покер квартиру, и они вынуждены теперь жить в таком месте. А Академик…
Этот высокий седоволосый мужчина, посвящающий каждый вечер изучению чертежей, чтению книг и рассматриванию старинных альбомов, скорее всего, был жестоко обманут риелторами. А как еще? По какой причине образованный человек мог на старости лет оказаться в этом дряхлом строении? Скорее всего, затеял обмен и остался вовсе ни с чем.
Егор, подавляя желание глянуть в окно еще разок перед сном, ушел с кухни принимать душ. И не увидел, как дернулась и напряженно выпрямила спину рыжеволосая девушка, с опаской оглянувшись на дверь. И одновременно с ней, пускай и без такого испуга, оглянулся на дверь ее сосед сверху. И даже вечно пьяная и спящая дама приподняла голову со странного комка, служащего ей подушкой, и прислушалась.
Ничего не слышала за домашним гвалтом лишь суетливая семейка. Да в комнате Неизвестного по-прежнему было темно. Хотя непроницаемые шторы на окнах вздувались пузырем. Но это ведь не иначе как ветер, так?..
Глава 2
Старый дом был полон старых шорохов.
Она их все выучила наизусть за те три месяца, что вынуждена была тут жить. Она знала, как гремит оторвавшийся лист железа на ветру. Знала, как скребутся мыши под половицами. Знала, что именно Зинаида Васильевна ходит сейчас по общему коридору, на ощупь отыскивая дверь в общую уборную. Она была почти слепой, эта бедная старая женщина. Брошенная всеми на произвол судьбы, она отчаянно боролась за право жить на свободе, а не в интернате. Она не надоедала социальным службам, не просила помогать ей соцработникам. Она целыми днями не выходила из своей комнаты и, кажется, постепенно спивалась. Оле казалось, что она слышит запах гниющей плоти, и запах этот идет из комнаты Зинаиды Васильевны.
Она пыталась ей помогать, вызывалась ходить за покупками или убрать комнату. Женщина отказалась.
– Вон отсюда! – ткнула она грязным пальцем ей почти в глаз. – Убирайся!!!
Больше Оля попыток не предпринимала. Просто узнавала в шорохах старого дома ее шаркающую поступь, делала вывод, что женщина все еще жива и бить тревогу рано. И все.
Над Олей, на втором этаже, жил Всеволод Валентинович Агапов. Когда-то он был какой-то значимой фигурой. То ли знаменитым искусствоведом, то ли известным археологом. Она точно не знала. Могла лишь догадываться по его алчному интересу ко всему, что касалось раскопок и предметов старины, представляющих собой историческую ценность. Он мог часами говорить об этом, не заботясь вниманием слушателей.
Олю его рассказы утомляли. И если честно, она его считала немного чокнутым. Выживший из ума старик, считающий, что основную массу кладов на земле человечество еще не нашло. Но его медленная поступь над ее головой, как ни странно, действовала на нее успокаивающе.
Это было много лучше беготни четырех пар ног сумасшедшей семейки Зотовых, вознамерившихся, кажется, развалить старинный дом задолго до их переезда.
И куда лучше крадущихся шагов неизвестного жильца, которого никто из них ни разу не видел.
– Мне без разницы, кто живет рядом с нами, – брызгала слюной Зотова-старшая. – Лишь бы не докучал!
– Оленька, он маленький, тихий человек, зачем вам знать, кто он? – недоумевал Агапов. – Мы все скоро разъедемся по адресам и… и вы даже не вспомните, кто он! Вы и обо мне забудете! Ведь забудете, так, Оленька? Забудете? Признайтесь…
Признаваться в том, что она забудет всех на второй минуте, как она отсюда съедет, Ольге не хотелось. Она была хорошо воспитанной, поэтому вежливо улыбалась и бормотала:
– Ну что вы, Всеволод Валентинович. Как можно вас забыть?
Она хотела их всех забыть. Очень хотела. Как только она забудет их, она забудет, почему была вынуждена жить в старом дряхлом доме, полном старых шорохов, некоторые из которых ей казались жутковатыми. Крадущиеся шаги неизвестного жильца особенно! И сейчас. Что это?! Стон? Плач? Вой ветра?
Оля выпрямила спину, вытянула шею, повернула голову в сторону ветхой двери, прислушалась. Господи, ну точно, будто кто-то стонет! Протяжно, страшно. Скорее воет даже! Неужели ветер способен так выводить, облизывая старые стены коридоров и забираясь на чердак?! Это точно не ветер!
Оля свесила ноги, обутые в старенькие тонкие валеночки, с дивана. Напружинившись, встала. И на цыпочках прошлась до двери. Наверху, над ее головой, Всеволод Валентинович сделал то же самое. Потом со скрипом приоткрылась дверь Зинаиды Васильевны, и ее жесткий неприятный голос крикнул:
– Кто здесь?!
Дверь над Олиной головой тоже открылась. Значит, Агапов решился повторить подвиг Зинаиды Васильевны и выглянуть ночью в общий коридор. Вообще-то никто из них ночами из комнат не выходил. Все старались посетить душевые и уборные до наступления глубокой темноты. По умолчанию! Даже Зотовы, которым было плевать на все. Никто не выходил, кроме неизвестного жильца. Его осторожные шаги Оля слышала порой и далеко за полночь, а однажды и под утро.
Вой повторился. И Зинаида Васильевна снова задала свой вопрос:
– Кто здесь?!
Ей никто не ответил. Но к ее вопросу присоединил свой и Агапов.
– Эй! – крикнул он странно не вязавшимся с его старостью звонким громким голосом. – Кто здесь?!
Оля, немного осмелев, крутанула головку замка, высунулась в коридор, кивком поприветствовала Зинаиду Васильевну. Та ответила тоже кивком.
– Всеволод Валентинович! – громко позвала Оля.
– Да, Оленька? – под его тихой поступью взвизгнули половицы общего коридора второго этажа. – Вы тоже слышали?
– Слышала! – пожаловалась она.
– Давайте посмотрим, – вдруг предложила Зинаида Васильевна.
– Зачем?! – ахнула Оля. – Лучше полицию вызвать.
– На предмет чего, Оленька? – На лестнице показались тупые носы войлочных домашних туфель Агапова, он спускался. – Скажем, что в доме кто-то воет? Посмеются, поверьте. И еще и оштрафуют за ложный вызов.
– Ваши предложения? – Оля сделала неверный шаг из комнаты, покидать которую в этот час ей дико не хотелось.
– Давайте посмотрим! – продолжила настаивать Зинаида Васильевна.
Она громко хлопнула своей дверью, подошла к Оле, оглядела ее с головы до ног, чему-то удовлетворенно кивнула. Глянула на старика, спустившегося к ним, и неожиданно стыдливо потупилась.
В отличие от нее – пропахшей несвежим бельем и перегаром – Агапов выглядел франтом. На дворе поздний вечер, близится ночь, а он в белой сорочке с закатанными до локтя рукавами, домашних фланелевых брюках мышиного цвета, гладко выбрит и хорошо причесан. И от него пахнет пускай и дешевым, но все же каким-никаким одеколоном. Глаза горят азартом, движения, вопреки обыкновению, порывистые. И не скажешь, что старику за семьдесят. А ей еще и шестидесяти нет, а она уже развалина.
– Давайте посмотрим, – согласился Агапов, согнул левую руку кольцом, предлагая ее Оле. – Мне кажется, что кто-то воет с лестницы черного хода.
– Черного хода?! – удивилась девушка.
Она успела запереть комнату на ключ, взяла Агапова под руку и пошла с ним вместе следом за Зинаидой Васильевной, воинственно пробивающей себе путь среди рухляди заброшенного дома. Ее походка странным образом преобразилась. Старая женщина больше не шаркала, шла уверенно и широко. Попутно нашаривала на стене выключатели, щелкала ими. Зажглось всего три лампочки из семи. Но и их оказалось достаточно, чтобы осветить длинный узкий коридор, ведущий к черному ходу, о котором Оля не имела ни малейшего представления. Она вообще не знала, как был устроен этот дом. И не желала знать. Она надеялась на скорый переезд, все!
– Да, тут есть черный ход. Это дом бывшего начальника Тайной канцелярии, – рассказывал Агапов, осторожно переставляя ноги в войлочных домашних туфлях, пробираясь сквозь мусор. – У него очень нехорошая репутация, очень!
– У начальника Тайной канцелярии?
Оля уже пожалела, что пошла с ними. Ее милые валеночки запылились, тонкая подошва не защищала от россыпи мелкого щебня, и пару раз ей было откровенно больно наступать. Решила терпеть. Ради стариков.
– У начальника Тайной канцелярии была репутация безжалостного палача. Говорят, его именем пугали детей. Когда он шел по улицам, утверждают, многие закрывали окна ставнями! Но я имел в виду репутацию этого дома. Его дома!
– Что? – Зинаида Васильевна вдруг остановилась, глянула на Агапова с кривой ухмылкой, безобразно исказившей ее лицо. – Проклятое место?
– Вы практически угадали, Зинаида Васильевна, – обрадовался Агапов, помогая Оле перешагнуть через груду картонных ящиков. – Это место имело дурную славу. Его потом после смерти хозяина никто не хотел покупать. Так и стоял он заколоченным. Болтали о привидениях. Будто бродят по дому души насмерть замученных начальником Тайной канцелярии людей. Будто слышат в округе вой, стоны, крики. Хотели даже сжечь дом, но никто не осмелился. Все боялись стать проклятыми. Так и стоял он, пока господа революционеры не превратили его в хлев. Потом…
– Смотрите! – перебила его Зинаида Васильевна, тыча пальцем в угол перед дверью черного хода. – Кто же такое мог сотворить, Господи???
В углу в луже крови лежала умирающая собака. В брюхо был воткнут прут арматуры, а на морду ей было надето цинковое ведро, проржавевшее до дыр. Собака скулила, подвывала. Звук искажался стенками старого ржавого ведра, казался почти мистическим и мало напоминал звериный.
– Изверги, – проговорил Агапов без особого чувства и тут же потянул женщин с этого места в обратную сторону: – Идемте, идемте, это всего лишь собака. Оленька, что с вами?