– С вами точно все в порядке?
– А почему нет? – Оля глянула на него, усмехнулась: – Я просто оступилась, и все.
– Ага, как же! – недоверчиво скривил рот ее спаситель. – А перед этим торчали столбом на остановке под дождем. Потом ползли, как букашка, по «зебре». Потом пятились под колеса моей машины. И следом едва не упали, споткнувшись о бордюр. Повторю вопрос: с вами точно все в порядке?! Может, вам нужна медицинская помощь?
– Нет, не нужна.
Оля глянула за его плечо. Там, прижавшись к бордюру и тихо урча заведенным мотором, стоял его внедорожник. Большой, черный, блестящий, как майский жук. Ей вдруг так захотелось оказаться внутри этой машины. Согреться теплым воздухом, выдуваемым печкой, послушать хорошую музыку, поговорить с этим сердитым спасителем. Не о помощи, в которой она точно нуждалась, а о чем-нибудь приятном и добром. О музыке, к примеру.
– Послушайте, – вдруг осмелилась Оля. – Вы не могли бы посмотреть на второй этаж. В окно. Крайнее слева. Что там?
– Хорошо, – быстро согласился он, вышел под дождь, задрал голову, тут же вернулся. – Там ничего.
– То есть никого?!
– И никого и ничего.
– А свет? Свет горит?
– Нет. Света нет. И, кажется, плотно задернуты шторы. А почему вас интересуют эти окна?
– Нет, все в порядке. – Оля потянула на себя старую тяжелую дверь. – Спасибо.
– За что? – Он все не уходил, все стоял за ее спиной.
– Что меня не переехали, – пошутила она и скрылась за дверью.
Глава 5
Паша, оголенный по пояс, массировал плечи босса профессиональными движениями. Это расслабляло, нежило, заставляло на время забыть о проблемах, которые как грибы после дождя множились на каждом шагу.
Геннадий Иванович сладко зажмурился, застонал, когда большие пальцы его водителя и телохранителя, а заодно и массажиста и помощника по всем вопросам сомкнулись на его шейном позвонке и начали тихонько надавливать.
– Хорошо, Паша… Хорошо…
Паша старался, сосредоточенно разминая плечи и спину своего босса. Тому необходимо было расслабиться. Необходимо было хоть на какое-то время забыть обо всем. А то так и до инфаркта рукой подать.
Как он сегодня рассвирепел, узнав новости! Как он гневался и плевался слюной, семеня на коротких ножках по кабинету!
– Почему?! Почему, Паша, я тебя спрашиваю, кто-то влез в наше дело? Почему все идет не так?
Геннадий Иванович так орал, его лицо так страшно побагровело, что Паше в какой-то момент показалось, что оно сейчас лопнет – его одутловатое, лишенное всяческой привлекательности лицо. Он перепугался и пообещал почти невозможное.
– Я все решу, Геннадий Иванович, – сказал тогда Паша.
– Решишь?!
За его обещание босс ухватился как за соломинку. Сразу успокоился, заулыбался. Даже позволил себе потрепать своего телохранителя по плечу, хотя всегда избегал становиться с ним рядом – слишком велик был контраст их внешностей и роста.
– Вот и молодец, Павлик. Вот за это я тебя и ценю. Решишь – значит решишь. А давай-ка баньку организуй, а?
Приказано – сделано. Паша организовал парную и уже двадцать минут массировал жирную спину своему повелителю. И чем больше расслаблялся его благодетель, тем мрачнее становился Паша.
Пообещать-то он пообещал, а вот как станет решать эту проблему, понятия не имел. Он привык иметь дело с известным противником. Чаще всего этого противника определял за него босс, ему лишь давались указания: наказать, разобраться, предупредить, устранить.
Каждое из этих указаний несло в себе целый пакет мер устрашения, а иногда и конкретных карательных мероприятий. К этому Паша привык. Была цель, было средство.
Но теперь…
Теперь он понятия не имел, с кем и с чем имеет дело! Да, первоначальная задача была предельно ясна – необходимо выдавить жильцов из дома до весны, тогда планировался снос. Хотя бы за неделю до сноса их оттуда убрать. Им просто необходимо было обследовать подвалы этого старого строения. У них уже и оборудование было заготовлено, и чертежи имелись, где может находиться то, на чем помешался Геннадий Иванович. Они бы сделали это уже давно, но тут, как на грех, случился пожар в двух общагах, и людей спешно рассовали кого куда. Этих вот несчастных сунули в старую рухлядь, подключив им какие-никакие коммуникации: свет, холодную воду, канализацию.
– А че, при них нельзя, что ли? – недоумевал Паша поначалу. – Они из комнат своих не выползают почти. До уборной и обратно. Им какое дело, кто роется в подвале?
– Умник! – шипел с презрением Геннадий Иванович. – Кто помешает им вызвать полицию?! Кто помешает сообщить корреспондентам, что кто-то ведет раскопки?! А если об этом узнают газетчики, то узнает и эта… нечисть! А когда эта нечисть, Паша, узнает, то дело пропало. Понимаешь, дубовая твоя башка?! Тогда он меня точно опередит и снова публично высмеет! Не-е-ет, Паша. Мы должны действовать тихо. Не вызывая подозрений.
– Так вы уже разрешение получили на исследования в управе, – несмело возражал Паша, просто чтобы напомнить. – Кто-то да проболтался.
– Я получил разрешение на негласное присутствие в этом доме не для поисков, болван! – орал Геннадий Иванович – он вообще очень быстро выходил из себя. – Я получил его для изучения архитектурной исторической ценности! Понимаешь разницу?!
Паша не понимал, потому что эта хитрость была шита белыми нитками.
– И тот, кто мне дал это разрешение, будет молчать как рыба. Знаешь почему?
Паша догадывался.
– Потому что получил от меня конверт с деньгами. А это сейчас срок ого-го какой! Он станет молчать и молить Бога, чтобы я не проболтался. А ты говоришь, он!
– Может, тогда он и поспешил туда людей поселить, а? – размышлял вслух Паша. – И денежки взял, и подстраховался?
– Вряд ли, – ворчливо отозвался босс.
Мысль о том, что его может кто-то кинуть, была для него непереносимой. Он привык властвовать, не разделяя.
– Он не дурак, знает, что ему будет, если он посмеет только подумать! Это просто совпадение, просто случайность. Кто мог знать, что сгорят эти чертовы общежития!..
Паша промолчал тогда. А теперь вспомнил. Он ведь узнавал по своим каналам. Общежития сгорели в результате умелого поджога. Просто это не афишировалось нигде и ни в одном акте не было зафиксировано. Везде записали: пожар в результате неисправной электропроводки. Кому нужны лишние проблемы? Кому нужно заводить уголовное дело и париться потом над расследованием? Ясно же как божий день, что поджигатель кто-то из жильцов. А их там полторы сотни на два дома. Всех подозревать?
Теперь он почему-то стал думать несколько иначе.
Теперь он почему-то во всем видел злой умысел. Умысел, направленный против его хозяина.
Как он орал, когда узнал о смерти бродячей собаки и о том, что кто-то вызвал полицию! Как он орал! Даже сильнее, чем сегодня, когда стало известно, что одну из комнат в доме занимает профессор археологии, повернутый на кладах и вознамерившийся доказать, что этот старый дом, в который его случайно поселили, полон тайн.
– Что он сказал?! – схватился за сердце Геннадий Иванович.
– Что дом этот полон тайн и, возможно, никто еще не докопался до сокровищ, спрятанных царским инквизитором, – промямлил Паша.
– Кому сказал? – Вот в этом месте лицо босса начало наливаться кровью.
– Своему бывшему коллеге, с которым пил кофе в кофейне за квартал от дома. Наш человек пас его и все слышал. И слышал потом, затаившись под дверью, как он повторил это все рыжей девке, пригласив ее к себе вечером на чашку кофе…
Все выходило из-под контроля, буквально все. Паша тяжело вздохнул. Положил ладони на крестец хозяина, осторожно надавил. Еще и еще раз, слушая характерный хруст. Это нормально. Так и должно быть. Вот если бы он надавил сильнее, то тогда…
Иногда – очень редко – ему очень хотелось сделать что-нибудь Геннадию Ивановичу, какую-нибудь пакость. Это когда тот особенно расходился и принимался оскорблять его незаслуженно. Потом Паша стыдился своих желаний. Усмирял свой гнев. И думал, что никто не лучше. Все в этом мире прогнило. Все чувства. Никто ничего не ценит, все повернуты на деньгах. Его босс хотя бы какую-то часть своей души оставляет нетронутой. Он не спит с девками за деньги. Считает это мерзким. И у него есть цель. Может, и не вполне благородная, но он этой цели не изменяет. Он верен ей. И эту верность в нем Паша ценил. И сам старался служить верно…
– Решит он, – вдруг проворчал Геннадий Иванович и тревожно заворочался, будто услышал опасные мысли Паши. – Как решать-то станешь? Как профессору рот заткнешь? Как девку эту рыжую усмиришь? И собака эта… Кто мог додуматься, Павел? Кому помешала бедная тварь?
Уничтожения из прихоти или куража Геннадий Иванович не терпел. Вот для дела – это пожалуйста. Тут он приказ отдаст не задумываясь. А из хулиганских побуждений…
– Пакость какая! – продолжал сонным голосом босс, широко раскинув руки по кушетке для массажа. – Мало проткнуть бедное животное прутом металлическим, так еще на башку ведро надеть. Зачем?!
– Может, для устрашения? – предположил Паша. Он последние два дня только об этом и думал, и ничего путного ему в голову не пришло ни разу.
– Кого устрашать-то собрались такой байдой, Паш?
– А для чего тогда собачий труп перетащили из дома к крыльцу? И ментов потом вызвали? – рассуждал вслух Паша. – Подохла-то собака в доме, это сто процентов. Профессор, рыжая и алкашка ходили ночью на нее смотреть. Рыжая чуть в обморок не грохнулась. Наш человек видел, как алкашка ее по щекам хлестала. А утром рыжая из дома выходит, а собачий труп под ногами.
– И она снова в обморок? – заинтересованно спросил Геннадий Иванович, приподняв голову.
– Нет. Она с ментами базарила. Они ее встретили возле собачьего трупа.
– Так-так-так… – забормотал Геннадий Иванович и принялся дергать ступнями – что-то типа зарядки. – Утром рыжая на порог, а там собака… Так-так-так, и менты. А кто, Паша, скажи мне, первым всегда выходит из дома по утрам?
– Рыжая, – без запинки ответил Паша.
– Вот! – Геннадий Иванович резко приподнялся, сел, прикрывая махровой простыней наготу. – Вот, Паша, она и разгадка! Все это действо направлено против рыжей девки. Для нее это представление устроено!
– Да? – Паша недоверчиво покачал головой. – Заморочено как-то.
– Ничуть! Подумай сам… Собаку грохнули, она потом еще полчаса выла, так?
– Да, наш человек говорит, вой был жуткий.
– Пошел на вой кто? Рыжая, профессор, алкашка. Потому что больше идти некому. Семейке придурочных все нипочем. А тот, кто живет в крайней комнате, еще ни разу не засветился. Ни разу! Когда уже, Паша?! – босс требовательно глянул на Пашу.
– Делаем все возможное, Геннадий Иванович. Как призрак, честное слово! Вроде кто-то есть, а будто и нету. Может, там ход какой в его комнате существует?
– Может быть, может быть… Тогда откуда он о нем узнал, Паша? Ой, что-то погано все как-то. – Некрасивое лицо хозяина сморщилось, как от боли. – Ладно… Про собаку… Пошли на вой те, кто должен был пойти. Остальным по барабану. Утром собаку перетащили к порогу. Для чего? Для того, чтобы рыжая снова на нее наткнулась. Все это против нее, Паша! Точно против нее! Может, какой ухажер ей мстит, может, еще чего.
– А чего прямо так-то?
– А вот ты возьми и узнай! – предложил Паше выход Геннадий Иванович.
Сам-то он, честно, не знал, с чего начинать решение проблем.
– Узнай об этой девке все! Кто? Откуда? Чем занимается? Семья? Друзья? – загибал пальцы босс. – И реши уже вопрос с этим чокнутым профессором, который болтает направо и налево непотребное! Реши, Паша…
Глава 6
Привычным движением плеснув себе на дно бокала виски, Егор достал щипцами из пластикового контейнера два кубика льда, швырнул их в бокал. Размешал. Захлопнул морозильник, убрал в бар бутылку. Выключил свет в кухне и подошел к окну. Теперь у него тут стоял высокий табурет, он перетащил его от барной стойки. Действие, разворачивающееся в окнах старого дома, занимало его все больше и больше. Стоять у окна приходилось все дольше, и он уставал. Решил, что можно сделать наблюдение более комфортным.
Конечно, основным объектом его наблюдений была и оставалась рыжая девица. А после того, как она едва не попала под колеса его Жучка и он проводил ее, ему стало казаться, что он как-то даже ответственен за нее.
Ну, курица ведь, ну! Несуразная, рассеянная курица, хотя и дико хороша собой. Он прекрасно рассмотрел ее, когда провожал до двери дома. Белокожая, зеленоглазая, рыжая, с тонкой полоской яркого рта. Она показалась Егору каким-то экзотическим созданием. Очень редким, штучным. Он пожалел тогда, что не настоял на помощи. Ему показалось в тот момент, что она дико в ней нуждалась. Что-то шло не так в ее одинокой жизни.
С того памятного вечера прошла почти неделя. И в жизни Рыжей начали происходить некоторые изменения. К примеру, к ней часто стал наведываться с приглашениями Академик. Перед этим он долго готовился. Гладил на своем маленьком узком диванчике брюки, сорочку, тщательно брился, потом одевался, зачесывал наверх густую седую шевелюру. И шел к девушке. Короткая беседа у ее дверей. Он возвращался к себе. Минут через десять Рыжая выключала свет в своей комнате и почти тут же появлялась в комнате Академика. Она никогда не приходила к нему с пустыми руками. То коробка с печеньем, то конфеты, то тортик.
Они усаживались к его столу, разливали кофе либо чай по чашкам, угощались печеньем либо конфетами и подолгу, подолгу разговаривали.
Честно? Егор им немного завидовал. Ему казалось, что разговоры эти очень содержательны, интересны. Через пару дней Академик так расчувствовался, по мнению Егора, что доверил Рыжей рассматривать свои чертежи, старые книги и огромные старинные альбомы, занимавшие почти всю поверхность большущего стола.
А однажды, это когда Академик, включив ночник, погасил верхний свет и принялся расхаживать по комнате и рассказывать что-то, отчаянно при этом жестикулируя, Егор подумал, что Рыжую сейчас посвящают в какую-то страшную тайну. И ему очень захотелось быть сопричастным к этой тайне. Захотелось сейчас сидеть рядом с Рыжей, слушать Академика и стоны старого дома.
Ночь показалась ему бесконечной. И наутро он нарочно поставил свой Жучок так, чтобы Рыжая по пути на остановку в него непременно уперлась.
– О, это вы? – удивленно распахнула она зеленые глазищи. – Здравствуйте. Простите, не знаю, как вас зовут. Я Оля.
– Егор, – представился он, распахнул дверцу со стороны пассажира. – Присаживайтесь, довезу.
– Нет, – неожиданно резко ответила она отказом. – Не надо.
И ушла на остановку, даже ни разу не обернувшись. Он не погнался за ней, считая это глупым. И весь день был раздосадован на самого себя. Навязываться он себе запретил с тех пор, как Ленка его кинула. Никогда никому не навязываться. А утром как-то так вышло, что попытался это сделать. С сердитых мыслей своих он решил вечером к окну не подходить. И два дня потом не подходил, согласившись два дня подряд встречаться со Светой. А это было то еще испытание! При внешней привлекательности девушка была глупа как пробка!
На третий день Егор решил: все, хватит. Он наказал себя за промах, можно побаловать себя любопытством. Сел у окна со стаканом виски, только уставился на окна, как в доме отключили свет. Вот только что привычно светились все пять окон: два на первом, три на втором. Третье на втором наглухо задраено шторами. Как бац – и все потухло. Какое-то время держалась полная темнота. Потом в окне Рыжей заметался острый луч фонаря. В окне Академика на подоконнике загорелась свеча. А в окне сумасшедшей семейки загорелась керосиновая лампа, поставленная в центр обеденного стола.
С чего-то ему сделалось жутко. Представилось, как стонут старые перекрытия, пищат мыши под полом, воет осенний ветер, беспрепятственно гуляя по длинному коридору. И он даже пожалел Рыжую. Ей-то теперь каково?! И он даже подумывал выйти на улицу, войти в дом, постучаться к ней и пригласить к себе. Конечно, не пошел бы. Но ведь подумал.
И тут свет включили. Егор даже вздрогнул. Вздрогнул, кажется, одновременно с мужиком, застывшим посреди комнаты в ярко освещенном пятом окне. Тот как кенгуру прыгнул к окну и резким движением задвинул шторы. Наверное, распахнул их, когда свет отключили. Чтобы свет уличных фонарей попадал в комнату. Не ожидал, что поломку устранят так быстро. И попался! Он попался Егору на глаза, и он его великолепно рассмотрел. Крепкого телосложения, достаточно высокий, абсолютно лысый. Возраст? Судить сложно с такого расстояния. Но если учесть стремительный бросок к оконному проему, достаточно молод.