А еще Лан Эр иногда доставала из тайника белый шелковый мешочек, который некогда вынула из мертвых пальцев Сливы Мэйхуа, заглядывала в него, смотрела на фарфоровую статуэтку, которая изображала любовную позу «Летящий белый тигр», – и снова затягивала завязки мешочка.
И думала, думала, думала…
Наши дни, Франция
Троншуа оказался одним из тех маленьких и беспредельно уютных городков, которых рассеяно великое множество вдоль дорог Франции и которые производят на туристов (в основном русских) одновременно умилительное и сногсшибательное впечатление. От шоссе вверх шла довольно широкая улица (каменные старинные двухэтажные дома затейливой архитектуры, сады, вьющиеся розы… полный набор, короче!), и по обе стороны ее практически плечом к плечу стояли торговцы подержанными вещами. Алёне уже приходилось бывать на различных vide-greniers, но такой обширной ярмарки она еще не видела. Стоял полдень – разгар торговли!
Морис, Марина с девчонками и Алёна медленно брели в гору, останавливаясь чуть ли не на каждом шагу и что-нибудь рассматривая. Здесь было и откровенное старье, и вещи совершенно новые, очень хорошего качества. А цены вызывали нервический смех у нашей героини, доселе покупавшей все в парижских магазинах, назвать которые дешевыми – все равно что назвать Париж столицей Гренландии.
Первыми, конечно, принялись канючить девчонки – они не могли оторвать глаз от двух маленьких расшитых бисером бархатных сумочек на длинных веревочках, тоже унизанных бисером. Алёна, конечно, как добрая фея-крестная, купила им эти сумочки. А потом ободки для волос, и клипсы – в такие-то годы клипсы носить, ну куда катится мир?! – и еще какую-то дребедень. Наконец Марина строго запретила подруге баловать девиц, приказав подумать о себе.
Алёна и начала. Буквально через десять шагов ей на глаза попался очаровательный браслет – разумеется, не золотой, разумеется, с поддельными жемчужинами, но чудно красивый, весь из разнокалиберных цепочек, миленько и нежно звенящих на запястье и красиво ниспадающих на кисть. Алёна вообще обожала всякую бижутерию, а в последнее время ее одолевала просто-таки страсть к различным браслетам, поэтому она немедленно выложила одно евро (ну вот самое пречестное слово, именно столько было запрошено за ювелирное чудо!) и нацепила браслет на запястье.
Глазастый и очень хозяйственный Морис в это время присмотрел высокую, плетенную из ивовых прутьев корзину для грязного белья, а Марина обратила внимание на совсем новые банные полотенца и салфетки для стола по никакой цене. За все уплатили, но приобретения оставили (неохота было таскать туда-сюда) у хозяев, которые клялись, что раньше чем через два часа с места не сойдут и вещи пребудут в сохранности.
Спустя метров сто дорога раздваивалась, и некоторое время компания топталась на перекрестке, решая, куда лучше пойти – направо или налево. Двинулись направо, потому что впереди замаячил велосипед. Пока Марина и Морис его осматривали, Алёна (она в технике ничего не понимала, а кроме того, ей было дико стыдно, что она совершенно не умеет кататься, и ее терзала зависть…) углядела еще один чудненький браслетик. На сей раз довольно грубый и даже варварский на вид, но она любила варварские украшения. Этот был из мягко изогнутых оловянных овалов и ромбов, в которые вправлены черные вставки – то ли из смальты, то ли даже агатовые. Вещь казалась невероятно оригинальной, особенно потому, что совершенно не сочетаемые вещи сочетались в ней просто гениально. Левое запястье Алёны было сковано часами, так что второй браслет поселился на правом, хоть «жемчуга» первого смотрелись рядом с ним, мягко говоря, не очень. Просто обе новые цацки нравились ей одинаково сильно, и расстаться с какой-то из них она просто не могла.
Алёна как раз расплачивалась за браслет – он стоил аж пять евро, смеху подобно! – когда рядом послышался насмешливый хриплый, словно простуженный голос:
– Поздно, poupon![18]
Алёна изумленно глянула через плечо. Но фраза, произнесенная веснушчатым, наголо бритым мужчиной в мешковатых джинсах и красной футболке навыпуск, адресовалась не ей, а худенькой смуглой женщине с очаровательной, изящной, хоть и совершенно плоской фигурой, обтянутой коротким черным платьицем, и с прекрасными длинными ногами в черных модных шлепанцах со стразами. Голова женщины тоже была обрита наголо. Лицо наполовину прикрыто черными очками, такими же огромными, как у Алёны (неужели тоже скрывает синячище или просто следует моде?), на запястьях – связки черных браслетов, в ушах – черные серьги-ромбы. А ее длиннющие ногти – даже не ногти, а когти – были покрыты черным лаком, так же как и ногти на ногах. Писк моды, что ли? Алёна вспомнила декадентского красавчика-туриста, виденного в шато Талле и получившего от нее прозвище Черный Валет. Тот тоже имел черный лак на ногтях. Вообще они с этой черной дамой словно выпали из одной карточной колоды, правда, валет был довольно лохмат, а сия дама, напротив, лысая.
Бррр…
Лысая красотка, видимо, положила глаз (очень может быть, тоже черный, но за очками не разглядишь) на браслет, который приглянулся Алёне. Но поздно, в самом деле поздно, как заметил ее спутник.
Алёна послала в очки черной дамы извиняющуюся улыбку, но ответной улыбки удостоена не была. Смуглая женщина повернулась к бритому мужчине и что-то быстро, неразборчиво сказала ему. А тот в это время чесал ногу, задрав брючину. Странно это выглядело, честное слово… Хотя что странного? Ну, чешет человек ногу и чешет… После того, что сказала спутница, он глянул снизу на Алёну, пожал плечами, одернул штанину и, взяв лысую красавицу за руку, увлек в толпу, которая на ярмарке все прибывала и прибывала.
Подошли Алёнины друзья.
– О, еще один браслет! – ахнула приметливая Лизочка. – А мы купили велосипед для папы, теперь пойдем для нас и для мамы искать. И еще мы видели Жильбера и Жаклин.
Это были соседи по Муляну, владельцы практически всех полей в округе, великие труженики и милейшие люди.
Двинулись дальше по рыночной улице. На перекрестке стояла большущая, выше человеческого роста, бочка. Рядом на столике – корзина с бокалами и три бутылки разного вина: розового, белого и красного. Видимо, местный винодел продавал напитки своего производства. Бокал вина стоил евро. Алёна с уважением посмотрела на корзинку с бокалами и на другую такую же, стоявшую под столом, – для использованной посуды. Она уже усвоила, что ни один уважающий себя французский винодел никогда не нальет вино в пластиковый стаканчик, даже на пробу случайному прохожему. Лучше закупит по оптовой цене дешевеньких бокалов побольше в какой-нибудь ближней фабрике стеклянных изделий.
Всем сразу ужасно захотелось пить. Для детей нашелся апельсиновый сок, Марина и Морис пили красное вино, Алёна, конечно, белое. Чудо из чудес!
– Попробуйте еще розового, у отца лучше всего получается розовое вино, – сказала очень немолодая и очень толстая дама, сидевшая около бочки на раскладном стульчике, который невозможно было разглядеть: только четыре тоненькие ножки торчали из-под ее юбки, что смотрелось ужасно смешно.
– Лучше на обратном пути, мадам, – пообещал Морис с улыбкой, – не то разморит нас на солнце, а нам еще велосипеды искать.
– Мадемуазель, – сурово поправила хозяйка бочки и взглянула на Мориса с обидой и подозрением: а не вознамерился ли этот мсье немедленно покуситься на ее девственность? Затем строго, с нажимом, повторила: – Мадемуазель!
– Ах, извините, – смешался Морис и даже покраснел. – Непростительная оплошность с моей стороны!
Алёна и Марина подозревали, что покраснел Морис так же, как и они, от усилий не расхохотаться, однако старая дева была польщена его почтительностью и милостиво подсказала:
– Вон там, на верхней дороге, Жак Бланкет продает почти новый велосипед.
– Отчего же он его продает… мадемуазель? – осведомился Морис.
– Жак стал слишком толст, потому что пьет пиво, – презрительно сообщила мадемуазель. – Если пить вино, так растолстеть невозможно.
Морис сдавленно согласился – и компания поскорей ретировалась, пока были силы сдерживать смех.
Пока дошли до верхней дороги, Алёна украсила свое правое запястье еще одним – за два евро – браслетом, в котором сочетались голубая эмаль и бирюза. Причем с трудом застегнула новое приобретение – два предыдущих мешали.
– Ты его так потеряешь, – покачала головой Лиза. – Дай мне какой-нибудь поносить, а?
– Бери! – великодушно протянула Алёна руку. – Какой ты хочешь?
Лиза выбрала оловянный. Конечно, он оказался великоват для тоненькой ручки, так что пришлось подвернуть концы, а уж потом застегнуть.
– Только не потеряй, ладно? – попросила Алёна. – Мне он очень нравится.
– Мне тоже, – сообщила Лиза. – Я не потеряю!
Девочка радостно чмокнула Алёну в щеку, сочувственно спросив:
– Твоя bleu болит?
– Совсем нет, – улыбнулась Алёна. Лизочка об этом спрашивала уже раз седьмой за день! Приятно, когда о тебе так беспокоятся, верно? Тем более – любимое дитя.
– А мне браслет?! – возмущенно воскликнула Танечка. – Я хочу с жемчужинками.
«Жемчужинки» были ей немедленно вручены, и Алёна осталась при одном бирюзовом браслете, который теперь держался на руке идеально.
Тем временем Морис и Марина нашли человека с велосипедом, Жака Бланкета, и теперь стояли, полуотвернувшись, делая вид, что хохочут вовсе не над ним, а просто так, от радости жизни. Строго говоря, и в самом деле хохотали они вовсе не над ним, потому что продавец оказался не так уж и толст – во всяком случае, значительно уступал в габаритах мадемуазель, оставшейся около бочки.
– Вот клеветница! – возмутилась Марина, хихикая.
– Очень может быть, – задумчиво заговорила Алёна, – что в незапамятные времена наша мадемуазель – как бишь ее? – была влюблена в мсье Бланкета, а тот ее отверг, и она до сих пор не может его простить.
– Моро, – сказал Морис.
– Что? – не поняла Алёна.
– Не заметили? На бочке стояла надпись: «Les vins de Moro», «Ви́на Моро». То есть героиню вашего нового сюжета зовут мадемуазель Моро.
Тут Алёна вспомнила, как сочиняла сюжеты про посетителей шато Талле. И еще какое-то воспоминание зацепилось было за это, но тут Лиза с Таней в один голос закричали: «А вон еще велосипеды! Детские! Для нас!» – и мысль улетучилась.
Начался процесс покупки велосипедов, а Алёна опять пошла вдоль рядов, поглядывая на коробки с бижутерией, но ничего достойного внимания не нашла. В толпе ей опять попались лысая изящная дама и ее бритоголовый кавалер. Почудилось или из-под черных очков был брошен внимательный взгляд на Алёнино запястье? А может, и нет, потому что худые, смуглые руки дамы оказались уже чуть не до локтей унизаны разнообразнейшими браслетами. Истинная маньячка, ей-богу!
Такое ощущение, что лысая маньячка скупила на ярмарке все, что заслуживало внимания, потому что Алёне больше не встретилось ни одного приличного браслета, и она вернулась к Детурам. Те являли собой предовольную компанию: с помощью Жака Бланкета и его соседа удалось решить проблему двухколесного транспорта для всей семьи, включая детей, – за какие-то сто евро были куплены четыре замечательных велика, считая тот, который ждал Мориса у продавца.
Потом они еще что-то покупали, какие-то столь же необходимые, сколь и ненужные хозяйственные мелочи… Алёна, например, обзавелась крошечным и совсем новеньким электромассажером для лица. В косметическом магазине в Париже он стоит 150 евро, а тут – пятнадцать. Нет, ну почувствуйте же разницу! Правда, в массажере не оказалось батареек, и Алёне не удалось убедиться, что прибор выполняет свои функции, но она надеялась на лучшее.
Сказки дальних стран и далеких времен
И вот вернулся Чжу в свою хижину, привел с собой межзвездную красавицу. Но щемило у него сердце: как войдет она в убогое жилище? В его хижине столбы и балки из нетесаного камня, крыша пыреем и молочаем крыта, заросла дикими тыквами, а окна затянуло шелком паутины. В доме нет и хворостины, чтобы разжечь очаг! А ну как глянет Фей на эту нищету – да и взовьется в небо высокое, растает там, подобно звезде Тайбэй[19], что тает на восходе солнечном?
Напрасно Чжу терзался страхом. Чуть ступил он через порог – остолбенел. Что за чудо тут на глазах вершится? Кто играет, кто шутит в его хижине бедной? Потертая оленья шкура, которая еще отца Чжу защищала от холода, сделалась ароматным покрывалом из шерсти черной лисицы; не тыквы-горлянки, а резные ларцы с сухими душистыми травами стоят на яшмовом столике. В зеркале, похожем на цветок водяного ореха, отразился сам Чжу – да не в грубых пеньковых одеждах, а в парчовых и шелковых, пурпурных и белых. Рядом Фей в наряде простом, но от такого не отказалась бы и дочь князя: рубашка цвета сливы с белыми нижними рукавами, юбка из тончайшего шелка с лазоревым отливом и узором в виде облаков, золотые шэн[20] в высокой прическе…
Улыбнулась Фей, ожидая увидеть на лице Чжу отражение своей улыбки, но тот смотрел растерянно:
– Что скажут люди! Нигде не встретишь такой роскоши. Подумают, что я убил кого-то и ограбил, а затем накупил всякого добра. Молю, верни мне мои бедные одежды и убогие стены, иначе больные побоятся прийти ко мне за помощью!
Брови Серебряной Фей стали подобны двум туго натянутым черным лукам.
– Скажи, возлюбленный мой, зачем хочешь ты уподобиться ничтожнейшим, вместо того чтобы возвысить их и сделать подобными себе?
– Как совершить это? Я способен только лечить…
– Отчего же так тусклы лица у людей? Равно тусклы – у больных и здоровых.
– Как бы ни старался я, люди умирают в свой срок. Все предопределено в жизни, и никто тут не властен. А век человека недолог.
– О нет! Жизнь можно сделать бесконечной! Я покажу тебе линшоу – дерево долголетия. Оно растет на равнине Дугуан, там, где находится центр земли и неба, и похоже на бамбук, но листья его и трава, что стелется вокруг, зелены зимой и летом. Цветет линшоу дивно, благоухает сладостно!
– Продлив жизнь людям, мы продлим их мучения на земле. Смерть милостиво прекращает их беды и страдания.
– О мой милый, мысли твои не ладят одна с другой! Зачем же длишь ты людские мучения с помощью целебных трав?
– Жалость к несчастным влечет меня по такому пути.
– Жалость? Не лучше ли назвать это жестокостью?
– Подумай, что говоришь ты, Серебряная Фей?! Несчастные благословляют меня!
– О Чжу, не ищи в моих словах обидного смысла. Послушай. Трава ланду, что растет на горе Дакуй и тоже дарует долголетие, пригодна и для исцеления болезней желудка. Невежда может лишь спазмы и колики снять с ее помощью, а человек сведущий приготовит такое снадобье, которое излечит от минутной хвори, но и в то же время продлит жизнь человеку… Исцели судьбу – исцелишь и болезнь, так учили меня души, что ведают судьбою. Я встречала их в созвездии Байдоу, в Северном ковше[21]. Если человек будет счастлив, хвори его минуют куда скорей, чем от снадобий. Много лет не выпускала я тебя из своих объятий, но разве покрыли морщины твой лик? Побелели волосы? Позволь мне, пока ты будешь врачевать язвы своих пациентов, украсить их жизнь!
– Как же ты сделаешь это? – недоверчиво спросил Чжу.
Серебряная Дева отодвинула циновку от входа, и Чжу разглядел, что все селение как бы подернуто мглою. Только силуэт Фей сиял на ее фоне.
– Жизнь людей затуманена Нелюбовью. Я рассею сумрак светом Любви.