Глашатаи в бабушкиных воспоминаниях карабкались на минареты и объявляли время посева и сбора, а того, кто пробирался на поле и начинал жать или сеять раньше срока, особнячком, неизменно карали. Даже за гроздь винограда, сорванную раньше времени, взимали пеню и подвергали нетерпеливых отчаянным насмешкам и суровым штрафам. Как-то у бабушкиных соседей специальный дозор нашёл во дворе виноградные косточки за несколько дней до всеобщего праздничного сбора, сопровождавшегося обычно шуточками, весельем, раздачей плодов беднякам, муталимам[12], пришлецам и тем, кто сам не держал садов. За нарушение запрета у соседей изъяли корову, а главного наглеца, покусившегося на гроздь, с перемазанным сажей лицом катали по селу на осле.
– Зачем же такая строгость? Почему вам запрещалось ходить на собственные поля, когда заблагорассудится? – беспрестанно теребила я бабушку.
– Какой же это был бы порядок? – восклицала та на родном языке. – Если бы каждый работал наперекор полевым исполнителям, то дела пошли бы наперекосяк у всего союза.
Но моя любимая история была о прелюбодеях. Убийцу прощали лишь тогда, когда ему удавалось застигнуть негодяев вдвоём, в порочном переплетении. Но когда разъярённый мститель ловил и убивал только мужчину или одну только женщину по отдельности, это каралось уплатой тридцати коров наследникам павших, одного отборного быка сельчанам и штрафа всему союзу. Всё это взималось в течение трёх дней с момента преступления.
Бабушка как-то призналась нехотя, что в отрочестве приметила прелюбодеев на общинном лугу и немедля сообщила мужу разгульницы. Муж застал и убил обоих любовников в нашёптанном бабушкой месте, и ему за это по праву ничего не было. А через пару лет он взял себе новую благоверную – подросшую бабушку.
Я вытряхивала из неё по крупицам всё, что осталось в старческой памяти от событий свадебной недели. Бабушкины отец с братьями в день свадьбы исчезли и не возвращались домой до конца торжеств, как будто чувствуя неловкость и неудобство. Кроме музыкантов и певцов гостей развлекали шут в козлиной маске, канатоходцы и ряженые. Шут чего только не выделывал! То переодевался в женскую одежду и корчил из себя беременного, то пародировал жениха и подшучивал над гостями.
Бабушка по обычаю перекочевала накануне замужества в дом наставницы, а жених – в дом дружки, выбранного для этой цели ещё при рождении. Утром процессия с зурной и бубном препроводила молодых из гостевых пристанищ в родительский дом жениха. Дружка шёл с длинной палкой, молодёжь несла жениха на плечах, а сама бабушка шествовала обвешанная серебряными подвесками, под тонким платком, закрывавшим лицо. С укатанных крыш на неё сыпались зёрна пшеницы, мучная пыль и белый рис.
У порога сразу после танца новобрачных обитатели склона закружились в лезгинке. А в жениховском доме невесту ввели в специальную комнату, где она и сидела весь день, не вставая с мешка муки, пока к вечеру не пришла пора возвращаться к наставнице. Жених с дружками угощался в другом помещении, расположившись перед широким подносом с девятью ритуальными сладостями и наряженным фруктами деревцем. Поднос этот, по уверениям бабушки, назывался жениховым ухом, и я представила его как круглую антенну, поднесённую к небу в мольбе о процветании.
После полудня бабушкина свадьба, которая игралась уже в четырёх домах: у жениха, у невесты (в отсутствие близких мужчин), а также у двух временных опекунов, перетекла под новую крышу. Один из гостей изощрился и похитил жениха под носом у прошляпившей свиты. Свиту отштрафовали за разгильдяйство, и свадьба переехала к удачливому похитителю, которого объявили жениховым братом. Гуляния продолжались шесть дней. На третий бабушка показала лицо, на четвёртый отправилась за водой к роднику с серебряным кувшином и неизменной процессией, которая то и дело останавливалась потанцевать.
Потом, в другой раз, я услыхала от неё, что был и шестой, тайный дом, устроенный для ночных свиданий свежеиспечённых супругов. В этот самый тайный дом, принадлежавший одной из бабушкиных родственниц, невесту вела наставница, провожая по арочным улочкам под покровом тьмы, таясь от охотившейся за новобрачными, машущей факелами молодёжи. Так же осторожно и секретно дружка вёл жениха.
– Правда, нас всё равно выследили, – лукаво улыбалась бабушка, – запустили в окно петуха, стали кидать котят в дымоход, метать камни, разобрали крышу, чтобы следить за нашими препирательствами.
– Какими ещё препирательствами?
– Такими, какими положено. Я обзывала твоего деда последними словами, только стены тряслись, да и он не отставал. Мебели мы переломали много, и кружек глиняных разбили десять или двенадцать.
– Зачем?!
– Как зачем? Чтобы злые духи поверили, что мы не сладили, и оставили нас в покое. Да к тому же как не противиться, если ты порядочная невеста? Для меня и палка в углу была специальная заготовлена, чтобы я жениха отлупила. Он брыкался, горланил, что любит другую, а на мне жениться его заставили. Но и я не отмалчивалась, кричала, что жизнь моя с ним превратится в адское пекло. Молодёжь на крыше слушала и хохотала.
– Как вы могли такое нести?
– Ну разве мы взаправду ссорились? Вовсе нет! Так было принято. За горой, в соседнем союзе, и вовсе целую неделю, пока шла свадьба, молодожёны друг друга душили и поливали водой. Смеху, говорят, бывало! А у нас три раза палкой постучишь, пошумишь в комнате, и довольно.
Вдруг подумалось, каково бы мне было оказаться в том утраченном времени. Я бы ни с чем не справилась: на мешке бы не высидела, воду в кувшине не донесла бы… Я уже начала сползать на тахту, на которой лежала бабушка, погружаясь вслед за ней и её необъятным белым платком в дневную дрёму, как из спальни, мучительно массируя лоб большими пальцами, выглянула мама и подозрительно сладким голосом приказала надеть плиссированное платье.
Меня отправляли на встречу с детьми Магомедова, когда-то обитавшего в нашем посёлке, неплохо разжившегося на операциях с ваучерами и застреленного за это в прошедшее лихолетье. Его вдова, продолжавшая перезваниваться с мамой и после переезда в город, лишь только о том и мечтала, как бы свести со мной свою дочку, и в особенности сына-ветеринара. По крайней мере так выходило по словам мамы.
– Такой порядочный, такой достойный, – напевала она привычные мантры, заведя меня в комнату и принимаясь рыться в платяном шкафу. – Ветеринар…
Глухое плиссированное платье вынырнуло на свет. Оно ужасно мне не шло и навевало тоску всеми своими мучительно мелкими складками, но мама сшила его у знакомой портнихи и смертно обижалась, когда я отлынивала от её подарка. На сей раз я не стала спорить и покорно согласилась и на платье, и на глупую встречу, лишь бы только вырваться в город. Скучный посёлок с вездесущими коровами с непривычки давил на глаза и уши.
По пути к маршрутке я встретила Аиду, бывшую одноклассницу. Она стояла у своих ворот в повязанном в виде тюрбана платке и ярко-жёлтом велюровом халате с металлическим тазом в руках.
– Вай, Патя! С приездом! Как там Москва? – засмеялась, чуть не роняя таз. – Куда собралась?
Я объяснила ей, что еду в город.
– Не засватали ещё?
Ну конечно. О чём ещё мог быть вопрос? У самой Аиды росли три малыша. Она раздобрела в замужестве, отъела бока, расплылась в вечной самодовольной улыбке.
– Слушай, – вдруг перешла она на шёпот, – вернёшься, постучи обязательно ко мне, Амишку жених бросил. Мы должны к ней зайти, утешить.
– Как? – выдохнула я.
После этой новости встреча с ветеринаром встала как кость в горле. Мне не терпелось вихрем вернуться, чтобы узнать подробности Амишкиного несчастья. Всю дорогу до города я злилась на мамину затею, на детей Магомедова, на своё дурацкое платье.
Дети Магомедова ждали меня в самом центре, в новой кофейне. На улицах автомобили резко и шумно тормозили на поворотах, пускали пыль, сигналили и гремели музыкой. Торговки квасом перекрикивались с маршруточниками, под навесами кафешек журчали споры, работяги буравили что-то на крышах, а бездельники сбивались в кучки вдоль тротуаров, изучая прохожих и нарумяненных модниц, надменно балансирующих на шпильках…
Свадебные салоны через каждый шаг. Бутики европейских дизайнеров, центры свадебной мусульманской моды, кринолины, шлейфы, дымчатые шали, меховые горжетки, эксклюзивные коллекции… Плакаты «Аренда залов для сватовства», новые обложки бесчисленных журналов о свадьбе: советы бывалого тамады, признания звёзд-молодожёнов, реклама модных салонов красоты со спецпроцедурами для невест, шёлковые нити, ревитализация, интимная эпиляция лазером… Все кругом только и делают, что женятся, женятся. Как будто нет других занятий. Я пробежала пару кварталов и нырнула в прохладный зал кофейни.
Дочь Магомедова оказалась приятной щебечущей толстушкой, которая тут же, за чаем с безешками, выложила все свои радости и увлечения. Она чирикала и про свои рисунки гуашью, и про сломавшийся накануне вязальный крючок, и про любимые книжки, и про кота, оплешивевшего от какой-то заразы. Сын Магомедова, ветеринар, всё это время сидел, приклеенный к стулу, и не вставил ни единого междометия. Молчал даже тогда, когда говорили о лысом коте, хотя, казалось бы, должен был оживиться. Выглядел он совсем немолодо и, по правде говоря, уродливо. Нос, похожий на баклажан, свисал до самой верхней губы, а руки, красные и шелушащиеся, то и дело рвали салфетку. К концу встречи весь стол был усеян бумажным пухом.
Сестру молчание брата как будто совсем не смущало. Можно было подумать, что ветеринара не существует вовсе и его баклажанина вот-вот рассеется в воздухе. Когда он отлучился покурить, толстушка всё же опустила веки и бормотнула под нос, как будто про себя:
– А он волнуется. Понравилась, значит…
– Да он же явно скучает! – возразила я громко.
– Ну что ты, – испугалась толстушка, – он просто скромный парень. Не какой-нибудь балабол с улицы. Трудится, семью хочет. Лучше бы я за такого, как мой брат, вышла, но дура же была ослепшая. От любви ничего не соображала.
– Я не знала, что ты замужем, – оживилась я.
– Была! – отрезала толстушка. – И сбежала. Вот был бы папа живой, когда я за этого жулика шла, не пустил бы меня в ловушку. Так что даю тебе совет, Патишка, не ведись на красивую рожицу.
Лоб у неё пошёл складками от напряжения. Я пожалела, что увела разговор не в ту степь, но дочь Магомедова продолжала:
– Три года я его на своём горбу протащила. Утром в магазине, вечером вяжу на заказ, хорошо хоть, детей не было. А он целыми днями в халяльном кафе хадисы[13] обсуждает. Тормошу его, чтобы работу искал, а он ещё огрызается, типа, мне на харамной[14] работе нельзя работать, я, мол, учусь. А что это за учёба такая – религиозные брошюрки с утра до ночи штудировать, а? Что за работа – о сунне Пророка спорить? И все, кто с ним в этом кафе сидел и спорил, все – здоровые лбы. Я ему и говорю один день: ле, Юсуп, а то, что мужчина обязан жену обеспечивать, иначе она имеет право сама объявить развод, это в твоих книжках не написано? Он как начал кричать. Жирной меня обозвал, представляешь? Сказал, что десятки красавиц о нём мечтают, а он им отказывает, только бы не сойти с пути. А я его, типа, не ценю.
Сноски
1
От араб. «причина». Талисман, обычно в виде кожаного треугольника со вшитым внутрь аятом из Корана и вольной молитвой, написанной на листочке духовным лицом. Ношение сабабов осуждается салафитами как проявление многобожия и неверия.
2
Населённый пункт, административно входящий в горный район, но находящийся на равнине, в зоне отгонного животноводства. Возникает на месте пастушьих стоянок на зимних пастбищах.
3
Браток (авар. «вац» – «брат»).
4
Род в Дагестане.
5
Приверженец одного из исламских мировоззренческих учений, суть которого в том, что человек абсолютно свободен в своих помыслах и совершенных поступках, и Бог не принимает в этом участия.
6
«Обособившиеся, отделившиеся, удалившиеся» – представители первого крупного направления в исламской философской литературе. Относятся к кадаритам.
7
Традиционное блюдо, имеющее множество вариантов (у каждой народности – свой). Аварский хинкал – блюдо из пампушек варёного теста, кусков варёного мяса, бульона и разнообразных соусов.
8
Сура из Корана, которую читают над умершими.
9
Обращение к мужчине в Дагестане.
10
Традиционное блюдо в виде печённых на сухом противне, а затем смазанных маслом и присыпанных толокном очень тонких круглых лепёшек, начиненных творогом, зеленью, тыквой и др. Даргинские чуду гораздо толще и начинены мясом.
11
Если будет на то воля Аллаха (араб.).
12
«Думающий, размышляющий» (араб.) – ученик в мусульманской религиозной школе.
13
Изречение, одобрение, пример или действие пророка Мухаммада, сумма которых образует сунну, являющуюся авторитетной для всех мусульман и составляющую одну из основ шариата.
14
В шариате – запретные действия (араб.).